Возвращался я уже вместе с полицией. Этти осталась в Роули-Лодж за главного, потому что, хоть, это казалось невероятным, но в тот же день еще предстояли скачки на приз в две тысячи гиней и нужно было присмотреть за Архангелом. В городе я заехал к доктору и, проявив хитрость, прорвался без очереди. Пришлось ему вновь наложить мне повязку, соединяющую кости ключицы. После этого мне стало немного терпимее, хотя флаги поднимать было пока не из-за чего.
На перекрестке я провел почти все утро, отвечая на вопросы. Или не отвечая. Алессандро слушал, как я рассказывал полицейской шишке, прибывшей из Кембриджа, что Энсо показался мне не вполне нормальным.
Полицейский врач скептически отнесся к мнению непрофессионала.
- В каком смысле? - спросил он без малейшего интереса.
Я помолчал, размышляя.
- А вы поищите спирохету, - сказал я.
Он сделал квадратные глаза и тут же скрылся в кустах.
С Алессандро обходились довольно заботливо. Он сидел на чьем-то плаще у обочины дороги, а позднее полицейский врач решил дать ему успокоительное в инъекции. Алессандро не хотел укола, и когда игла вошла в его руку, мы встретились глазами. Он понял, что мне тоже вспомнились другие уколы: Карло, Мун-рок, Индиго и Бакрем. Иголок - хоть отбавляй. Смертей тоже чересчур.
Он не уснул от лекарства, просто впал в еще большее оцепенение. Полиция.решила, что ему надо вернуться в «Форбери» и поспать. Его проводили к одной из машин. Но прежде чем усесться, Алессандро устремил на меня взгляд, полный суеверного трепета.
- Посмотрите на цветы, - сказал он. - На могиле мальчика.
Когда он уехал, я перешагнул через плащ, на котором он сидел, и оказался рядом с маленьким холмиком.
По краям расцвели бледно-желтые нарциссы и голубые незабудки, образовавшие круг, в центре которого росли анютины глазки. Темно-пурпурные анютины глазки, отливающие черным на солнце.
Было бы форменным цинизмом с моей стороны интересоваться, не посадил ли он их сам.
Энсо лежал в морге, а Алессандро спал, когда Архангел и Томми Хойлейк выиграли скачку на две тысячи гиней.
Планировалось совсем другое.
Весь день я не находил себе места, хотя для этого уже не было никаких оснований. Смерть Энсо положила конец моей борьбе с ним, но я никак не мог избавиться от гнета его личности. Только сейчас я осознал, в каком напряжении жил последние месяцы.
Следовало бы ожидать, что наступит облегчение, раз конюшне больше не грозит опасность. Так нет же, я чувствовал себя раздавленным.
Банкир, владелец Архангела, просто лучился счастьем, озаряя весь загон, где расседлывали победителя, и дрожащим от гордости голосом шутил с репортерами.
- Здорово сделано, мой мальчик, просто здорово, - говорил он мне, Томми и Архангелу одновременно и, похоже, готов был обнять нас всех.
- А теперь, мой мальчик, у нас Дерби, так?
- Теперь Дерби, - кивнул я и прикинул, скоро ли мой отец вернется в Роули-Лодж.
Я поехал проведать его на следующий день.
Он смотрелся еще неприступнее, чем обычно, потому что услышал историю о многочисленных убийствах на скаковом поле, и обвинил меня в попустительстве. Спасается от необходимости сказать что-то приятное об Архангеле, отметил я кисло.
- Тебе ни в коем случае не следовало брать этого ученика, - сказал он.
- Да, - согласился я.
- Жокейский клуб будет очень недоволен.
- Да.
- Этот тип, должно быть, сошел с ума.
- Вроде того.
- Не вроде, а абсолютно, если считал, что, убив Томми Хойлейка, сможет добиться, чтобы его сын скакал на Архангеле.
Должен же я был сообщить хоть кое-что полиции, вот это я и сообщил. Оказалось, что больше ничего и не надо.
- Маньяк, - согласился я.
- Ты, конечно, и раньше должен был заметить? Наверное, он как-то проявил себя?
- Наверное, - согласился я безучастно.
- Тогда, значит, ты мог остановить его.
- Я и останавливал его… как мог.
- Не очень эффективно, - упрекнул он.
- Ты прав, - подтвердил я терпеливо и подумал, что единственный, кто сумел остановить Энсо эффективно и бесповоротно, это Кэл.
- Что у тебя с рукой?
- Сломал ключицу.
- Не повезло.
Он бросил взгляд на свою ногу все еще на веревках и блоках и чуть не произнес вслух, что ключица сущий пустяк по сравнению с тем, что он сам перенес. Так оно и есть, все верно.
- Скоро тебя выпишут? - спросил я.
Он ответил со странной смесью удовлетворения и угрозы, даже не пряча злорадства:
- Может быть, раньше, чем тебе хотелось бы.
