больше никогда не притронусь ни к одной женщине.
– Во имя её памяти?
– Во имя искупления, – глухо ответил Суван. – Я просто хотел хоть как-то отплатить ей за ту жертву, которую она принесла ради всех нас. Вот только прошло время, а легче мне не стало, потому что она лишилась жизни, а я – жалких прикосновений к женскому телу.
Рия отрицательно покачала головой. Еще в университете ей приходилось читать одну статью, в которой говорилось, что прикосновение – это одна из первичных потребностей ребенка. Мы рождаемся на свет с непреодолимым желанием пробовать, щупать, трогать, делиться своими эмоциями через тактильные ощущения. А Суван просто взял и отрезал себя от этой огромной части мира. Весьма нелегкая аскеза, и далеко не глупая, Рия в этом не сомневалась.
Старший монах отвел задумчивый взгляд, потушил сигарету о землю и положил окурок в коробку, которую уже заботливо подставил Тассна. Его взгляд потускнел, и он быстро отвернулся, чтобы избежать взгляда пристально изучавших его зеленых глаз.
– А знаешь, что самое отвратительное во всем этом? Что я сам себя не понимаю. Я прошел долгий путь перед тем, как стать монахом, и принял все свои тяжелые мысли, осознал причину своего обета. Но когда Нари роняет тарелку с лепестками, мне хочется просто подать ей эту тарелку, а я не могу. Или когда ты падаешь навзничь на входе в Бот, а я не могу предложить тебе даже руки! – его голос нарастал и становился более взволнованным.
– Суван…
– Да, Рия. Да! Когда женщины, которые встают в несусветную рань, приносят нам еду и деньги каждое утро, а я не могу завязать оберегающие браслеты на их руки! Вот тогда я презираю себя. И именно тогда я спрашиваю, во благо ли мой выбор или это все-таки расплата?
Монах приложил руки к губам, закрыл глаза и стал шептать мантру тихо на тайском, его молчаливый спутник втянул голову в плечи и стал покачиваться из стороны в сторону, в такт словам своего друга.
Рия позволила им закончить и затем осторожно произнесла:
– Суван, я бы хотела, чтобы ты знал, что ты стал для меня очень дорогим другом. И Тассна тоже, – тут же добавила Рия, поймав на себе вопросительный взгляд телохранителя, который тут же улыбнулся и кивнул, услышав своё имя.
– Ты тоже стала нашим хорошим другом, Рия, – сдержанно произнес старший монах.
– В таком случае, – произнесла девушка, вскакивая на ноги, – мы закончим разговор как друзья, а не как духовный наставник и его ученица. Не нравоучениями, а добрыми дружескими советами.
Мужчины переглянулись и кивнули в знак согласия, предлагая девушке продолжить.
– Так вот что я думаю. Каравек не приносила себя в жертву, она преподнесла вам дар, даже если лишилась жизни. А вы отталкиваете его, тем самым обесценивая. Так же, как и Христос подарил свою жизнь во имя спасения человечества. Хотя символ этого дара – распятый на кресте мужчина – это действительно страшно, – согласилась Рия.
– Продолжай…
– Потому, мой дорогой друг, ты должен понять, имеет ли смысл твой отказ от прикосновений, в первую очередь, для тебя самого, и если ответ – «да», то ты все делаешь правильно. А если же ответ «нет», то обратный путь есть всегда, – быстро проговорила девушка и резко замолчала, чтобы удостовериться, не слишком ли откровенным оказался её ответ.
Она взглянула, проверяя, нет ли явного протеста, понимая, что может продолжить, набралась храбрости для следующего вопроса:
– Суван, ты хотел бы мне что-то посоветовать напоследок? – заинтересованно спросила Рия, взирая на двух изумленных монахов.
– Да, – не растерялся Суван. – Я лишь хотел добавить, что жертва – это не в твоем стиле. – И, закончив фразу, он тут же развернулся и ушел в противоположном направлении, уводя с собой Тассна и тихо напевая мантру себе под нос.
«Мне, безусловно, нужно взять несколько уроков краткости», – пробормотала Рия, глядя на две удаляющиеся мужские фигуры в оранжевых тиварах.
