Небеса молчали, голубея бесстрастно и неотвратимо. Лишь зябкий ветерок перевевал венчики злаков, да охотники похохатывали и перекликались, разделывая туши ножами из кости. Они радовались добыче и благоволению духов.
Там, за холмами, их ждали. Они вернутся.
Сытые и довольные, будут лежать на толстых шкурах у костра, уложив головы на колени подруг. Счастье людское просто – сонно помаргивая, смотреть в дымогон, куда уносит искры, путая со звездами, слушать радостный детский смех и неспешные сказания стариков – о дальних путях, о невиданных зверях…
А впереди у них – вечность.
Эпилог
Кэмп-Дэвид, 22 июня 1973 года. Утро
Загородную резиденцию президента США окружали кольцом пара узких дорог, контрольно-следовая полоса и двойная ограда – граница на замке. А внутри настоящие дачи – просторные дома, рубленные из бревен, как в старину у первопоселенцев, и выкрашенные в темно-зеленый цвет. Их и называли в честь деревьев – «Кизил», «Береза», «Дуб»…
Президентская резиденция звалась «Осиной», здорово вписываясь в лесистые склоны гор Катоктин. Зимой тут все заснежено – и тишина. А осенью листва желтеет и золотится, навевая легкую меланхолию. Зато как здорово вернуться с прогулки – и присесть у растопленного камина, согреть озябшее нутро глотком бренди…
Я откупорил «Пепси-колу», и плеснул в стакан.
– Нравится наша «пепси»? – послышался бодрый голос Первого Джентльмена.
Живо обернувшись, я не стал кривить душой:
– Да так себе. Наш квас вкуснее!
Никсон рассмеялся, хотя глаза его оставались серьезны, а складка на переносице никак не разглаживалась.
– У вас изысканный лондонский акцент, мистер Пух-на…
– Просто Антон. Можно – Энтони.
– О`кей, Энтони! Мистер Брежнев дал мне… как это… otgul до обеда!
– Я готов. Если не успею, закончу в Сан-Клементе. Прошу, мистер президент! Попозируйте.
Никсон занял резное деревянное кресло, смахивавшее на трон, и чем-то напомнил мне Пахома. Я немного подвинул мольберт. Свет ложился хорошо, и кисть нанесла первые робкие мазки.
– Скажите, Энтони, вы – коммунист?
– Еще нет, – повел я головой, касаясь холста лайнером из соболя, – но скоро подам заявление в партию.
Никсон понятливо закивал, словно сравнивая мою молодость с собственной.
– Партийный билет нужен вам для успешной карьеры?
– О, нет! Я не стремлюсь к высоким чинам. Краски и холсты – мой удел. Просто… Чтобы хоть как-то влиять на процессы в стране, мало быть простым избирателем.
Придирчиво оглядев гостиную, подумал, что солнца могло быть и побольше. Тут же, оперативно рассмотрев мою претензию, в небесной канцелярии добавили освещения, прогнав нахальную тучу.
– Да, Энтони, – заерзал президент. – Хотел извиниться за вчерашнее. Ваша жена настолько очаровательна, что я не устоял. Боюсь, некоторые комплименты отдавали вольностью… Хотя в этом виновата ваша Stolichnaya!
Я рассмеялся, качая головой.
– А вы думаете, Леонид Ильич зря вам отгул дал? Сам, небось, отсыпается в «Блэйр-хаусе»!
Градус настроения повысился, и я сосредоточился.
– Мистер президент…
– Да, Энтони?
– Рад, что мы ненадолго остались одни – у меня к вам очень серьезный разговор…
Никсон внимательно посмотрел на меня, ожидая продолжения.
– Вы наверняка знаете, что всех членов советской делегации проверяло КГБ. Вне подозрений только товарищ Брежнев. Так вот. Я случайно стал свидетелем очень любопытного спора чекистов… М-м… Ладно, без предисловий и прочих выкрутасов. КГБ в курсе расследования Уотергейта, и накопал очень важную информацию. Просто Андропов не знает, что с ней делать… А я решил передать вам то, что подслушал.
Президент ощутимо напрягся.
– И что вы хотите за это, Энтони?
– Ничего. Вы с Брежневым договариваетесь, ведете дело к миру… Мне этого довольно. Двадцать против одного, что вам устроят импичмент, и тогда от разрядки один пшик останется. – Помолчав, я выложил то, что открылось лишь в «нулевые». – У вас хранятся пленки, записанные в Овальном кабинете. Их нужно срочно уничтожить! Особенно те, где вы обсуждаете с Холдменом историю с прослушкой. Это первое.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})
Никсон побледнел, но щадить его чувства было недосуг.
