Александр Юрьевич закончил, перейдя в последних строчках на шепот, поскольку они предназначались лишь ей – одной, затем несмело улыбнулся, поклонился и молча пошел прочь.
3
Мало того, что в номере Сиверса были перевернуты все вещи, так еще на его кровати полулежала Оленька Дембович в джинсах, футболке и кроссовках, курила сигарету и сердито щурилась.
– Это все ты натворила? – спросил Александр Юрьевич, застыв на пороге.
– Я, милый, я, проходи в комнату, – ответила она, спустя ноги на пол.
– Зачем, позволь полюбопытствовать?
– Брось эти китайские церемонии, садись. Мы ведь сексом повязаны. Должна же я теперь знать, прячешь ты у себя это или нет?
– А если я попрошу тебя выйти вон?
Девушка легко поднялась, неуловимым движением заломила Александру Юрьевичу руку за спину и опрокинула его на кровать, прижав грудь коленом. Наклонила к нему голову.
– Ну, успокоился? Или поцеловать?
– Ладно, хватит. Пусти. Объясни – что я должен был у себя хранить?
Освободившись, Сивере потер заболевшее плечо. Ну и хватка у этой девчонки. Недаром Прозоров предупреждал, что Дембовичи поднаторели в спец-приемчиках. Впрочем, Стасу они не пригодились…
– Теперь это не имеет значения, – сказала Оленька. – Оно не у тебя. Думаю, ты здесь вообще ни при чем. Хотя Стас указывал в том числе и на тебя.
– Ничего не понимаю, – откровенно произнес Сивере. – Вы тут все с ума посходили! Врываешься в мой номер, что-то ищешь… Клиника какая-то, ей-богу!
– Это тоже «клиника»? – девушка потрясла перед носом Александра Юрьевича листом бумаги, который он аккуратно заполнял накануне, разделив его пополам. – Всем постояльцам ты дал любопытные характеристики, даже нам. Но подход слишком дилетантский. Хотя кое-что мне открылось впервые. Например, то, что труп Матвея Матвеевича ты обнаружил в своей комнате. Интересная картина вырисовывается в подземелье. Со свежей кровью. Что за медальон дала тебе Анна? Что за горбуна ты видел?
И многое другое. Но ответов у тебя все равно нет. Кроме одного слова: клиника.
– Чего ты от меня хочешь? – устало произнес Сивере. Он выхватил у нее листок бумаги. – Воровка.
– Я не воровка, я делаю свое дело, – сказала девушка. – Но после смерти Стаса мне стало в два раза труднее. Скорее всего, убьют и меня. Но это детали. Зато я знаю, что тобой манипулируют так же, как и другими. Ты – такая же мишень, как и все остальные. Не все, конечно, но многие. Но главное, оно – не у тебя. Или ты слишком хитро притворяешься. Тогда… мне придется с тобой поговорить иначе. Уничтожить.
Оленька произнесла свою тираду спокойно, буднично, словно, в конце концов, собиралась травить тараканов. И по всему было видно, что она не шутит.
– Кто ты? – спросил Сивере.
– Неважно. Тебе незачем знать. Мне нужен футляр. Где хранится это.
– Да что за «это»? – заорал Сивере, вскочив на ноги. – Сибирская язва, что ли? Лунный камень? Зуб мудрости?
– Не кричи, нас могут услышать. Единственное, что мне от тебя нужно, – помощь. Два пустяка.
– Два – это уже не единственное. Ладно, допустим, я соглашусь. Что именно?
– Первое, – и Оленька загнула его указательный палец, сделав ему больно. – Стас не успел стать любовником Анны Горенштейн. Ты должен сделать это за него. Смени глупое лицо на умное. Я доходчиво изъясняюсь?
– Ясно как в пургу. Только зачем?
– Это необходимо. А что касается меня, то не беспокойся, со мной ты можешь делать все, что захочешь и в любое время суток, в качестве бесплатного приложения.
– Это второй «пустяк»?
– Нет. Второе: мы сейчас пойдем к князю Романову, и ты задашь ему один вопрос. Какой – я скажу по дороге. А я уж прослежу за его реакцией. Ферштейн?
– Яволь, – кивнул Сивере, которого стала забавлять эта игра.
– Ну, ты чего задумался? – спросила Оленька, расценив его молчание по-своему. – Или хочешь попрактиковаться перед свиданием с Анной? – И она быстрым движением стянула с себя футболку.
– Оденься, – вздохнул Сивере. – Мы идем к князю. Дело на безделье менять нельзя.
4
Старый князь обнаружился там, где ему и положено было быть, – на открытой галерее верхнего яруса, в том же шезлонге, накрытый до подбородка верблюжьим одеялом. Как всегда, в неподвижном состоянии. Одинокий, как пальма в пустыне.
