Одной рукой обхватив меня за шею, другой Родион до боли сжимает мою левую ягодицу и прорывается в меня резкими и частыми толчками. Мне нечем дышать, царапаю напряженную спину ноготками и кричу в его шею, саму себя оглушая. Еще одно скользящее движение до упора, и мое голодное лоно схватывает болезненный спазм, что судорогами оргазма сотрясают тело. В вихре криков, рыков и укусов я слышу глухое “Я люблю тебя”, и я закрываю глаза, награждая будущего мужа новым и громким криком удовольствия.
Эпилог
На примерку платья Настя завязывает мне глаза, чтобы я раньше времени не восхитилась ее и Виолетты шедевром. Мне не позволяют даже коснуться ткани ладонями, но по тому, что ощущает моя кожа на теле, я понимаю — это кружева. Я умираю от любопытства, но получаю каждый раз жестокий отказ на просьбу посмотреть на платье хоть одним глазком.
В День Икс меня также с закрытыми глазами наряжают, но уже без повязки, чтобы не испортить укладку и макияж. Я честно не подглядывала, вслушиваясь в шуршание ткани и наслаждаясь трепетным предвкушением чуда и красоты.
— Стой и не смотри! — приказывает Настя и куда-то убегает.
Через несколько минут моего нетерпеливого молчания, которое нарушает Виолетта, которая крутится вокруг меня и поправляет подол и прикалывает что-то к голове, слышу смех и шепот Насти.
— Не открывай глаза, папуль. Еще рано. Вот сюда. Стоп, — направляет она Родиона ласковым голоском, — и… глаза открываем!
Стоит мне увидеть будущего мужа во фраке и с белой розочкой в петличке, как я забываю о платье и желании взглянуть в отражение. Зачем мне отвлекаться на кружева, когда передо мной стоит такой охренительно сексуальный, красивый и невероятно растерянный мужик, и, похоже, для него сейчас остальной мир тоже не важен.
Я вздрагиваю от щелчка фотоаппарата, что навела на нас восторженная Настя, и касаюсь лица Родиона, который не моргает и, кажется, не дышит. Он берет меня за руку и прижимается щекой к ладони, и вновь щелчок. Мы в синхронном недовольстве разворачиваемся к Насте, которая опять нас с улыбкой и со вспышкой фотографирует, и смеется, глядя на экран фотоаппарата:
— Вот это фотка — улет.
— Они будто увидели… — рядом с ней отзывается насмешливая Виолетта, — не знаю…
— Голого Деда Мороза? — предполагает Настя, и пока она занята фотоаппаратом целую сердитого Родиона в щеку.
Однако я недооцениваю ее ловкость и талант фотографа, потому что она успевает опять нас щелкнуть. Родион хмурится:
— Настя!
И опять звучит “щелк-щелк” и очаровательный смех.
— Ты мне потом спасибо скажешь, — она отходит в сторонку, — и я тебя, папуль уверяю, это будут крутые фотки.
Отвлекаюсь от Родиона и завороженно смотрю в отражение. Я не узнаю себя в элегантном платье из тонких кружев с длинным шлейфом. Плечи, ключицы открыты, талия и бедра подчеркнуты узким подолом, что напоминает русалочий хвост. Я не просто красивая, я… да у меня даже нет слов, чтобы описать, какая я вся воздушная, изящная и не от мира сего.
— Какую ты, папуль, красотку урвал, — ко мне подкрадывается Настя, пощелкивая фотоаппаратом.
— Да я и сам тоже ничего, — Родион встает рядом, приобнимает меня, и мы удивленно взираем на свое отражение.
И красота наша не в изысканном платье и не в дорогом строгом фраке, а в глазах, в которых читается изумление, радость и теплая любовь.
Виолетта громко всхлипывает и выбегает из комнаты, прижав платок глазам:
— Что-то мне душно.
— Что вы наделали, — Настя подскакивает и щелкает нас и себя в отражении, — довели злобную ведьму до слез.
—Ничего я не злобная, — раздается приглушенный голос из-за двери.
— Но ведьма, да? — хохочет Настя. — И сколько ты мне нервов с этим платьем вытрепала!
— Я?! Это ты меня чуть в могилу с ним не свела!
