сорвать с шеи бабочку, которую он не задумываясь сначала бросил на пол, но тут же, вспомнив, откуда у него появился смокинг, поднял ее и спрятал в карман.
— Еще минутами Черемисовой удалось бы сжечь все бумаги. А там, видать, — такое!!!
— А где она? — потеряв всякий интерес к Белоцерковскому, который продолжал эксплуатировать служебный милицейский телефон, спросил Катышев.
— Где же ей еще быть?! — изумился Фочкин. — Уже на пути в СИЗО. Я лично сопроводил ее и усадил не в общий автобус, а в персональный милицейский «Кадиллак». Кстати, о транспортировке народа мы не позаботились, мест в омоновских автобусах катастрофически не хватает.
— А они что, всех подряд гребут? — удивился Золотарев, который накануне операции просил Журбина отвезти в участок только дам, от которых надеялся получить правдивые показания о принуждении к занятию проституцией.
— Всех без разбору и укладывают штабелями. Так что разврат продолжается, — подтвердил догадку Золотарева одобряющий действия бывших коллег Фочкин.
— Тьфу! — не поддержав восхищения майора, в сердцах сплюнул Катышев. — Теперь не отмоемся. Там что ни член клуба, то высокопоставленный чиновник или бизнесмен. Золотце, пока не поздно, найди Журбина, пусть освободит транспорт от всех мужиков!
— А как же я? Или вы меня мужиком не считаете? — откликнулся Белоцерковский, передавая Золотареву трубку.
— Чего вы разлеглись, господин Белоцерковский, поднимайтесь, — посмотрел на него Катышев. — Вы у нас мужик особый. У нас с вами обстоятельный разговор состоится.
Они вышли из комнаты. Отпущенные на все четыре стороны телохранители Белоцерковского на безопасной дистанции от сотрудников ОМОНа продолжали сопровождать своего босса, поочередно вздыхая и разводя руками, тем самым оповещая шефа, что в данной ситуации предпринять они ничего не могут.
Даже московский, нашпигованный смогом и автомобильными выхлопами воздух показался Катышеву чрезвычайно свежим и ароматным. Он похлопал по внутреннему карману смокинга, в котором хранилась кассета, так и не ставшая вещественным доказательством его обвинения.
Около двух замерших рядом с парадным входом автобусов заканчивалась тщательная сортировка персонала и клиентов элитного клуба. Недовольных жесткими действиями омоновцев мужчин тут же награждали прощальными пинками и тычками, невзирая на чины, ранги и положение в обществе. Взашей из салона вытолкали ценителя эротического искусства Пашу Коробатова, и, прежде чем он смог раствориться в темноте, Катышев на правах старого знакомого на прощание помахал ему рукой, прекрасно осознавая, что это могла быть их последняя встреча. Никаких претензий капитан к эротоману не имел и иметь не хотел.
Оставлять ставший таким родным и близким особняк и уноситься на полуяровской «Волге» в ночную Москву в обществе господина Дзись-Белоцерковского ни Фочкин, ни Золотарев не желали. Оба ненастойчиво просили от Катышева отдать организатора конкурсов и главного сутенера в одном лице во временное пользование омоновцев.
Но Катышев лишь молчал, то ли растягивая момент расставания с Белоцерковским, то ли соображая, какое место ему предоставить в отечественном лимузине. Наконец, он открыл заднюю дверь «Волги» и указал Белоцерковскому на место в салоне.
Король модельного подиума уже влез в машину, когда улицу заполнила надрывная сирена, одновременно озаряя фасады домов синими бликами. Через несколько секунд рядом с «Волгой» резко затормозил джип, который в качестве почетного эскорта сопровождали две патрульные «канарейки». Из внедорожника, словно серенький мячик, на землю соскочил упитанный человек, роста совсем небольшого, но с погонами подполковника на плечах. Вся его фигурка, и голова, и тело, и даже кулачки были склеены из разнокалиберных мячиков. Раскручивая верхним мячиком по сторонам, он сумел разглядеть за стеклом усаженного в машину Белоцерковского и, смерив рост и внешне парадный вид окружающих его людей, остановил круглые глазки на Грише Пичугине, нисколько не сомневаясь, что из всех собравшихся только он может являться представителем органов милиции.
