по тракту, а напрямки быстрее, только тропы надо знать. Люцин… Закрыв глаза, Кульнев представлял себе свой родной городок, зажатый меж озер, белый двухбашенный костел над шапками сосен, развалины замка на холме, шатер православной церкви, коновязь у корчмы… Из леса послышалась барабанная дробь, затем ружейный залп; мгновенно очнувшись, генерал приказал пехоте строиться в боевой порядок и скорым шагом идти на подмогу гусарам.
Две пушки пошли на рысях, за ними бежал взвод егерей. Лес неожиданно быстро кончился; за ним открылось поле с россыпью конных фигурок в голубых доломанах; на них надвигалась пехотная колонна. С передков долой! В несколько минут пушки были установлены, заряжены, нацелены; огонь! Грохот выстрелов, дружный хохот: французы заметались, ряды их расстроились – что, не любишь? Но почти тут же над головами егерей засвистели французские ядра, умерив их веселье.
Русская картечь выбила манерки из рук солдат генерала Леграна, расположившихся обедать; в один миг ружья из козел были разобраны, пехота строилась во фронт, генерал сам повел ее в атаку.
Егери стреляли по французам, построившись в две шеренги; задние передавали заряженные ружья передним. Патроны были на исходе; поручик, командовавший взводом, имел четкий приказ от полковника: пушек врагу не отдавать! Пойдешь под трибунал! Французы неумолимо надвигались; он приказал примкнуть штыки. Но в этот момент справа с визгом вылетел убийственный рой картечи, скосив первый ряд французской пехоты, – наши подошли!
К вечеру французы отступили к Клястицам; Витгенштейн приказал становиться на биваки и отдыхать. Выступаем завтра на рассвете.
…К единственному мосту через узкую, быструю Нищу с высокими берегами было не подобраться: французская артиллерия вела прицельный огонь. Захватив с собой полк Ямбургских драгун, Кульнев со своими гусарами спустился ниже по реке: там должен быть брод. Французы заметили этот маневр, тревожно запели трубы, несколько человек побежали на мост и подожгли его. Однако из серого дыма плотными рядами выходили Павловские гренадеры в знаменитых медно-красных шапках с репейками, которые им разрешили не менять на кивера в награду за доблесть при Фридланде. Ура! Гусары, драгуны и казаки гнались за французами, отступавшими по Полоцкому тракту, до самой Дриссы.
Ночью пошел дождь; на рассвете он повис над рекой густым туманом. Кони фыркали, мотая головами, с плеском прыгали в воду, оскальзываясь и сильно толкаясь задними ногами, рывками выбирались на высокий противоположный берег, поросший густой травой. Стоя почти по пояс в воде, артиллеристы передавали с рук на руки разобранные орудия. Кульнев наблюдал за переправой, теребя свой вислый ус.
Дрисса текла здесь прямо, как стрела. Вернее, как тетива натянутого лука, а «луком» был еловый лес, изгибавшийся дугой за топким лугом. По берегу подходила пехота, переправившаяся по мосту. Как только она построилась в колонны, Кульнев дал сигнал: затрещали барабаны, стрелки побежали к лесу, защелкали выстрелы.
Он вздрогнул от грохота пушек – вернее, от неожиданности. Это были не фальконеты, а тяжелая артиллерия. Колонны смешались и побежали, их теснили французы, выходившие из леса плотными рядами; драгунские кони увязали ногами в чавкающей грязи, порой сразу несколько всадников вылетали из седел, сбитые ядром или часто летевшими пулями; три из четырех легких орудий были разбиты, едва успев открыть огонь; отступающим казакам удалось увезти с собой четвертое. «En avant! Marche!»[17] Французские стрелки построились в несколько колонн, чтобы пропустить вперед кавалерию.
Так значит, перед Кульневым не авангард, а весь корпус Удино! Потеряв еще шесть пушек, русская пехота в беспорядке отступала к мосту, откуда к ней шло подкрепление; смешавшись, солдаты повернули вспять; задние отбивались от бешено налетевших на них французов, падали или прыгали в реку, барахтаясь в быстрых зеленых струях. Батарея, установленная на холме у дороги, не успела открыть огонь: французы тоже перешли реку вброд и наступали с фланга, пришлось срочно сниматься с места, бросив пять тяжелых орудий. Французы шли вперед по трупам.
Спрыгнув с коня, Кульнев подбежал к четырем пушкам конной роты, которые удалось спасти, и сам принялся наводить их на французские колонны. Огонь! Заряжай! Первый номер досылал картуз в ствол прибойником; направляющие взялись за станины. Кульнев, морщась, всматривался в даль сквозь серое пороховое облако; вылетевшее оттуда ядро отбросило его назад.
«Лишились Кульнева!» Пехота бежала без оглядки, кавалерия бросилась врассыпную. Поручик егерей растерянно озирался, не зная, что ему делать. Артиллеристы погрузили орудия на передки, готовясь погонять лошадей; Кульнева положили на лафет. Обе его ноги были оторваны по колено; смертная бледность проступила под густым загаром, длинный нос с красными прожилками казался восковым. Веки дрогнули и приподнялись, глаза глядели мутно.
– Оставьте… меня здесь, – с трудом вытолкнул он из себя.
Дрожащая рука поднялась к вороту и вцепилась в ленты с крестами; резко дернув, генерал сорвал их. Над ним склонился адъютант со сморщившимся лицом, готовый заплакать. Кульнев часто дышал; ладонь разжалась, кресты выпали на грудь.
– Возьми их, Новосельцев… чтоб французы не знали… что Кульнев убит…
…Кульнев убит! Граф Витгенштейн выругался по матери. Ах, Яков Петрович, Яков Петрович! Потеря невосполнимая!
Пехота, егери, артиллерия и кавалерия строились в две линии на волнистых возвышенностях между Нищей и брошенным селом, лица солдат были скорбны. Прошло больше часа, впереди показались отступавшие фланкёры, Ямбургские драгуны и Гродненские гусары, наводившие французов на позицию. Витгенштейн проехал перед первой линией и обратил к ней свое несуразное плоское лицо с длинным носом и шишкой подбородка.
– Вы решили победу при Клястицах! – крикнул он. – Поддержите славу свою!
Ему ответили громким «ура!».
Шел четвертый час пополудни, когда впереди показались широко шагавшие французы. Стрелки тотчас вступили в бой, у околицы завязалась рукопашная; отброшенные от батареи на русском левом фланге, французские колонны направились прямо в центр, между рекой и дорогой, и через несколько минут были превращены в кровавое месиво безжалостным летучим железом. Грохот канонады сменился барабанным боем, под который в атаку пошла пехота. На французов напирали в лоб и с флангов, бой кипел у реки, у села и в лесу. Шальная пуля впилась Витгенштейну в щеку; лекарь тотчас перевязал генерала, не желавшего покидать поле боя.
Горела деревня, возле которой убили Кульнева; французы разобрали мост через Дриссу, но Витгенштейн переправился вброд и гнал врага еще двадцать верст.
На другой день Кульнева похоронили в Соколищах. В девять часов утра все войска, кроме авангарда, прошли парадом, в последний раз отдавая честь любимому генералу, храбрецу и другу. Слезы градом лились из глаз, пока покойника отпевали в каплице. Французский генерал, взятый Кульневым в плен у Друи неделю тому назад, плакал вместе со всеми. После этого отслужили молебен
