со встречей с Бальтазаром Скаласом в затемненной беседке летней ночью.
Кендра снова открыла рот, чтобы остановить безумие. По крайней мере она любила говорить себе об этом сейчас. Он продолжал целовать ее ключицу и нежно посасывать пульсирующую жилку у основания шеи.
А тем временем его рука, огромная и решительная, коснулась края ее трусиков. Прежде чем Кендра смогла подобрать слова, чтобы возразить, а точнее, подбодрить его, он запустил пальцы у нее между ног.
Всю свою жизнь Кендра считала себя очень благоразумной. Это было следствием того, что она, будучи намного младше своего брата, выросла как единственный ребенок среди взрослых. От нее всегда ждали, что она будет вести себя как взрослый человек. Ее друзья из школы‑интерната и университета были ветреными, правда, Кендра никогда не совершала сомнительных поступков.
Но в ту ночь все это не имело значения.
Потому что Бальтазар прикоснулся к ней, и Кендра потеряла голову.
Она чувствовала только касание его рук и губ. Он что‑то пробормотал по‑гречески у ее шеи. Она громко всхлипнула от удовольствия, а он что‑то прорычал в ответ.
Когда Кендра наконец перестала дрожать, она поняла, что Бальтазар сурово смотрит на нее сверху вниз.
– Ты удивительная, – произнес он резко и тихо. – Обычно меня трудно удивить. Ты пойдешь со мной?
Он вытащил руку из ее трусиков и усмехнулся, потому что Кендра с трудом удержалась на ногах.
– Куда мне идти? – спросила она.
– Ты больше похожа на горячее блюдо, чем на закуску, – ответил он, страстно глядя на нее. – А я предпочитаю смаковать свою еду. У меня дом недалеко отсюда.
Кендре стало тошно, как только на нее обрушилась реальность. Что, черт побери, она сделала?
На этот вопрос она по‑прежнему не может ответить три года спустя.
Ее затылок вдруг стало покалывать. Вдохнув, она повернулась и замерла.
Казалось, Бальтазар прочел ее мысли и теперь стоит в дверях, о существовании которых она не подозревала. Дверь наверняка открылась беззвучно, потому что Кендра понятия не имела, как давно он наблюдает за ней.
Он был таким, каким она его запомнила. Бальтазар Скалас походил на дьявола. Его глубоко посаженные глаза смотрели на нее насмешливо, он резко поджимал губы.
И она сразу поняла, что он ее вспомнил.
– Кендра Коннолли, – произнес он, словно пробуя ее имя на вкус. Его карие глаза сверкнули. – Твоя наглость меня поражает. Ты наконец пришла, чтобы завершить начатое?
Глава 2
Бальтазар Скалас ненавидел семью Коннолли. Он давно презирал Томаса Коннолли, который считал себя гораздо харизматичнее, чем он был на самом деле, и вел себя так, будто эта предполагаемая харизма наделяла его властью, с которой следовало считаться. Однако это делало его еще более заклятым врагом Бальтазара и его брата. Его сын всегда был в лучшем случае бесполезным, а в худшем – просто смешным.
Бальтазар годами ждал момента, чтобы расквитаться со стариком Коннолли. Он мог бы простить глупость молодому Коннолли или по крайней мере проигнорировать его, если бы глупый Томми Коннолли не уверовал, что он может безнаказанно обокрасть Бальтазара.
По большому счету, утечка финансов со счетов «Скалас и сыновья» мало значила для Бальтазара. Он обиделся из принципа. Отвратительный Томми Коннолли твердо верил, что сможет обмануть Бальтазара.
Тем не менее следовало признать, что отправка к нему дочери Коннолли, которой предстояло замолить грехи ее семьи, была вполне уместной. Бальтазар отказался встречаться с ее отцом и братом.
– Я был уверен, что мои секретарши ошиблись, когда сказали, что ты мне названиваешь. – Он внимательно следил за ней, пока она стояла у окна на фоне сияющего города. – Ты просила о встрече. Когда я в прошлый раз виделся с тобой, тебе не терпелось сбежать.
Тогда Кендра обманула его, а он не привык к тому, чтобы его обманывали. И в глубине души он знал: ненависть к ее семье обусловлена не только кражей Томми.
Бальтазар не привык желать того, чего не может иметь.
– Я здесь от имени моей семьи, – холодно сказала Кендра Коннолли. Она вела себя деловито, но ее щеки раскраснелись, а глаза сверкали.
Итак, она лжет. Бальтазару не стоит удивляться.
– Они считают тебя самым подходящим оружием? – тихо спросил он. – По‑моему, твоя семья неправильно понимает ситуацию.
Она моргнула, но не упала в обморок. И не поежилась. Такое поведение он обычно наблюдал у надменных руководителей‑мужчин, которые стояли перед ним и провоцировали его недовольство.
В отличие от них, Кендра волновала его. Бальтазар слишком хорошо помнил прикосновения к ней, хотя по‑прежнему не понимал, почему она так на него повлияла. Он не запоминал своих любовниц – для него они были расплывчатым воспоминанием из ощущений и удовольствия. Однако Кендру он запомнил.
Сказать, что Бальтазар возмущался по этому поводу, – значит не сказать ничего.
– Спасибо, что принял меня, – чопорно сказала Кендра, сложив перед собой руки так, чтобы он не увидел, с какой силой она сжимает свои пальцы. – Я здесь не для того, чтобы оправдывать действия своего брата.
– Я надеюсь, что нет. Он меня обокрал. И более того, он считает, что ему это сойдет с рук. – Он едва заметно улыбнулся. – Его самоуверенность непростительна.
Однажды Бальтазар целовал пульсирующую жилку на ее шее. Возможно, именно поэтому он не может сейчас отвести от нее взгляд.
– Я не жду, что ты его простишь. Или будешь хорошо к нему относиться. Зачем это тебе?
– Зачем это мне, в самом деле?
– Я надеюсь, мы с тобой договоримся. Если есть способ убедить тебя не заявлять в полицию, я с радостью его найду.
Бальтазар невесело рассмеялся, оттолкнулся от дверного проема и прошел в свой просторный кабинет, где все кричало о его богатстве и власти. С обеих сторон были стеклянные стены, и Кендре казалось, будто они оба плывут над Манхэттеном. Повсюду была сталь и гранит, сверкающие как тихой угрозой, так и роскошью.
Обойдя стол, он не удивился тому, что Кендра плавно вошла за ним следом и теперь неуверенно стоит у двери.
– С какой стати ты решила, что я на это соглашусь? – спросил он, искренне заинтересованный ее ответом. – Какая наглость! Ты явно очень высокого мнения о себе, если думаешь, что можешь убедить меня в чем угодно.
Она развела руки в стороны в знак капитуляции.
– Я не собираюсь притворяться, что мой брат Томми – паинька, – сказала она.
– Но ты все равно здесь. Ты пришла защищать его. Как ты можешь оправдывать такое безрассудное и деструктивное существо, как он?
Томми нет оправдания.
Бальтазар удивлялся, хотя гордился тем, что никакая