- Да я вовсе не хочу, чтобы ты находился в больнице! - запротестовал я.
Он как будто пожалел о своих словах и немного смутился.
- Ну-у, конечно… говорят, теперь недолго. .
- Чем скорее, тем лучше, - сказал я и попытался на это настроиться.
- Не тренируй больше Архангела. И я вижу по календарю скачек, что ты подал собственные заявки. Не делай этого. Я сам способен решить, где должны бежать мои лошади.
- Как скажешь, - произнес я, смиряясь и испытывая удивительно мало радости от сознания того, что теперь у меня нет причин заниматься его делами.
- Скажи Этти, что она очень хорошо поработала с Архангелом.
- Ладно, - пообещал я. - Вообще-то я уже сказал.
Уголки рта опустились вниз.
- Передай ей, что я так сказал.
Значит, так ничего почти и не изменилось у нас с ним. Он был все тот же, от кого я сбежал в шестнадцать лет, и мне не надо долго собираться, чтобы уйти от него снова. Я не смог бы остаться в качестве его помощника, даже если бы он попросил.
«Он отдал мне все», - сказал Алессандро о своем отце. Я сказал бы о своем, что он дал мне не очень много. И я никогда не чувствовал по отношению к нему чего-то подобного, той любви или ненависти, которую питал к своему отцу Алессандро.
Я испытывал… да ничего я не испытывал.
- Теперь уходи, - сказал он. - И по дороге найди сиделку. Мне нужно судно. Они иногда по полчаса не приходят, когда я звоню. А мне нужно сейчас, немедленно.
Шофер машины, которую я нанял в Ньюмаркете, с удовольствием включил в путевой лист Хэмпстед.
- Отдохните, пару часов, - предложил я, выбираясь на тротуар около своей квартиры.
- Порядок, - сказал он. - Может, здесь что-нибудь открыто в воскресенье, чаю выпить.
Он отъехал, преисполненный надежд, настоящий оптимист.
Джилли сказала, что сбросила три фунта, сообщила, что выкрасила ванную комнату в грязно-зеленый цвет, и спросила, как я предполагаю заниматься с ней любовью, если выгляжу как чахоточный больной в последней стадии.
- Я не предполагал, - ответил я.
- Ах, - заметила она мудро, - у всех мужчин свои ограничения.
- Просто измени свое описание, чтобы я выглядел как тренер скаковых лошадей, который только что выиграл свои первые классические скачки.
Она открыла рот, но явно не с намерением произнести соответствующий случаю комплимент.
- Ладно, - прервал я покорно. - Будем считать, что это не я. Кто-то еще, но не я. Согласен и на такое. От всего сердца.
- Жалость к себе отвратительна, - заметила Джилли.
- М-м. - Я уселся осторожно в кресло с голубой обивкой, откинул назад голову и закрыл глаза. Но и после этого не получил ожидаемого сочувствия.
- Итак, ты коллекционировал шрамы, - заметила она.
- Это верно.
- Глупый ты старикан.
- Да.
- Не хотите ли чашечку чаю?
- Нет, благодарю вас, - вежливо ответил я. - Ни сочувствия. Ни чаю.
Она засмеялась:
- Значит, бренди?
- Если у вас найдется.
У нее нашлось достаточно, чтобы отступили все печали мира, а под конец она решила выразить мне сочувствие своим особым, фирменным образом.
- Не смей морщиться, когда я тебя целую, - заявила она.
- Не целуй так чертовски крепко. Немного погодя она сказала:
- Это плечо - последний подарок? Или ожидается нечто более?..
- Это все, - ответил я и рассказал о том, что произошло. В отредактированном варианте, без лишних деталей, но более или менее обо всем.
- А твой собственный любимый папочка знает об этом?
- Боже упаси.
- Но он ведь все равно узнает? И тогда поймет, чем обязан тебе.
- Я не хочу, чтобы он понимал, - возразил я. - Это только разозлит его.
- Милый человек твой папочка.
- Он такой, какой есть, - сказал я.
- И Энсо тоже такой, какой есть? Вернее, каким был?
Я улыбнулся одной половиной рта:
- Скажем, тот же принцип.
- А вы большой оригинал, Нейл Гриффон. Я не стал спорить.
- Долго еще он пробудет в больнице? - спросила Джилли.
- Не знаю. Он надеется скоро встать. Потом недели две физиотерапии и попрактиковаться с костылями или с чем там. Думает попасть домой до Дерби.
- А ты что будешь тогда делать?
- Не знаю, - ответил я. - Но отец пробудет в больнице по меньшей мере три недели, а правило рычага больше не действует… так что - не окажете ли любезность прибыть в Роули-Лодж?
- Гм… - Она задумчиво подняла глаза к потолку. - Мне нужно пристроить трехлетнюю девчушку-негритяночку в одну семью в Дорсете…