Легкий ветер щекотал её пальцы, а трава – стопы. Рия закрыла глаза и стала считать секунды. Раз – и вдали зашумели дети, послышался отчетливый стук посуды. Дети и взрослые продвигались к площади и спешили разобрать тарелки. Два – и до неё стал доноситься запах белого риса и овощной похлебки. Три – и уже звонил колокол, приглашая всех на последнюю трапезу. Только Рия продолжала стоять неподвижно, не раскрывая глаз, а в голове её, словно тысячи лун, каждый звон сопровождался голосом Сувана, твердящим в такт колоколу: «Могу, могу, могу».
∞
Очередной день храмовой жизни спешил передать полномочия вечеру. Деревья неслышно шевелили листьями под крыльями легкого ветра. В небе возмущенно кричали птицы и медленно плыли облака. За спиной журчали небольшие фонтаны, под ногами шелестели тонкие травинки.
Рия сидела на скамейке в зеленой зоне монастыря, вдали от всех. Огромная территория позволяла находить места, где не было ни души, и сегодня она вновь уединилась, давая волю мыслям. К тому же она совсем перестала чувствовать себя одинокой, скорее стала осознавать, что остается наедине с собой. После очередного колокольного звона ничего нельзя было есть, но зато разрешалось пить, потому Рия вместе с другими монахами забирала заботливо приготовленный напиток в высокой чашке с трубочкой, уходила на холм с лавочками и устраивалась на одной из них, потягивая напиток через тонкую соломинку. Очередное удивительное открытие Таиланда – монахи, гуляющие по храму с напитком в руках. Им не хватало маленького зонтика, как для коктейля «Маргарита» и цветного сахара на ободке бокала.
Уходящий день оставлял за собой знойный шлейф. Девушка скрутила волосы в тугой жгут, подняла ноги на скамью и внимательно всмотрелась в небо. Облака расходились, словно занавес из белой органзы. Рия задержала дыхание, начинали транслировать закат. Этот фильм стал для нее ритуалом, не повторившись ни разу своими цветами и оттенками. Сегодня вечером свет разливался яркой ртутью над горизонтом. Её душа жадно требовала оранжевых ласк. Она находила их в срезанных цветах, монашеских одеяниях, призрачной «Фанте», в едва выглядывающих спинках золотых рыбок, живущих в фонтанах. Даже в тонких браслетах – оберегах, которые плели храмовые дети в свободное время, и, конечно же, в свете заката.
Когда солнце почти скрылось из глаз, оставляя на прощание яркую полосу, перерезывающую гладкую голубизну неба, Рия взяла свой пустой стакан и медленно направилась к выходу из храма. Минуя Бот, она увидела знакомую маленькую фигуру мальчика, очерченную светом фонаря. Это был маленький Випассна. Рия была уверена, что до отбоя оставалось совсем немного, и ей показалось странным, что малыш все еще на улице. Любопытствуя, чем же занят храмовый ребенок, девушка тихонько приближалась к нему. Випассна сидел, поджав ноги, у каменного парапета под прямым светом фонаря, где был единственный хорошо освещенный участок, и что-то писал. Рия наблюдала из-за спины, как мальчик старательно водил ручкой и бормотал что-то себе под нос. Каково же было её удивление, когда, заглянув через плечо, она увидела, что он пишет её задание.
«Давайте придумаем, что вы умеете и не умеете делать», – предлагала Рия на утреннем уроке. Затем она просила написать каждого 10 предложений, в которых дети должны были рассказать об этом, используя глагол «уметь». Она улыбалась, когда мальчики зачитывали ей свои предложения, уверяя, что они умеют танцевать, петь, смеяться, плавать, вкусно готовить, не умеют играть в теннис или хорошо убирать. Но домашних заданий Рия не задавала им никогда. Так не было принято с самого начала. У мальчишек было слишком много храмовой работы: прочтение молитв, лекции о буддизме, уборка, сбор подаяний, плетение браслетов. Рия осторожно присела за спиной у Випассна, чтобы не напугать его, и тихо прошептала:
– Добрый вечер.
– Добрый вечер, учитель Ри, – звонко ответил мальчик, расплываясь в улыбке.
– А я увидела тебя издалека и решила узнать, что ты делаешь.
– Домашнее задание, – быстро ответил ребенок, щуря глаза от явной гордости за самого себя.
Рия рассмеялась. Только дети поражают
