ползанье по поверхности жизни и быта, разумеется, не орнаменталистское засорение текста мелочами, может быть и живописными, но стесняющими воображение читателя, а отбор поддающегося художественному обобщению и типизации материала. Любой предмет, какой мы видим, есть результат предшествующего развития. Но ведь оно ведет его и куда-то дальше. Гегель говорил, что «результат есть труп, оставивший тенденцию позади себя». По тенденции прошлого мы можем и должны уметь судить о будущем. Вот и хочется так писать, чтобы не из словесных пояснений, не из разжеванной тенденции, а из самого изображения читатель сам заключал, из чего «это» вырастало и куда «оно» растет.
Что так писать можно, доказывают портреты, созданные великими художниками. Хотя бы репинский «Протодиакон», да и лицо того же Грозного на упомянутой картине. На лицах здесь написаны судьбы людей. Не всем дано так писать, но надо стараться».
ГЛАВА ТРЕТЬЯ
В течение нескольких лет Пересветов к своей повести почти не прикасался — только изредка, ночами. Приходилось отказываться от использования очередных отпусков, издательство возмещало их деньгами. Но постепенно семейный быт налаживался. Наташа, окончив пединститут, работала учительницей в одной из московских школ. У школьника Сашеньки появилась сестренка Леночка, к ней пришлось взять няню. В квартире стало тесновато; Владимира отец пока что вселил к себе в кабинет и начал хлопоты о комнате в новых домах; его предупредили: придется долго ждать, новое жилищное строительство только что по-настоящему развертывалось.
С Владимиром у отца было столько общих умственных интересов, что им, казалось, жить бы да жить душа в душу. Но вот беда: запойные годы после неудачной женитьбы сделали его неразговорчивым. Спали они с отцом друг против друга, один на кровати, другой на кушетке, а вызвать сына на душевный разговор отцу удавалось редко. Но когда страну потрясла весть о смерти И. В. Сталина, их беседа затянулась за полночь.
— Я чувствую себя так, — признался Константин Андреевич, — будто я шел и вдруг оступился. Будто на лестнице кто-то выхватил у меня из-под ноги ступеньку.
Невольно припоминался ему январь двадцать четвертого — но какая разница переживаний! Тогдашнее горе представлялось неизбывным, а сейчас — сильнейший удар по нервам и тревога за будущее, сквозь которую смутно проступала еще не вполне осознанная надежда на перемены к лучшему, — сумбур чувств, в котором еще нужно было разобраться!
Как отзовется смерть Сталина на отношениях между СССР и странами капитализма? А внутри страны — ведь предстоит выметать столько мусора в головах людей и в практической жизни: справятся ли с этой нелегкой задачей преемники Сталина? (Да и захотят ли?..) В кругу таких предположений, сомнений и надежд вращался откровенный ночной разговор между отцом и сыном…
…Летом того же 1953 года последовало разоблачение преступлений Лаврентия Берия и суд над ним, завершившийся суровым смертным приговором.
Минул год, другой, и Коммунистическая партия на своем XX съезде приняла историческое решение о ликвидации культа личности Сталина и его последствий.
Из рабочих записей Пересветова
«Прочел в сегодняшней «Правде» статью американского коммуниста о состоявшемся несколько месяцев тому назад XX съезде нашей партии и не могу унять волнения от поразившей меня идентичности его переживаний с моими. Человек с другого полушария земли, ну точно двойник-единомышленник, мои чувства и мысли передает почти моими же словами!..
«Мы слишком охотно и идеалистически полагали, — пишет он, — будто великое дело построения социализма может осуществиться без серьезных ошибок… Сообщения о несправедливостях считали клеветой… отказывались верить…» Но «какими близорукими и даже слепыми оказались бы мы, если бы сегодня видели лишь серьезные извращения, допущенные в последние годы сталинского руководства, и если бы мы упустили из виду исторические достижения социализма и открывающуюся перед нами панораму мира…».
Враги наши империалисты «пытаются утверждать, что осуждение сталинских методов должно быть распространено на Ленина, ленинизм и социализм в целом… Сколь лицемерна их попытка подавать в сенсационном духе и нажить себе капитал на решительном стремлении Советского Союза ликвидировать последствия нарушения социалистической законности и демократии… В настоящее время в Советском Союзе осуществляется самокритика в ее наивысшей и действенной форме, в форме практического самоисправления».
А дальше автор статьи напоминает проникновенные слова великого американского демократа начала XIX века Томаса Джефферсона, сказанные о французской революции: «В борьбе, которая была необходима», «пали без надлежащего суда и следствия» многие виновные, а с ними и «невинные. Об этих людях я скорблю так же, как и любой другой человек, и буду скорбеть о некоторых из них до самой смерти. Однако время и истина очистит и увековечит их память, а их потомки будут пользоваться той свободой, за которую они без колебаний отдали бы жизнь».
Прочтя все это, я отложил газету и ходил по комнате с увлажненными глазами, словно ощущая дуновение истории, овеявшей меня не только своим теплым крылом, но и морозным дыханием. Ведь и меня самого, могло так случиться, могла бы настичь судьба людей, о которых полтора столетия тому назад скорбел этот человек Западного полушария.
Я вдруг почувствовал, ощутил всем своим существом, что ведь это Л е н и н связал меня невидимыми, неразрывными узами интернационализма с честными людьми всех стран и всех веков! Ведь в нем, как и в Марксе, высочайшая образованность сочеталась с кристально чистой нравственностью, на чем и воздвигнуто все их учение научного коммунизма, благодаря чему они и могли вершить величайшие, всемирного значения дела!..
По какой-то ассоциации мне сейчас припомнились бесхитростные слова бывшего кремлевского курсанта Тиханы Нагорнова в дни жестоких внутрипартийных схваток 1923 года с Троцким и троцкистами: «Ведь не один Владимир Ильич, а все, кто с ним, для меня святыми были!..»
Не о Сталине — о Ленине сейчас хочется мне думать, о его требованиях к нам и нашему будущему. Сталин для нас уже история, она не снимет с него ответственности за произвол и нарушения социалистической законности, последствия чего партия теперь со всей решительностью берется искоренять. Без Ленина мы все стали головой ниже, но с нами остались великий пример его жизни и его великое учение.
Век живи — век учись: в согласии с этим заветом народной мудрости Ленин призывал нас всю жизнь учиться коммунизму. Корни наших трудностей и бед он видел не только в отсталости нашей страны в прошлом, не только в неслыханной новизне наших дел и задач, не только в могуществе и лютой ненависти врагов социализма, но и в том, что «не хватает культурности тому слою коммунистов, который управляет».
Слова эти, увы, не потеряли своего значения
