барона у нас, из них мы много чего полезного узнали, в том числе и про его сына. Тот погиб ребёнком в том подземном городе. Но есть его описание — цвет глаз, волос. Прям как у тебя. Эта запись из дневника станет доказательством в твою пользу в самом крайнем случае. На сына не тянешь возрастом, а вот внуке из тебя прям конфетка получается.
— И эту конфетку сожрут дворянские сластоежки. На хрен, — повторил я. Местные нравы заставляли держаться в стороне от ряда особенностей социального строя этого мира. В частности, самовольное присвоение титула могло стоить жизни. Причём из меня хотели сделать того, кто существовал реально. Это далеко не взятие баронского титула каким-нибудь вожаком наёмников, захватившего кусок никому не годной земли или замок с парой деревушек в глуши, чьих владельцев вырезал под корень.
— Жень, пойми, с такой легендой нам будет легче заручиться помощью местных. Это всё ради нашего выживания, в конце концов.
— Так давайте я назовусь командиром наёмников, которые обосновались на этих землях, и заодно назвавшимся бароном. Это вполне в местном духе.
— Мы думали о таком, но не подходит. Для тамошней знати, — он мотнул головой в сторону, куда мне в скором времени предстояло уплыть, — такие скороспелки совсем не в чести. Достанут дуэлями и пакостями. А сын одного из командиров ордена Красный Оплот — это фигура. Тем более у тебя есть магический дар, что априори прибавляет весомых плюсов на весы твоей легенды отпрыска дворянского рода. Представишься баронетом, сыном барона. Расскажешь о своей жизни и жизни покойных родичей…
— Откуда? Придумывать, чтобы проколоться на мелочи, которая тут всем известна кроме нас? Известна дворянам, поправлюсь. И потом! Наши линкийские крестьяне не помогут в этом вопросе ну никак.
— Не перебивай, Жень. Я же тебе сказал, что у нас есть дневник жизни полусотника ордена, «твоего» деда. Звать тебя баронет Евгений Гор’Шуз, сын и внук баронов Исниальда и Олитида Гор’Шуз…
И я сдался, хотя под сердцем после этого поселилось чувство, что рано или поздно это мне аукнется. Успокоил себя тем, что в случае провала живым не дамся, отныне стану носить под сердцем небольшую гранату с тёрочным запалом. И тем, что риск у самозванного баронета, самоназванного барона из наёмников и купца без связей примерно одинаков.
А эти прохиндеи, под которыми я подразумеваю поселковый совет, практически не сомневались в моём согласии. Даже успели состряпать легенду про мою жизнь в горах в последнем убежище Красного Оплота, где меня нашли земляне (наше, вернее «их» появление в этой местности тоже залегендировано, и там нет никакого Переноса и болота).
Что же до ордена, членом которого я вдруг стал с лёгкой руки моих заигравшихся властью земляков, то история его вот такая. Появился он лет сто назад в одном из королевств, куда мне вскоре предстоит наведаться. Главной его целью была защита людей от монстров. Постепенно все свои силы они бросили на борьбу с инсектами и тварями из-за и из-под гор. В политику и власть орден не лез и вроде как занимался тем, о чём и кричал. И возможно такая избирательность сыграла ордену плохую услугу, так как в глазах власть предержащих и о власти мечтающих Красный Оплот был своеобразным наёмничьим отрядом со специфическим уставом, который не позволял участвовать на стороне любого из людей против других людей. Ну, или не одобрял такое участие. А раз пользы нет, то орден никому не интересен. После быстрого взлёта последовало быстрое падение, и за несколько десятилетий орден захирел. Одни из последних его последователей ушли на земли инсектов, где устроили тем такую «весёлую» жизнь, что им сначала небо с овчинку показалось, а затем люди-насекомые приложили массу усилий, чтобы вырезать под корень зловредных орденцев. После этого вестей про Красный Оплот не было. Часть этой истории нам рассказали наши линкийцы, часть узнали из дневника полусотника ордена Олитида Гор’Шуза, чьи регалии, оружие и записи попали в мои руки. И, скорее всего, это его призрака я видел на братской могиле, под камнями которой мы похоронили древние кости защитников подземной крепости.
Чем больше я читал сварганенную на коленке легенду и знакомился с дневником давно умершего барона, тем больше начинал верить, что у нас всё получится. Вернее у меня получится выдать себя за потомка полусотника. От ордена никого не осталось вроде бы только память. Но память достаточно добрая и крепкая, чтобы выглядеть в глазах чужаков куда как более… м-м… законнее, легитимнее, что ли, чем барон-вожак наёмников или неизвестный купец с горой ценных товаров, которые можно и отобрать.
— Линкийцы наши могут выдать, что я не местный. Не специально, а так, — я покрутил рукой в воздухе во время одного из совещаний, — случайно, кто по пьяни, кто из-за длинного языка, от желания похвалиться или «по страшному секрету и другим ни-ни».
— Забудь и не бери в голову. Уже запустили слух, что ты из первых местных, кто примкнул к нам, когда мы пришли в эти места. И не абы кто, а дворянин, потому и держишься так независимо, получаешь лучшее оружие и так далее, — усмехнулся Василь Старцев.
— И поверили?
— Поверили ещё как. Тут про нас чёрт знает что среди местных ходит. На этом фоне история про внука командира погибшего ордена выглядит как высеченной на каменных скрижалях из священного храма, чьи догмы не подлежат сомнениям, — на сторону правой руки Колокольцева встал Сергеев.
— Мои знают, что я один из вас.
— Ты про эту парочку дровосеков? Они уже в курсе, что это был просто обман, чтобы никто не знал о твоём настоящем прошлом, — сказал Юрий Иванович.
— Ладно, почти убедили, — махнул я рукой.
В поход со мной отобрали сорок два человека. Это включая мою группу, в которую вошёл Лось, зарекомендовавший себя превосходным мечником. За время до ледохода он натаскал многих в посёлке в деле владения клинком, а со мной занимался чаще других. Я его об этом сам попросил. Свой старый тесак сменил на орденский палаш, к которому поселковые умельцы сварганили ножны и удобную перевязь. Палашом его назвал Лось, не сумев точно определить принадлежность оружия к тому или иному виду.
Струг оснастили высокой мачтой с двумя парусами, кем-то обозванных бермудскими, мотором в моторном отделении на корме, представлявшим обычный ящик с крышкой, и восемью вёслами. Руль — рулевое весло с большой лопастью на корме. В центре судна стояла невысокая каюта, на две трети забитая товарами.
Кроме арбалетов, крупнокалиберных
