— Ах, сэр… — начал было Шраб, но Харпплейеру так и не суждено было узнать, что он хотел сказать, потому что стеклянная крышка захлопнулась и крошечное судно устремилось вперед — дать решительный бой темным силам Европы.
После Харпплейер посмеется над своей слабостью. В действительности его смелая вылазка в стан врага оказалась не труднее прогулки по Флит-стрит воскресным утром. Корабль чужеземца опустился под воду и, проскочив мимо пушек на мысе Пьефьё, который английские моряки упорно именовали Питфикс, вышел в охраняемые воды залива Сьенфик. Ни один часовой не заметил легкого волнения на воде, и никто не обратил внимания на еле различимый контур судна, поднявшегося на поверхность около высокой деревянной стены — корпуса одного из кораблей французской флотилии. Два резких удара молотком — и первый бочонок с порохом был намертво приколочен, а быстрой вспышки света потайного фонаря хватило, чтобы поджечь фитиль. Прежде чем сбитые с толку караульные на палубе успели подойти к борту, загадочный посетитель исчез. Они не заметили, как шипит горящий фитиль, надежно скрытый за смертоносной пороховой бочкой, к которой медленно, но верно подбирался огонек. Пять раз Харпплейер повторил этот простой, но беспощадный фокус. Как раз когда он вбивал последний гвоздь, послышался приглушенный взрыв — первый корабль взлетел на воздух. Стеклянный колпак закрылся, и судно устремилось прочь из гавани, оставив позади шесть кораблей, гордость военно-морских сил тирана, пылать ярким пламенем, превращаясь в обуглившиеся остовы, которым предстояло осесть на дно океана.
Миновав артиллерийские укрепления на берегу, капитан Харпплейер открыл колпак и с удовлетворением посмотрел на горящие корабли. Он выполнил свой долг, внес скромную лепту в окончание ужасной войны, которая опустошила Европу и которой еще предстояло в течение последующих нескольких лет отобрать жизни у множества французов, лучших сынов отечества, сократив тем самым рост всей нации в среднем на пять дюймов. Угас последний погребальный костер, и он повернул свое суденышко по направлению к «Резервному», лишь чувство глубокого сожаления мешало ему обрести долгожданный покой: погибшие корабли были первоклассными судами, несмотря на то что принадлежали парижскому безумцу.
Он добрался до корабля на рассвете и только тогда ощутил навалившуюся на него усталость. Он схватился за лестницу, спущенную ему с корабля, и с трудом вскарабкался на палубу. Барабанщики приветствовали его стройной дробью, дежурные отдавали честь, а боцманские дудки выдавали радостные трели.
— Отлично сработано, сэр, отлично сработано! — восклицал верный Шраб, ринувшись вперед, чтобы помочь своему капитану взобраться на палубу. — Даже отсюда было видно, как они горели.
Снизу послышалось громкое клокотание, будто бы в ванне открыли затычку и вода начала убывать. Харпплейер повернулся как раз в ту минуту, когда чужеземное судно опускалось в море, исчезая из виду.
— Какой же я глупец! — пробормотал он. — Забыл поднять крышку люка. Должно быть, его залило водой.
Размышления капитана были резко прерваны внезапным криком. Он повернулся как раз в ту минуту, когда волосатый чужеземец подбежал к борту и в ужасе уставился на исчезающее судно. В следующее мгновение, явно пораженный тяжелой утратой, он издал ужасный вопль и вырвал несколько огромных клоков волос у себя на голове. Надо полагать, это не составило ему большого труда, учитывая его повышенную волосатость. Затем, прежде чем у кого-то успела промелькнуть мысль остановить его, чужеземец вскочил на борт и пырнул в морскую пучину. Он камнем пошел ко дну — то ли оттого, что не умел плавать, то ли потому, что просто не хотел; он чувствовал удивительную привязанность к судну — на поверхности воды он больше так и не показался.
