— Ну ладно, я сам расскажу.
И он стал рассказывать так, будто выучил очерк из фронтовой газеты:
— Первого сентября наш отряд получил приказ перейти в контрнаступление на деревню Ассы и занять господствующую высоту. Немцы сосредоточили против нас большое количество пулеметных точек и гнезд автоматчиков. Наш батальон выбил их из деревни. Увлеченные преследованием врага, матросы выскочили на окраину. Домики остались позади. Мы бежали вперед, прочесывая сады и огороды. Неподалеку от меня бежали Ряшенцев и матрос Ружанский. Мы пересекали капустные гряды. Бежать было очень трудно — мешали большие скользкие кочаны. Вдруг где-то рядом резко затрещали автоматы — один, другой, запели пули, кроша капусту. Мы, как по команде, упали между грядок. Только потом я почувствовал, что ранен…
— Да, я услышал, как вы позвали меня, — оживился Костя, — «Ряшенцев, следите за противником — он рядом…» Дальше я ничего не мог разобрать…
— Видимо, мой голос заглушила новая автоматная очередь. Почти одновременно с Ружанским Ряшенцев ответил несколькими выстрелами. Снова наступила тишина…
— А потом Ружанский закричал: «Вижу фрицев. Они ползут к нам, двое… Берегитесь, берегитесь, товарищ комиссар!» — Костя волновался, переживая все заново.
— Автоматные очереди заглушили голос Ружанского, — спокойно продолжал комиссар. — Когда наступила тишина, я стал звать его, но он молчал. Тогда я стал звать Костю. Он отозвался и приподнял голову…
— Хотел увидеть, где немцы, — нетерпеливо вставил Костя.
— Да… Но треск и визг пуль еще плотнее прижали его к земле…
Косте не сиделось на месте, он волновался.
— Ну, и что же дальше, Костя? — спросил комиссар.
Костя с готовностью подхватил рассказ:
— Мне стало страшно, я понял, что, если не придумаю выхода, буду убит, а раненого комиссара возьмут в плен. Что же делать? Где искать выход? Слышу, застонал комиссар. Чуть приподняв голову, я увидел за большим кочаном капусты фрица. Он выглядывал, прицеливаясь в направлении Аввакумова. Я спустил курок и увидел, как дернулась голова фашиста. Неужели попал? Где же другой? А он как даст длинную очередь! Я упал на самое дно грядки, меня присыпало капустной крошкой. Осмотрелся. Слышу, комиссар опять застонал и зашелестел капустой… Фриц замер, наверное обдумывая план действий, а может быть, он решил, что я убит… Надо было перезарядить обойму… Затвор весь забит землей, вдруг откажет… Так мы лежали тихо-тихо, очень долго лежали. Вдруг я услышал шорох и увидел немца. Он стоял боком ко мне, совсем близко и держал автомат на изготовку.
Какая сила подбросила меня, я не знаю. Я вскочил и штыком его. Он упал между вилков капусты. Я бросился к комиссару. Он был жив, но потерял много крови… Неподалеку лежал мертвый Ружанский с простреленной головой…
Костя кончил свой рассказ и опять смутился.
Вот сейчас золотая надпись на ленточке его бескозырки воспринималась нами совсем по-другому.
— Скажите, Костя, вы не будете возражать, если вас переведут в качестве ассистента оператора в нашу Черноморскую киногруппу?
— Если говорить начистоту, то из своего морского батальона я никуда не хочу переходить. Спасибо вам за интересное предложение, но останусь здесь вместе с моими друзьями. — Костя встал, медленно надел каску прямо на бескозырку, отчего его лицо стало еще круглее. — Разрешите быть свободным? — Костя быстро выскочил из блиндажа.
— Жаль, мировой парень, надежный…
— А вы бы ушли из своей части? — спросил комиссар и, когда мы уже встали, добавил: — Я не хочу скрывать от вас: обстановка здесь безнадежная. Едва ли мы выскочим из этого котла живыми…
Часа три мы ползали по мелким окопам, ходам сообщения, снимая окопную жизнь.
Не успели немного передохнуть, как началась артподготовка. Немцы пошли в атаку. Вначале мы снимали, как выбивают огонь и пыль пулеметы, как, прищурив глаза, с серыми, как земля, лицами, строчат прильнувшие к окопной насыпи автоматчики. Потом земля стала дыбом. Лежавший рядом, такой же серый, как и все кругом, Димка исчез в облаке пыли. Совсем рядом хлестнул пламенем снаряд.
В ушах с болью лопнула какая-то тонко звенящая нить, и на мгновение я провалился в густую тишину, но только на мгновение. С новой силой закипел, засверкал оглушительный водоворот огня, пыли, треска и воя.
