Жизнь протекала на вилле без особого разнообразия: после обеда все направлялись в уголок сада, заросший тамариском, окрещенный актрисой «Сараторием», где в принципе все должны были предаваться послеобеденному сну. Для Сары это заключалось в том, что она устраивалась в шезлонге, закрывала глаза и повторяла: «Я сплю… Я сплю». В это время ее спутники читали газеты, болтали или играли в шашки. Для них не могло быть и речи о сне! Они должны были подкарауливать туристов, которые, вооружившись подзорными трубами, пытались застать врасплох великую актрису. Если она действительно хотела отдохнуть, то оставалась в своей комнате и просила Луизу или кого-нибудь еще закутать голову ее вечной вуалеткой и устроиться вместо нее на шезлонге. В остальное время все гуляли, ловили креветок или слушали музыку. Рояль-убежище на случай нападения аллигатора стоял здесь не только для этого.
По воскресеньям, вся в сознании своих обязанностей владелицы замка, Сара отправлялась в церковь Созона, чтобы показаться верующим «волнующе простой». После чего все сначала обедали в форте, а потом перебирались в казарму, на крыше которой, как только приезжала Сара, сразу поднимался белый флаг с ее девизом, вышитым золотом: «И все же!».
Каждый год Сара преданно приезжала на Бель-Иль, и вполне возможно, что большая соленая «оплеуха» океана вносила свой вклад в ее поразительную жизнеспособность. Это женщина с неукротимой энергией, намного опередившая свое время, некоторым образом открыла пользу морской климатотерапии. Однако с 1905 года ей пришлось испытывать ужасные страдания из-за драмы — на этот раз ничуть не комедийной! — которая сделала ее калекой.
Все началось в Рио-де-Жанейро, где актриса играла в Тоске, поставленной ее другом Викторианом Сарду. В конце последнего акта Тоска бросается со стены замка Святого Ангела, не в силах пережить своего возлюбленного, расстрелянного у нее на глазах. На самом деле актриса лишь переступала парапет и спускалась по приготовленной для нее маленькой лестнице. В этот вечер Сара поскользнулась, оступилась на лестнице и серьезно повредила колено, но восприняла это, по своему обыкновению, беспечно: не может быть и речи о том, чтобы лечиться в Рио! Ее ждут в Нью-Йорке, и она рассчитывает на врача парохода, на котором предстоит плыть в Соединенные Штаты. Однако, увидев его черные ногти на не очень чистых руках, она не дала ему дотронуться до себя. Это привело к тому, что по приезде в Нью-Йорк ее колено было в таком состоянии, что пришлось отложить на две недели первый спектакль. Она «все же» полностью выполнила договор по спектаклям, ценой ужасных страданий и стараясь играть как можно чаще сидя. «Но, как писал Луи Верней, который впоследствии женился на ее внучке Лузиане, она была настолько невероятно проворна, обладала одновременно такими безупречными грацией и ловкостью, что никто из публики не догадывался о нечеловеческих усилиях, которые ей приходилось прикладывать, чтобы казалось, что она ходит нормально. Как только она уходила со сцены, она без сил падала на стул…».
Поврежденное колено так никогда и не поправилось, несмотря на морской воздух Бель-Иля и все усилия ее друзей, которые они прилагали, чтобы облегчить ее страдания и уменьшить боль. Тем не менее, Сара ничего не изменила в своей жизни актрисы и женщины. Только через десять лет — да, да через десять лет! — она пришла к выводу, что это невозможно больше переносить, и заявила сыну: «Выбирай! Или я покончу с собой, или я дам отрезать себе ногу…». 22 февраля 1915 года в Бордо доктор Денюсе произвел ампутацию. Саре в этот момент был 71 год!
Думаете, она решила уйти со сцены и отдохнуть? Никоим образом! Жизнь продолжалась. Она должна была выступать на сцене, еще и еще выступать, чтобы поддерживать свой невероятный образ жизни. И при этом она еще и путешествовала и создавала новые образы! Так как она не могла переносить протез в таком виде, как их делали в то время, она предпочла жить «на одной лапе» и велела сделать портшез без крыши в стиле, отдаленно напоминающий стиль Людовика XV. По сути, это было лакированное кресло, покрытое витиеватым орнаментом, по бокам которого прикреплялись ручки, как у носилок. Она заставляла носить себя в нем повсюду, «как императрицу», вплоть до окопов, куда она приезжала в 1916 году, чтобы читать стихи солдатам и немного развлечь их. Ее машина была оборудована таким образом, что в нее можно была вставлять кресло. «Я видела гений Сары, — рассказывала мадам Дюсан, которая сопровождала, ее в турне по «офицерским столовым», — я видела ее мужество…».
