которых проворно потрошили все женщины, составлявшие этот маленький лагерь. Войцеховский привалился о камень у костра и предполагал, что из-за него сейчас доставалось Ункасу, ибо женщины более строго, чем обычно бросали взгляды в его сторону и в сторону своего отца.
В скором времени, в лагерь наведался единственный поставщик продуктов, бывший проповедник, знавший путь в их лагерь. Войцеховский уже передвигался с двумя палками-рогатками по лагерю и из растущей на скалистом плоскогорье пихты, ели пытался делать стрелы для лука. Ункас показал ему как ветки дерева расщеплялись на четыре части, тщательно обстругивались ножом, пропаривались в кипящей воде над костром и склеивались смолой. Ружей было не много, для них покупать их у бывшего проповедника стало слишком дорого и их применяли на дальнюю, серьезную охоту на бизона или дикого кабана. Диких уток били стрелами, но как попробовал Артур в этом лагере, мясо их было сухим и не вкусным.
Сгрузив у индейского «типи» баулы с мукой, крупой и сухарями, проповедник сел с Артуром у костра.
— Вы здесь освоились, я вижу.
Войцеховский посмотрел почему-то на сидевшего рядом Ункаса, обмазавшего стрелы растопленной над костром смолой и протянул ему новую заготовку. — Пытаюсь чем-то себя занять.
— Ваши кости ровно срослись?
— Да. Спасибо яхи, они меня подняли.
— Я говорил, вы им нужны, они бы не возились. Но эти «яхи» не кровожадны, хотя обижаться на белых им есть за что.
— Да, я слышал рассказы о истреблении целых племен белыми. Но …это же обоюдно и белым есть за что им мстить.
— Есть, не спорю. Только это белые пришли на их коренные земли, стали истреблять, вот как этих диких уток! Индейцев сгубила их племенная вражда. Они еще воюют друг с другом, племя с племенем.
— Почему так? — заинтересовался Войцеховский.
Их стали привлекать на свою сторону европейские колонизаторы. Но в большинстве своем их просто спаивали. Некоторые племена выступили на стороне англичан, некоторые на стороне французов. Война за земли, за золото. У индейских племен поначалу цены золота не было. Бывало, со слитками в «тити» играли их малые дети. Особенно эти места, в Калифорнии, где существовали золотоносные жилы в горах, земле. И вот белым стали мешать коренные жители этих земель свободно добывать его, куда же индейцем деваться то, они тоже жить хотят, свободными быть хотят, детей растить хотят на воле. Им бы вовремя понять цену золота, а они как малые дети, стали соблазняться более дешёвыми игрушками, оружием и огненной водой.
— Вы только сюда продаете еду? — вновь спросил Войцеховский.
— Я не все и вам могу говорить. Я вас так же мало знаю. Жизнь научила держать язык за зубами. Индейцы, кстати, очень быстро умеют его укорачивать. — он вдруг посмотрел в сторону козы. Привязанной за вбитый кол у лагеря и задал совершенно пространственный вопрос своему собеседнику.
— Гляжу и коза еще не сдохла. Вы молоко пьёте? Говорят для костей полезно, укрепляет.
Войцеховскй отрицательно покачал головой. — Молоко она много не дает, ей еды так же не хватает, на скалах. Стараются оставлять детям. — и помолчав немного, он решил перейти к самому важному для него вопросу — Он хотел покинуть лагерь и желательно с бывшим проповедником. Он попросил перевести его просьбу старому индейцу, который только подошел к ним в данный момент.
— Вы скажите ему, что у меня дома, в Нью-Йорке тоже маленький ребенок и супруга, у меня неоконченное дело и я дам им все, что они пожелают, в знак благодарности за моё спасение. Я могу взять их под свою опеку, обеспечить работой, и их дети будут расти в сытости и тепле. Зачем им прозябать на этих скалах!?
Бывший проповедник даже не стал спорить, но в глазах его мелькнуло сомнение в уместности этого разговора. Войцеховский особенно тонко улавливал каждый оттенок появлявшейся эмоции в окружающих его людях, так как его душа была уже порядком истерзана за все это время его неспособностью перемещаться и желанием вернуться домой, а это все зависело от этих людей. Настороженно и чутко прислушиваясь к каждой интонации разговора. Он сразу прочитал в глазах старого индейца ответ:
— Нет. — и качнул головой.
В этот момент холод пробежал по спине Артура. Он, четко осознал, что из спасителей, эти люди превратились в тюремщиков и дикое упрямство вызывало только вражду.
В мыслях Войцеховского, параллельно с негативными мыслями зародилось легкое удивление. Его строго рациональный и способный к жесткой логике ум не мог установить здесь никакой связи и зависимостей. Отказ его отпустить с миром, казался ему чистой глупостью и детским упрямством. При огромном желании и еще спустя какое-то время, когда его кости приобретут былую крепость, при желании он легко справился бы с Ункасом и старым индейцем, а при его навыках турецкой борьбы и восточных искусств — это стало бы просто и быстро. Допустим, индейцы об этом не знали, но неужели они даже не предполагали, что силой такого взрослого мужчину крепкого телосложения как Войцеховский можно было удержать в этом лагере?
От бывшего проповедника он тут же вдогонку услышал слова.
— Без знания дороги на равнину вы пропадете без еды и в горах много диких пантер.
Войцеховский без стеснения окрысился. — Это смешно. Пусть он знает, я не стану затуманивать его сознание ложными обещаньями не предпринимать попыток возвращения на равнину. Для меня все равно, что смерть, что остаться здесь, навсегда разлучившись со своей семьёй. Это так глупо. Он сорится со мной, а мог бы воспользоваться себе во благо тем, что я ему предлагаю. И это не торговля белого с индейцем. Это моя искренняя благодарность за спасение. Старому индейцу дорога его семья, а мне дорога моя и им так же без меня будет трудно жить.
После перевода, Войцеховский почувствовал резкую перемену, произошедшую в окружавшей их атмосфере. Старый индеец более мягким взглядом смотрел ему в глаза и стал быстро что-то говорить бывшему проповеднику. Тот кашлянул себе в кулак и чуть замявшись, перевел. — Старый индеец просит тебя остаться в лагере еще на несколько месяцев и помочь его двум дочерям забеременеть, а за это он покажет тебе дорогу на равнину и даже подарит одно ружьё.
Все услышанное снова показалось Войцеховскому