— Начальник районного отделения милиции подполковник Ломакин, — представился он ничего не понимающему Пичугину, дернув правой рукой. Но в последний момент, решив, что протягивать ладонь молодому сотруднику много чести, засунул ее в карман. — Доложите, что здесь происходит?
Опера, окруженные прибывшей патрульной бригадой, тут же сообразив, что на этот раз им выпала честь оказаться только в качестве зрителей, вытянулись по швам. Лишь Золотарев пихнул в спину Пичугина, требуя немедленного ответа. Сообразительный Гриша щелкнул каблуками и, отдавая честь, вскинул руку к виску:
— Происходило плановое задержание представительниц древней профессии, товарищ подполковник!
Ломакин, не отводя взгляда от окна, за которым маячила голова Белоцерковского, лениво поинтересовался:
— Ну и каковы успехи?
— Задержаны два десятка падших женщин!
— А этот человек? — показал полковник на стекло автомобиля. — Тоже относится к падшим женщинам?
— Никак нет, товарищ подполковник, — рапортовал, едва сдерживая смех, Гриша. — Это падший ангел!
— А почему ангел в наручниках?
— Как говорил наш ротный старшина, товарищ подполковник, — нет уз святее и крепче наручников!
— А вы шутник… как вас по званию…
— Прапорщик, товарищ подполковник! — с гордостью подсказал Пичугин.
— Прапорщик?.. Так вот, прапорщик, приказываю вам этого человека немедленно освободить!
Не зная, что говорить дальше, Пичугин оглянулся за советом к операм.
— На каком основании, подполковник? — небрежно смахивая с рукавов смокинга налипшие ворсинки, поинтересовался КатЫшев.
— На том, что к проституткам он не имеет никакого отношения. Это случайно оказавшийся здесь председатель Всероссийского конкурса красоты гражданин Дзись-Белоцерковский, — непререкаемым тоном ответил Ломакин и, взявшись за ручку, открыл дверь кабины. — Выходите, Ефрем Львович, и извините за предоставленное беспокойство. Сами должны понимать — издержки службы…
Катышев, продолжая стряхивать пылинки, вклинился между подполковником и дверью машины:
— Вы можете за него поручиться, подполковник?
— А вы, собственно, кто?
— Сотрудники ОМОНа! — глядя на приближающегося Журбина, вклинился в разговор Фочкин.
— Да, ОМОН! — громко, чтобы слышал Журбин, подтвердил Катышев.
Увидев знакомое лицо своего давнего непримиримого и вспыльчивого противника Журбина, Ломакин сбавил спесь и лишь коротко произнес:
— Если так хотите, могу и поручиться.
— Тогда поручайтесь в письменной форме. — Золотарев услужливо вытянул из кармана блокнот. — Надеюсь, вас учить не надо, как это делается? Я, начальник районного управления подполковник Ломакин…
С чувством выполненного долга они смотрели вслед джипу, уносившему Дзись-Белоцерковского и его покровителя Ломакина.
— А я думал-думал, что ты тянешь резину! — произнес Фочкин. — А ты, хитрец, так все умело спланировал и связал.
— Не говори гоп, Фочкин! То, что мы воочию могли увидеть взаимоотношения Белоцерковского и Ломакина, — это только начало грандиозного скандала. Завтра надо ожидать ответного удара. Не знаю, как Князю, а Полуярову не поздоровится. На него и свалятся все шишки.
— Надежная защита у короля! — покачал головой Золотарев. — Начальники управлений в адвокатах ходят!
Катышев кашлянул в кулак и одернул смокинг:
— А вот меня, Коля, гложут глубокие сомнения, что подполковник Ломакин примчался сюда в качестве адвоката-сострадателя.
— Уж не хочешь ли ты сказать, что