Когда в начале 1922 года жители Бель-Иля видели, как поднимается белое с золотом знамя над старым фортом, они испытывали обычную радость. Для острова Сара была манной небесной, и здесь, как и везде, восхищались ее мужеством. Бельильцы не знали, что они видят ее в последний раз. Как можно было представить себе, что эта блистательная женщина, которая только что объявила о своем предстоящем этой осенью турне по югу Франции и Италии, умрет? 30 ноября она играла в Турине в «Даниэле». Это был последний раз, когда великую Сару видели на сцене. Она хотела быстрее вернуться в Париж, чтобы приступить к репетициям «Сюжета для романа» Саши Гитри, в котором она должна была играть вместе с Люсьеном Гитри. Внезапный приступ уремии разрушил эти прекрасные планы. Саре пришлось вернуться к себе домой.
Однако она поправилась и по совету Саши Гитри начала изучать возможность сняться в фильме «Прорицательница», так как она не могла больше играть на сцене. В то время ей было 78 лет, и она была во всех отношениях инвалидом. Все же Сара согласилась. Первые кадры были отсняты 15 марта 1923 года. Но новый приступ уремии остановил съемки, которые больше не возобновлялись. На этот раз это был действительно конец… хотя еще и не совсем! Только 23 числа она легла в кровать, чтобы больше не покидать ее, кроме как для того, чтобы лечь в купленный уже много лет назад гроб из красного дерева. Он стоял в углу ее комнаты, и Саре случалось устраиваться в нем, повторяя роль.
В восемь часов вечера 26 числа врач, не покидавший ее несколько последних дней, открыл окно и сообщил толпе, не расходившейся вот уже три дня, что мадам Сара Бернар умерла.
Безобразная вилла-казарма Бель-Иля, отважно перенесшая войну 14 года, не устояла перед второй мировой. Она перестала оскорблять пейзаж, который совершенно в ней не нуждался, для того, чтобы напомнить нам о Саре.
«Кувшинки» Живерни
Кто бы ни посещал дом Клода Моне в Живерни, не мог не попасть под его очарование и не хотел бы снова вернуться в это имение, ибо, если существует пристанище счастья и сладкой жизни, это было именно оно. Конечно, речь не идет о замке. Этот длинный дом с нежно-розовыми стенами и треугольным фронтоном более походил на усадьбу, сады которой приводили всех в восторг. У вас возникало впечатление, что вы гуляете по гигантскому ожившему полотну Моне!..
Когда в 1883 году художник обосновался в Живерни, он еще не был по-настоящему известен. Ему было тогда сорок лет и «кроме короткого периода успеха после выставки в Аржентей его полотна продавались все также мало и все также плохо». Кроме того, его жизнь была нелегка. В 1870 году он женился на своей натурщице, очаровательной Камилии, которая родила ему двух сыновей, эта семья была счастлива. Увы, девять лет спустя Камилия умерла, оставив Клода в: полной растерянности и отчасти в раскаянии.
Дело в том, что несколько лет назад он подружился с деловым человеком Эрнестом Ошеде и его женой Алисой, которая в 1876 году стала любовницей художника. Но через год после этого Эрнест Ошеде разорился, объявил себя банкротом и, бросив жену и детей — у него их было шестеро, — исчез. Камилия, добрая и великодушная, подружилась с Алисой летом следующего года. Надо сказать, что «импрессионисты были вынуждены проводить лето в деревне в поисках сюжетов на открытом воздухе», отмечал Жорж Пуасон. Моне была нужна для этого долина Сены «с ее тысячами впечатлений от игры света и воды». Алиса с детьми провела лето 1878 года вместе с семьей Моне. После смерти Камилии вдовец и покинутая жена, разумеется, решили соединить свои небольшие средства и свою детвору: всего детей стало восемь. А так как парижская жизнь была слишком дорога для них, новой паре пришла в голову мысль окончательно обосноваться где-нибудь в сельской местности, где художник смог бы наблюдать изменение игры света в зависимости от времени года.
Они сначала выбрали Пуаси, но Моне там не нравилось. Он предпочитал быть поближе к Нормандии, которую он любил больше всего. В 1892 году он сорок раз написал фасад Руанского собора при различном освещении!
«Из окна поезда, шедшего из Вернона в Жизор, художник открыл для себя Живерни и устроился с Алисой и детьми сначала на постоялом дворе деревни. Потом он снял дом» (который он купил в 1890 году). В день своего переезда в Живерни он узнал о смерти Эдуарда Моне…
