На этот раз без шуточек типа того, что людей убивают только в том случае, если они очень настаивают. Но я это помнил и решил не настаивать. Просто вышел из-за стола и на деревянных ногах зашагал к двери.
Энсо двинулся назад, пропуская меня слишком далеко, чтобы попытаться на него прыгнуть. Но при наличии двоих подручных, которые теперь не прятали лица, можно было и не напрягаться.
Мы пересекли просторный главный вестибюль Роули-Лодж, парадная дверь была открыта. У входа стоял «мерседес». Не тот, что у Алессандро. Этот побольше и темно-бордовый.
Меня пригласили в машину. Американское экс-резиновое лицо село за руль. Энсо сел справа от меня на заднее сидение, а Карло слева. Энсо держал револьвер в правой руке, положив для устойчивости глушитель на свою круглую коленку и не разжимая пальцы ни на секунду. Я ощущал напряжение ненависти во всех его мышцах каждый раз, как на поворотах его клонило в мою сторону.
Американец вел «мерседес» в северном направлении по дороге на Норидж, но мы отъехали недалеко от города. Сразу же за Лаймкилнзом, еще до железнодорожного моста, он свернул налево, в небольшую рощицу, и остановился, как только машину нельзя было разглядеть с шоссе.
Мы встали прямо на дороге для верховой езды. Днем это весьма оживленное место. Одно только но: всех лошадей уводили с Пустоши до четырех часов, так что сейчас здесь некого было позвать на помощь.
- Вылезай, - коротко приказал Энсо, и я сделал как он сказал.
Американец, для друзей просто Кэл, обошел машину сзади и открыл багажник. Сначала он вынул матерчатую дорожную сумку и протянул ее Карло. Затем извлек длинный темно-серый габардиновый плащ, который надел на себя, хотя погода стояла хорошая и по прогнозу ухудшения не ожидалось. И под конец он с нежной заботой достал «ли-энфилд калибра 303».
Снизу торчал магазин на десять патронов. Без суеты и спешки он легким щелчком заслал патрон в казенную часть. Потом оттянул назад короткий рычажок предохранителя.
Я смотрел на массивное ружье, с которым он обращался так осторожно и в то же время с такой наработанной четкостью. Это ружье годилось для запугивания не хуже, чем для убийства. А насколько я помнил, пуля, выпущенная из этого ружья, разносила человека на куски со ста ярдов, могла пройти через кирпичную стену обычного дома, как сквозь масло, проникнуть на пятнадцать футов в песок, а если без препятствий, то попасть в цель за пять миль. В сравнении с ним дробовик, который наносил смертельные ранения на расстоянии до тридцати ярдов, казался игрушечной гороховой стрелялкой. А что такое рядом с ним револьвер с глушителем, не тянувший по дальнобойности даже на дробовик? Словом, «ли-энфилд» делал бессмысленной всякую попытку удрать на Пустошь: шансов у меня не больше, чем у черепахи на Олимпийских играх.
Я поднял глаза от источника этих пораженческих мыслей и встретил немигающий взгляд американца. Он втайне забавлялся, радуясь эффекту, который произвела на меня его любимая зверюшка. Вроде бы раньше мне не приходилось сталкиваться с взглядом наемного убийцы, но сейчас, без всякого сомнения, передо мной стоял именно киллер.
- Прогуляйся-ка там, - приказал Энсо, махнув револьвером вдоль дорожки для верховой езды.
Ну, я и пошел, заняв голову мыслями о том, что «ли-энфилд» наделает много шума и кто-нибудь услышит, если меня застрелят из этого ружья. Правда, пуля летит в полтора раза быстрее звука, так что умираешь до того, как заслышишь ба-бах.
Кэл спокойно упрятал большое ружье под длинный плащ и нес его дулом вверх, засунув руку в прорезь для кармана, где самого-то кармана, ясное дело, не было. Даже на очень близком расстоянии никто не догадался бы, что у него там.
Но догадываться было некому. Оправдывались мои самые мрачные предположения: мы вышли из рощицы к узкоколейке, но в поле зрения так и не оказалось ни лошади, ни всадника.
Вдоль железнодорожного пути тянулась ограда из деревянных столбов с жердями поверху и простой проволочной сеткой внизу. Низкий кустарничек уже покрылся листвой, вокруг покой и тишина; весенний вечер; закатное солнце легло на землю красным золотом…
Мы достигли ограды, Энсо велел остановиться. Я остановился.
- Привяжите его, - приказал он Карло и Кэлу, а сам встал спокойно, нацеля в меня револьвер.
Кэл положил свое смертоносное сокровище на землю, а Карло вжикнул молнией сумки. Из нее он достал не что-нибудь устрашающе-запретное, а просто два узких кожаных ремешка с застежками. Он передал один из них Кэлу, и, лишая меня последней надежды на побег, они прижали меня спиной к ограде и пристегнули мои руки к верхней жерди, каждому досталось по одной руке.