— Бедняга, — подвел печальный итог Харпплейер с сочувствием, которое выдавало в нем человека легкоранимого, — совсем один, вдали от дома. Может быть, на том свете он будет счастливее.
— Да уж, может быть, — поддакнул флегматичный Шраб, — но у него были задатки хорошего матроса, сэр. Бегал по рангоуту — только пятки сверкали, ловко карабкался по мачтам и держался отлично, с его-то длиннющими ногтями — еще бы! — впивался прямо в дерево. И на пятке у него палец был, тоже помогал ему держаться.
— Я бы попросил вас не обсуждать физические недостатки покойника. В отчете упомянем его как «упавшего за борт и утонувшего». Как его звали?
— Так и не сказал нам, сэр, но в корабельных книгах он проходил у нас как мистер Грин.[25]
— Что ж, справедливо. Пусть он и родился в чужой стране, но был бы горд, узнав, что посмертно получил доброе английское имя. — Затем, резко велев верному и глупому Шрабу уйти, Харпплейер принялся вновь вышагивать по квартердеку, снедаемый пламенем молчаливых страданий, которые он не смог, да и не сможет ни с кем разделить, до тех пор пока пушки корсиканского людоеда не умолкнут навсегда.
Джордж Алек Эффингер
Инопланетяне, которые знали все
Задолго до появления фильма «Марс атакует!» было написано множество историй о пришельцах, которые, казалось бы, рады постараться на пользу человечества, но вместо этого становятся ему угрозой. Джек Уильямсон (Jack Williamson) блестяще воплотил эту идею в серьезном научно-фантастическом романе «Гуманоиды» (The Humanoids, 1949), а Джордж Алек Эффингер (George Alec Effinger, род. 1947) в рассказе «Инопланетяне, которые знали все» (The Aliens Who Knew, I mean, Everything), напротив, обыграл ее с юмором.
Перу Дж. А. Эффингера принадлежат одни из самых захватывающих произведений в жанре научной фантастики и фэнтези последней четверти XX века. Некоторые из его лучших работ входят в сборники «Смешанные чувства» (Mixed Feelings, 1974), «Иррациональные числа» (Irrational Numbers, 1976), «Грязные шутки» (Dirty Tricks, 1978) и «Праздные удовольствия» (Idle Pleasures, 1983), к их числу также относятся романы «Что для меня значит энтропия» (What Entropy Means to Me, 1972) и «Когда под ногами бездна» (When Gravity Fails, 1987). Рассказ, представленный в этой антологии, в 1985 году был номинирован сразу на две премии в области научной фантастики: «Хьюго» и «Небьюла».
Я сидел за столом и читал отчет о положении американских бурых пеликанов, когда в кабинет на всех парах влетел госсекретарь.
— Господин президент, — выпалил он, его глаза готовы были выпрыгнуть из орбит, — здесь пришельцы!
Так прямо и сказал: «Здесь пришельцы!» Как будто я знаю, что с ними делать.
— Понимаю, — ответил я.
Еще в самом начале первого срока я хорошо уяснил, что словечко «понимаю» — одно из самых безопасных и полезных замечаний в любой ситуации. Мое «понимаю» означает то, что я переварил новость и ожидаю услышать подробности, сохраняя при этом спокойствие и благоразумие. Подача принята, и мяч отброшен на поле советников. Я посмотрел на госсекретаря вопросительно. Наготове у меня было еще одно хорошее высказывание, на тот случай, если ему нечего будет добавить. Тогда я произнес бы: «Ну и?..» Это указывает на то, что я полностью владею ситуацией, но не могу принять решение, так как не располагаю достаточной информацией, и что ему следовало бы обо всем получше разузнать, а не врываться в Овальный кабинет раньше времени. Вот почему у нас заведен протокол, вот почему у нас существуют надежные каналы, вот почему у меня работают советники. Избиратели по всей стране не хотят, чтобы я принимал решения, не располагая достаточной информацией. Если госсекретарю больше нечего сказать, он не должен сразу же врываться в мой кабинет. Я на некоторое время задержал на нем взгляд.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