Через час мы стоим в торжественном зале загса с высоким потолками, что украшены лепниной, и ставим подписи. У меня дрожит рука, и подпись выходит корявенькой. На обмене кольцами я чуть не падаю в обморок, но Родион спасает ситуацию крепкими объятиями, в которых тревога отступает.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
Гости, которых я по большей части не знаю, аплодируют. Мои родители и родственники немного испуганы громкими и басовитыми выкриками мужчин, ведь строгие костюмы лишь едва облагораживают их суровые и жесткие лица, среди которых даже Алекс и Петя со своим бандитскими рожами выглядят мальчишками.
В общем, мои немногочисленные родственники, которые осмелились явиться в загс после нехороших слухах о том, что мой бывший муж пропал без вести, сторонятся других гостей и ведут себя очень тихо: шепотом поздравляют и в глаза Родиона не смотрят.
Мама дарит мне букет, обнимает и со строгой решительностью говорит:
— Я бы хотела познакомиться со сватами, раз уж мы семья.
— Да я сам бы не прочь с ними познакомиться, — Родион равнодушно и холодно улыбается.
— В каком смысле?
— В таком, что вашей дочери повезло, — спокойно поясняет Родион, — у нее нет свекрови и свекра.
Мать пятится и отплывает в сторону, ошарашенная тем, что муж мой — сирота. Я и сама об этом узнала неделю назад, когда потребовала немедленно познакомить меня с его родителями, ведь они должны знать, что их сын женится во второй раз. Он мне флегматично ответил, что он сирота и вернулся к стейку, а я весь ужин сидела и не знала, что ответить на эту грустную новость. Решила, что мои расспросы будут лишними и я дождусь момента, когда Родион сам будет готов поговорить. Однако забегу наперед, беседы этой так и не случилось.
На торжестве гостьи, что сопровождают друзей и деловых партнеров Родиона, нет-нет, но кинут на него мечтательный взгляд, попивая из бокалов игристое белое вино, но за руку он держит меня и мне шепчет на ухо нежности. Ныряю ладонью под стол в перерыве от поздравлений “самому уважаемому человеку и его прелестной невесте Яночке” и бессовестно жамкаю сквозь ткань брюк каменный член бесстрастного с виду Родиона.
— Меня мутит, — жарко выдыхаю в его ухо и многозначительно сжимаю его гордость в пальцах.
Покидаю стол и со смущенной улыбкой выхожу из зала в коридор. Прячусь в просторной уборной, облицованной мрамором, и жду. Раздается тихий стук:
— Яна, ты в порядке?
— Нет, — распахиваю дверь и требовательно утягиваю удивленного Родиона в уборную.
Щелкаю замком, игриво вглядываюсь в глаза новоиспеченного мужа, который бросает оценивающий взор на раковину, что встроена в массивную тумбу, а затем алчно целует, торопливо задирая подол платья, которое не поддается рукам Родиона.
Возбужденно хохотнув в его губы, я неуклюже помогаю собрать кружевную юбку со шлейфом в пышные складки. Родион рывком разворачивает меня лицом к раковине и зеркалу.
— Не отводи глаза и смотри на меня, — шумно выдыхает в висок и оттягивает ластовицу трусиков, вглядываясь в лицо моего отражения.
Я краснею, но кротко киваю. Родион берет меня одним и глубоким движением, всматриваясь в глаза моего охнувшего отражения. Я выгибаюсь в спине, подчиняясь его резким и властным толчкам, поднимаю руки, завожу их за его голову и обвиваю напряженную шею.
Я стою на носочках, задыхаюсь в медвежьих объятиях и содрогаюсь в стонах, но взгляда от Родиона не отвожу. Оргазм искажает его лицо в оскал зверя, чей сдавленный рык отдается в моем теле теплой и мелкой дрожью удовольствия. Оно нарастает и вырывается криками, и меня на мгновение пугает мое разнузданное и бесстыдное отражение с открытым ртом.
Через секунду я с тяжелым дыханием опираюсь руками о тумбу, а Родион с матерками возится с подолом и тщательно разглаживает складки на кружевной юбке, а затем и я поправляю на его шее бабочку и ворот рубашки. Наши глаза встречаются, и вселенная на миг останавливает свой безумный бег, чтобы мы вновь нырнули друг другу в объятия.
* * *
Я родила мальчика, которому Родион дал имя Матвей. Роды прошли на удивление легко и без осложнений. Видимо, Матвей решил, что он достаточно измучил мамочку токсикозом за девять месяцев и поэтому на финишной прямой не стал меня терзать лишними муками.
