Убедившись, что они уперлись в тупик, Николай решил обратиться к старшему консультанту института, профессору Попову.
Весна в городе начинается с черного цвета. Зима отступает в тень переулков, за решетки садов, выглядывая оттуда ноздреватыми, грязными горами снега, но армия дворников лопатами, скребками, ломами продолжает гнать ее из города, сбрасывает с крыш в каналы, вывозит на пустыри, на окраины, за заставы. Мокрый асфальт блестит, словно начищенный ваксой. Булыжная мостовая, отдохнув за зиму под толстой коркой льда, весело подбрасывает тарахтящие грузовики. Ошалелые от солнца и тепла воробьи лихо скачут между мокрыми, черными ветвями деревьев.
Солнце слепило Николаю глаза. Он расстегнул пальто, размотал шарф, подставляя лицо и шею под первую нежную теплынь. Он шел по Лесному проспекту, завидуя простому и ясному труду дворников, вагоновожатых, милиционеров — всех тех, кто имел возможность первыми встречать весну на пороге города, не терзаясь загадками мистера Харкера и не тоскуя о любимой работе. И так хорошо было на улице, что, приближаясь к дому профессора, он нее замедлял и замедлял шаг, — жаль было расставаться с солнцем.
Дружба Николая с профессором началась еще со студенческой поры. Александр Константинович Попов читал курс лекций по основной специальности; очень скоро он обратил внимание на способности студента Корсакова. За четверть века своей научной работы Александр Константинович подготовил сотни инженеров; многие переписывались и встречались с ним и по сей день, приезжали за советами, защищали диссертации, преподавали на его кафедре и в соседних институтах; у него создалась своя школа, как он называл шутя, — «поповичей». Однако с немногими из них складывались у Александра Константиновича такие дружеские отношения, как с Корсаковым. Коренастый застенчивый крепыш привлекал его неунывающим упорством и дерзкой пытливостью суждений.
Война не прервала их дружбы. С фронта Николай аккуратно писал Александру Константиновичу коротенькие письма, а из Бессарабии отправил ему несколько бутылок вина, коробку табаку и долго мучился — не обидится ли старик?
По возвращении в Ленинград он нашел Александра Константиновича постаревшим: глубокие залысины убегали под самое темя, морщины изъели широкий лоб; лишь фигура его сохраняла прежнюю стройность, особенно заметную и приятную у стариков. Когда они обнялись, тот же свежий запах одеколона и крепкого трубочного табака исходил от его загорелой кожи.
К желанию Николая работать у Арсентьева Попов отнесся неодобрительно:
— Леонид Сергеевич — любитель занятий весьма отвлеченных, да и почтителен к тому же не по летам.
Александр Константинович предложил поступить в аспирантуру, но Николай отказался. За годы войны он истосковался по работе, почти физически ощущал нетерпеливый зуд в ладонях. Александр Константинович понял его и не стал настаивать.
Дверь отворила Мария Степановна, домашняя работница Попова, строгая чопорная старуха. Когда Николай увиделся с ней после войны, они, стоя в передней, долго жали друг другу руки, и Мария Степановна не удержалась — всхлипнула; однако стоило Николаю направиться в кабинет Александра Константиновича, она остановила его:
— Молодой человек, — с такими ногами? — и, поджав губы, следила за тем, как смущенный Николай, мгновенно опять превратившийся в студента, вернулся и вытер о половичок подошвы. Сегодня он вспомнил об этом, когда было уже поздно.
— Молодой человек, — начала Мария Степановна, и Николай, съежившись, попятился к половичку.
— Александр Константинович на кухне, — сказала она, удостоверившись, что следов на паркете не будет.
— На кухне?
— Лыжи увязывает, никому не доверяет.
Николай прошел на кухню.
Александр Константинович стоял у плиты в женском переднике и тряпкой смазывал лыжи.
— Здравствуйте, здравствуйте, — сказал он. — Рук не подаю, — грязные. Вы на лыжах ходите?
— После войны ни разу.
— Ну конечно, вы же заняты! Нет, вы серьезно считаете, что у вас нет времени для спорта?
— Нехватает, — неосторожно признался Николай.
Александр Константинович отбросил тряпку и подступил к Николаю вплотную:
— Профессор Осипов, один из крупнейших математиков Союза, — мастер лыжного спорта, превосходный альпинист. Академик Лукин — капитан яхты. Известно вам это? Кандидат технических наук Ботвинник — чемпион мира по шахматам.