Ничего особенного. Никакого даже неудобства, так как жердь находилась примерно на уровне талии. Однако я не мог даже повернуть кисти в туго затянутых петлях, не говоря уже о том, чтобы выскользнуть из них. Работа профессионалов.
Они отступили, встав позади Энсо. Солнечный свет отбрасывал мою тень на землю прямо передо мной. Человек вышел погулять вечерком и вот стоит, дышит воздухом, прислонясь к ограде.
Вдалеке, слева и справа, я видел машины на шоссе и на мосту и множество огоньков на въезде в город.
Ньюмаркет и все окрестности были переполнены тысячами любителей скачек: они приехали на розыгрыш приза в гинеях. Но для меня они были как на Южном полюсе. Оттуда, где я стоял, ни одной живой души на расстоянии крика.
Только Энсо, Карло и Кэл.
Вскоре после того, как они закончили с моими запястьями, я ощутил, что грубее оказался Карло. Повернув голову влево, я увидел, в чем дело. Он каким-то странным образом положил мою руку поверх перекладины и прикрепил ее так, что ладонь оказалась вывернутой назад. Я чувствовал, как напрягается плечо, но сначала решил, что это у него вышло случайно.
И вдруг с неприятной ясностью вспомнил, что говорил Дейнси о легчайшем способе сломать кость: перекрутить ее, создать напряжение.
«О господи», - мысленно взмолился я.
Глава 14
- А мне казалось, что подобные вещи ушли в прошлое вместе со Средневековьем, - заметил я.
Энсо был не в настроении выслушивать мои легкомысленные комментарии.
Энсо на глазах наливался яростью.
- Сегодня на ипподроме только и говорили, что Томми Хойлейк выиграет на Архангеле гонки на приз в две тысячи гиней. Только и слышишь: Томми Хойлейк, Томми Хойлейк.
Я ничего не сказал.
- Ты исправишь это. Скажешь газетчикам, что скакать будет Алессандро. Ты посадишь в субботу на Архангела Алессандро.
Помедлив, я произнес:
- При всем желании я не смог бы дать эту лошадь Алессандро. Владелец не допустит.
- Ты должен найти способ, - возразил Энсо. - Хватит блокировать мои приказы, хватит выставлять непреодолимые причины, почему ты не можешь делать так, как я говорю. На этот раз выполнишь все, что я требую. На этот раз ты будешь думать, как выполнить мои указания, а не как уклониться от них.
Я молчал.
- И ты не будешь переманивать от меня моего сына.
- И в мыслях не было.
- Лжец! - Он вспыхнул, как магний, а голос поднялся на пол-октавы. - Я только слышу: Нейл Гриффон то, Нейл Гриффон это, да Нейл Гриффон полагает, я столько раз слышал твое имя, что готов перерезать… тебе… глотку. - Он почти кричал, выталкивая из себя последние слова, руки дрожали, и дуло револьвера плясало вокруг цели.
Я почувствовал спазмы в желудке, а запястья без толку задергались в путах.
Энсо подошел на шаг ближе и заорал, сбиваясь на визг:
- Что хочет мой сын, я дам ему. Я! Я! Я дам ему, что он хочет.
- Понятно, - сказал я и отметил, что понимание ситуации ни на шаг не приближает меня к выходу из нее.
- Таких нет, кто не делает, что я скажу! - орал он. - Ни одного. Когда Энсо Ривера приказывает людям, они делают.
Любое мое слово могло еще больше распалить его, поэтому я просто молчал. Он придвинулся еще на шаг, блистая золотыми коронками зубов и обдавая меня тяжелой волной запаха своего лосьона.
- Ты тоже, - сказал он. - Ты будешь делать то, что я скажу. Нет человека, который бы похвастался, что он не повиновался Энсо Ривере. Таких нет в живых, кто ослушался Энсо Риверу. - Револьвер опять задергался в руке, а Кэл поднял свой «ли-энфилд», чтобы у меня не осталось сомнений на этот счет. - Ты уже был бы трупом, - сказал Ривера. - И я хочу убить тебя. - Он вытянул вперед голову на короткой шее - ястребиный нос, черные глаза, опасные, как напалм. - Но мой сын… мой сын говорит, что навсегда возненавидит меня, если я тебя убью… Из-за этого мне еще сильнее хочется убить тебя… никогда мне так сильно не хотелось убить.
Новый шаг - глушитель уткнулся в мой тонкий шерстяной свитер, а сердце-то билось всего в паре дюймов под ним. Я боялся, что он все-таки рискнет, сообразив, что Алессандро со временем стерпится с гибелью своей жокейской карьеры; я боялся, что Энсо поверит, что все, так или иначе, войдет в норму и жизнь вернется на круги своя - к тому самому дню, когда его сын сказал мимоходом: «Я хочу скакать в Дерби на Архангеле».