– Опять мертв, – пробормотал Александр Юрьевич. – На этот раз еще более натурально. Как не надоест.
– Ладно, буди, – прошептала Оленька. – И не забудь спросить. Только поболтай сначала, чтобы он расслабился.
Она облокотилась на балюстраду, словно созерцая окрестности, а Сивере с шумом опустился в соседний шезлонг. Князь приоткрыл один из своих желтых глаз.
– Опять вы! – вздохнул он. – Или снитесь?
– Нет. Как отдыхается?
– Без вас – лучше.
Сивере покосился на прислоненную к шезлонгу самшитовую трость. Набалдашник у нее был тяжелый, потертый, с вмятинами. Он мысленно примерил его к своей голове, точно шляпу. Подходит как раз. Вполне возможно, что именно князь его и огрел, когда он наткнулся на болтающиеся ноги Комамберовой.
– Князь? – спросил он, начиная прелюдию, прежде чем огорошить его вопросом. – Вы в некотором роде мой соперник. Мы оба ухаживаем за одной женщиной.
– Что-что? – надменно произнес Романов, слегка повернув голову.
– Я говорю: одному из нас надо уйти. Какого черта, в конце концов?
– Как-как? – князь сменил междометия, уже с интересом глядя на Сиверса.
– Сядь, да покак! – не удержался историк. Потом коротко добавил всего два слова: – Анна Горенштейн.
– А что с ней? – встревоженно спросил Романов.
– С ней ничего. С нами. В прежние времена подобные сюжеты разрешались определенным образом.
– Дуэль? – произнес князь. – Я согласен.
– Нет, погодите, – возразил Сивере. – Это мы всегда успеем. Но можно решить наш вопрос цивилизованно. Бросим жребий.
– Мы не на конюшне, – фыркнул наследник престола. – Это для плебса. А вы пошли вон.
Оленька, словно напоминая, нетерпеливо топнула ножкой. Александр Юрьевич понял, что пора переходить к главному. Он протянул руку и потребовал:.
– Давайте мне тот чехол, который вы приготовили Анне.
Князь поглядел на него, едва не выронив верхнюю вставную челюсть. Нижнюю, впрочем, тоже.
– Тьфу… – поправился Сивере. – Чехол или футляр, что вы там должны ей передать? Она просила меня его забрать.
– Вы в своем уме? – прошипел князь Романов. – Если вы еще раз встанете у меня на дороге… Если подойдете ближе, чем на три метра… Учтите, вы живы до сих пор только потому, что того хочет Анна. В противном случае я давно прибил бы вас палкой. Нет, мы действительно будем стреляться. Я так решил. Завтра же. На рассвете. Если только вы не трус, а человек чести.
– Хорошо, – Сивере поднялся. – Я пришлю вам своих секундантов. Ждите.
И, насвистывая венский вальс, пошел прочь. За ним следом поспешила и Оленька. Спустившись на второй ярус, они набросились друг на друга с обвинениями.
– Видишь, в какое дурацкое положение ты меня поставила? Я теперь, что, вынужден стреляться с этим мастодонтом?
– Непременно. Нечего было молоть чушь! Надо было спрашивать в лоб.
– Лоб у него каменный. Тебе хоть помогла эта сценка?
– Отчасти. Теперь я почти знаю, кто выпадет из гнезда следующим.
– Надеюсь, не я.
– До тебя дойдет очередь в свое время. Кстати, выходит, что подлинная фамилия Терракотова – Прозоров? Ай, славно!
Глядя на удивленное лицо Сиверса, Оленька добавила:
– Никогда не пиши, мой милый, в личных записках того, что не предназначается для чужих глаз. Лучше вообще не изводи бумагу, если ты, конечно, не писатель. Да и тот ни один секрет не может удержать до конца романа, как правило. Кроме основного: что он и есть главный убийца своих героев. Адью!
5
В результате всего услышанного, увиденного и переваренного Александр Юрьевич после некоторых интеллигентских колебаний счел все же делом чести немедленно разыскать Прозорова. И во-первых, предупредить, что его инкогнито раскрыто; а во-вторых, отправить секундантом к выжившему из ума князю Романову. Хотя в глубине души Сивере считал вызов на дуэль смешным и глупым, но решил продолжить забаву ради благородного возрождения традиций.
Прозоров сидел в своей прокуренной насквозь келье, размышляя над магнитными шахматами.
– Хочешь сигару? – с ходу предложил он.
– Уволь! – отозвался Сивере, начиная свой доклад. Выслушав, Герман коротко констатировал:
– Дурак! – потом добавил: – Дважды дурак, потому что рассекретил меня и вызвался на эту тупую дуэль. А из чего вы будете стреляться? Из пальцев? Лучше плеваться. Кому попали в глаз, тот убит.