— Ну, я думаю, что наоборот: чемпион мира Ботвинник — кандидат технических наук, — попробовал вывернуться Николай.
— Имейте в виду: в следующую зиму вытащу на лыжи. Нехватает времени! Да ваш коэфициент полезного действия пятнадцать-двадцать процентов! Спрессуйте ваш рабочий день и увидите, какие там резервы времени. Ну, ладно, — остановил он сам себя подобревшим голосом, — это тема следующей лекции. Рассказывайте, что у вас слышно.
Он вымыл руки, сбросил передник и пригласил гостя в кабинет. Разговаривать с Александром Константиновичем было удивительно легко. Он обладал трудным умением слушать. По мельчайшим недомолвкам, интонациям он улавливал подлинное отношение собеседника к предмету разговора, следил за ходом его мысли, пытаясь понять причины ее поворотов. Мозг его совершал в это время напряженную работу.
Из скупых слов Корсакова он живо воссоздал весь узел отношений, завязавшихся вокруг прибора, включая Арсентьева, Родина и самого Николая.
Ведя за собою Александра Константиновича по запутанному лабиринту своих исканий, Николай выкладывал перед ним отчеты, графики, иллюстрации из статьи Харкера.
— Между прочим, вы видели машину Ильичева? — спросил Александр Константинович.
— Нет, — сказал Николай и, заметив, как мрачнеет лицо Александра Константиновича, понял, что это было вовсе не «между прочим». Он быстро добавил, в то же время вспоминая свой разговор с Марковым:
— ТТЗ достаточно полное.
(«Поезжайте на завод к Ильичеву, — пронеслось в воспоминании. — Проверьте там еще раз среди коллектива свое решение…»)
Попов буркнул:
— ТТЗ! ТТЗ!. Вылезли-таки уши Арсентьева.
Он хотел было еще что-то добавить, но передумал, закурил трубку, затянулся.
— Садитесь, почитайте какую-нибудь книжку. — Он покопался в стопке книг и сердито подвинул гостю толстый том «Истории русской техники». Николай поудобнее забрался на диван и начал рассеянно перелистывать страницы. Изредка, не оборачиваясь, Александр Константинович задавал вопросы, хрипло посапывал трубкой и бормотал сквозь зубы:
— Ах жулики… Ход конем!.. Заурядная проделка!.. Коммерсанты в науке.
Слова вырывались, как шипящий пар из-под предохранительного клапана.
«Что за муха его укусила?» — мельком подумал Николай, зорко следя за каждым движением широкой спины в полосатой пижаме. «Скажет тоже — уши Арсентьева!» Он чуть не рассмеялся, и опять его охватило тревожное беспокойство: неужели и Александр Константинович не найдет выхода?
Так прошел час. Невеселые думы все больше и больше овладевали им. Он вздрогнул от неожиданности, не заметив, как Александр Константинович подошел к нему; трубка его свирепо дымила.
— А книжечку-то я вам выбрал не случайную, — сказал он, ехидно щуря один глав. — Десятилетиями, да что десятилетиями — веками, бывало, смотрели в рот таким вот Харкерам, не замечая того, какая сила, какое богатство технической мысли у нас под боком. И сколько такого богатства по этой нашей близорукости уплывало прежде туда, по ту сторону океана, да к нам же и возвращалось с заграничным клеймом!.. Ну, ладно. Допустим, ваш мистер Харкер на этот раз додумался собственным разумом до своего регулятора. Разберемся. Заглянем в суть его мысли, его инженерной мысли.
Тотчас он круто повернулся, подошел к столу, взял лупу, склонился над журналом и раздраженно ткнул пальцем в одну из фотографий в статье Харкера.
— Как вы представляете, что это?
Николай заглянул из-за его плеча, — над контактной системой он различил маленький кубический кожух. На других снимках его не было.
— Убрали! — убежденно заметил Александр Константинович.
— Зачем?
— Эх вы, наивность! А почему результирующие характеристики, приведенные в статье, не отвечают данным схемы? Думаете — описка автора? — Он искоса взглянул на Николая с видом крайнего сожаления. — Интересы фирмы! Вот ось, на которой вертится для них земной шар. Вот самое существо их технического разума. Все продумано, чтобы опутать вас. Статья нужна для рекламы, для патента, и в то же время надо сохранить монополию фирменного секрета. Кожух, где заключен…
— Усилитель контактной системы!
— Очевидно. Так вот это и есть их коронный номер.
— Эге! Значит, все остальное у нас правильно! — победно воскликнул Николай. Морщины на лбу Александра Константиновича язвительно изогнулись.