— Дима! Дима! — закричал я. Наконец рукой нащупал его.
Он схватил меня за руку и крепко пожал.
— Ты жив? Ну, слава богу.
Огонь стал затихать. Подувший ветерок унес облако пыли и дыма.
В голове возникла мысль: «Кому я здесь нужен со своими дурацкими съемками? Хоть бы дали автомат в руки, и я бы стал стрелять. А то лежи, прижатый к земле, даже снимать невозможно…» Невольно вспоминаю разговор комиссара перед боем, он коротко проинформировал нас о сводке на фронтах: «Дела плохи. Немцы наступают по всему необъятному фронту и подошли вплотную к Москве».
Морской батальон, в котором не было и половины личного состава, вдруг встал во весь рост, матросы посбрасывали бушлаты, надели бескозырки и в одних тельняшках, с оглушительными криками «ура!» ринулись лавиной в атаку.
Мы бежали вместе с матросами, останавливались, снимали и бежали дальше. Немцы не ждали такого маневра, оставили все и бросились врассыпную. В окопах остались только убитые да совершенно очумевшие немецкие и румынские солдаты. Они дрожали, громко стуча зубами, и невнятно бормотали: «Черная смерть», «Черная туча»… Так прозвали враги нашу морскую пехоту…
Впервые нам удалось заснять боевые трофеи. Но вскоре радость первой победы омрачилась. Комиссар сказал:
— Вам надо уходить отсюда, ребята, ночью мы отступим на более укрепленные и более выгодные рубежи. — Голос его был тверд и чуть насмешлив.
— Мы пойдем с вами! А где же эти рубежи?
Комиссар промолчал.
— Все же разрешите нам остаться дней на пять.
— Как трудно вас убедить в серьезности положения! Мой последний совет: уходите отсюда немедленно, пока еще есть возможность.
5. Сиваш
Комиссар разрешил нам переночевать в километре от передовой, в старом, заброшенном деревянном сарае. Когда мы добрались туда и легли между рядами спящих бойцов, стало темно. Подложив, как всегда, аппаратуру под голову и завернувшись в плащ-палатку, мы моментально уснули…
Я проснулся среди ночи. В черной темени раздавался густой тяжелый храп. Вдруг дверь сарая распахнулась, кто-то вошел и громко сказал:
— Товарищи! Среди вас находится диверсант! Держите его!
Легко сказать «держите его»! Даже если бы у него было на спине написано, что он диверсант, попробуй найти в темноте! На мгновение в сарае стало тихо. Вдруг рядом со мной кто-то вскочил и, больно ударив меня в плечо сапогом, кинулся бежать. Я слышал в темноте, как вскрикивали люди, — очевидно, на них кто-то с размаху наступал. Скрипнула дверь, и заблестели в проеме яркие звезды.
Ударила автоматная очередь, пули дробно застучали о деревянную стену сарая. Поднялся шум, засветили сразу несколько фонариков.
— Отставить стрельбу! Произвести перекличку! — скомандовал, очевидно, ротный.
Почти до утра выясняли и подсчитывали, кого же нет. Исчез рядовой Остапенко. Наконец добрались и до нас. Сначала арестовали, потом начали проверять документы. В этот момент появился комиссар, и все обошлось благополучно.
— Сами видите, что творится, — сказал нам комиссар. — Могли ночью принять вас за диверсантов и расстрелять без суда и следствия…
Комиссар сообщил нам, что штаб нужно по дислокации на завтра искать в районе деревни Джурчи и что нам лучше всего отправиться туда.
— Пока обстановка в Крыму мне совсем неизвестна, — сказал он нам на прощанье, — судя по всему, Северный Крым полностью у немцев, а парашютный десант они высадили в районе Качи…
До машины мы добрались усталые и разбитые. Товарищи рассказали нам, а мы им, о своих приключениях и волнениях. Наговорившись вволю, мы решили, что Джурчи никуда от нас не денется, если мы переночуем здесь и поснимаем. На этот раз я отправился вместе со связным матросом-мотоциклистом в район Сиваша. Димка остался — для третьего места на мотоцикле не оказалось.
Скоро показались гнилые озера, и мы замаскировались в руинах разбитой станционной сторожки. Небо гудело от вражеских самолетов. Низко носились «мессеры», выше — «Ю-87» и «Ю-88», а совсем высоко кружили корректировщики.
Только когда стало темнеть, я сумел выбраться из спасительной сторожки и пошел вместе с матросом мотоциклистом на передовую.
Идти пришлось недолго. Перевалили два косогора, и стало ясно, что мы находимся на передовой. Где ползком, где пригнувшись, по ходам сообщения, мы выбрались на небольшую возвышенность.