– И второе. Репортеры «Вашингтон пост» Бернстайн и Вудворд получали всю информацию от источника в правительстве, известного под псевдонимом «Глубокая глотка». Мне стало известно, кто он на самом деле. Это заместитель директора ФБР Марк Фелт.
– Фелт! – президент ударил кулаком по подлокотнику. – М-мразь! – выдохнув и прикрыв глаза вздрагивавшими веками, он сдержанно сказал: – Благодарю вас, Энтони. Позвольте, я отлучусь, мне нужно отдать кое-какие распоряжения.
– Ну, разумеется.
Никсон вышел, а я присел, совершенно обессилев. Отложив кисть, глянул на руки – пальцы дрожали.
– Ох, и тяжелая это работа – из болота тащить бегемота…
И голос вздрагивал. Ну его к черту, это прогрессорство…
Щелкнула дверь, и в гостиную заглянула Первая Леди.
– Доброе утро, Ан-тон, – улыбнулась Патриция.
– Доброе утро, мэм, – я церемонно встал и поклонился.
– Звонила ваша Ли-да. Просила передать, что соскучилась.
– Спасибо, мэм, – улыбнулся я, чувствуя, как уходит дрожь, а напряг обращается релаксом. Подумаешь, бегемот… Да хоть три бегемота!
– О, Пат! – послышался голос Никсона. – Присоединяйся к нам! У нас с Энтони есть повод выпить! Важный повод. Очень важный, – возникнув в дверях, президент не спускал с меня глаз, а затем подмигнул, выставляя на стол пыльную бутылку кальвадоса. – Тридцать лет выдержки! – похвастался он.
– О, дорогой… – Патриция растерялась немного, но нашлась, разыграв русскую карту: – Ну-у… Если совсем чуть-чуть…
Лихо откупорив бутылку, Никсон разлил по рюмкам янтарный напиток – пахнуло печеным яблоком.
– За разрядку и сотрудничество! – провозгласил Первый Джентльмен, но смаковать не стал – сделал большой глоток.
А вот я пригубил. Люблю долгое послевкусие.
Сан-Клементе, 23 июня 1973 года. Вечер
«Каса Пасифика» на ранчо Никсона носила высокое звание виллы не по праву. Это был достаточно скромный одноэтажный дом с внутренним двориком-патио, усаженным цветами, с сочно-зеленой лужайкой, посреди которой голубел бассейн – вещь для жаркой Калифорнии просто необходимая.
Дом оккупировали «принципалы», как американские особисты называли своего президента и нашего генсека. К «принципалам» подселили Громыко и Киссинджера, Косыгина и «др. официальных лиц».
Вся многочисленная обслуга президента США разместилась в «Западном Белом доме» – в сборных жилых модулях, вроде наших балков. А нас с Лидой поселили в жилище садовника.
Совсем рядом – спуск к берегу океана, а ночью нас убаюкивал размеренный шум прибоя. Красота!
Здесь, где сухой, настоянный на травах воздух растворялся в солоноватом, йодистом бризе, дышалось и спалось, как в беззаботном детстве.
Весь в белом, я вышел к балюстраде, за которыми шуршали жесткие листья агав. Тьма поглотила Великий или Тихий – последние багровые отсветы истекали на мутном горизонте, а мною овладела знакомая мексиканцам истома, когда ото всей житейской суеты отмахиваешься лениво и дремотно: «Маньяна…»
– Вот ты где! – послышался Лидин голос, и я заулыбался. – Выпить хочешь?
– Горячительного?
– Прохладительного!
– Хочу.
– Держи! – жена протянула мне емкий бокал мандаринового сока, холодненького и сладенького. – Кончита только что выжала.
– М-м… Вкусно! А где наш недремлющий страж, наш борец с идеологическими диверсиями?
Лида прыснула.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})
– Они всем скопом в ресторан закатились, в Сан-Клементе. Представляешь, американцы из «Сикрет сервис» с нашими гуляют! Один генерал Руденко здесь. Скучает… – посерьезнев, она спросила негромко: – Читал про Фелта?
– Смотрел по телику, – кивнул я, допивая фреш. – «Крайслер» всмятку, да со всех ракурсов… – подумав, пожал плечами. – Может, и отгавкается Дикуша.
