Но светится свято костел, как костер.
В нем люди шумят и гудят, словно улей,
стоят на коленях, не в рост, держат пост.
Посыпались пули,
и люди уснули.
И стал пуст помост,
и выход так прост.
Пусть слезы, как вишни,
но грезы престижны.
Ремень пристяжной грудь сдавил до крови.
Я лишний
на этом! пире любви!
25 мая 1979
* * *
Болью, скорбью вечною,
будто горной речкою,
бьет фонтаном вольности и свободы стих.
Словно теплой печкою,
иль горящей свечкою,
согревает души он жаром слов своих.
Думы его верные
точат камни серые.
Внемлите, остылые, в спячке на века!
Лечат сновиденьями
частые падения,
но их власть целебная так невелика.
Ритм столетий участить,
измененье участи
это ли не главная наша с вами цель?
На дороге времени
от тревог и бремени
мир подлунный тленом стал, не успев
снять цепь.
Жизненное бедствие
в честь несоответствия.
Как от раболепствия хочется кричать!
Факты вопиющие,
по гордыне бьющие,
в этой жизни нам еще предстоит встречать.
Все законы подлости
зиждутся на робости.
Молчаливый мученик лучше всех шутов.
Мост Эпохи перейти,
и в Каноссу не идти,
на теперешнем веку вряд ли кто готов.
Смирные создания
зданья мироздания.
Как отстраивали их, так они стоят.
Под основой прочною
души непорочные
в этажах унылой мглы свет надежд хранят.
Болью, скорбью вечною,
будто дробь картечная,
бьет фонтаном алых слез и стенаний стих.
Словно жаром топора,
иль могуществом двора,
давит он отчаяньем чаяний своих.
19-20 июля 1979
ВСТРЕЧА С ПРЕДСТАВИТЕЛЕМ СКАЗКИ В ЛЕСУ ДЕЙСТВИТЕЛЬНОСТИ
Повстречал вдали от дома
я пресквернейшего гнома.
Гном схватил меня: "Послушай!
Если хочешь жить в любви,
хочешь, чтоб была жизнь лучше,
чтоб сбылись мечты твои,
то забудь про честь и гордость,
очень я тебя прошу.
Прояви в вопросе твердость,
не проявишь, задушу!
Потрудись, а то от лени
прорастет громадный горб..."
Молча пал я на колени,
но по-прежнему был горд.
Молвит дальше гном: "Послушай!
Если хочешь в счастье жить,
если хочешь пить и кушать,
то не стоит дорожить
верой, совестью и правдой,
погляди какой худой,
ими сыт не будешь, право.
Глупый ты и молодой.
Ты с идеей лезешь в петлю,
помыслом готовишь гроб..."
Молча я упал на землю,
но по-прежнему был горд.
Продолжает гном: "Послушай!
Если хочешь славы ты,
чтоб не тошно и не душно,
чтобы меньше суеты.
Чтоб быть вольным и довольным,
возвышаться над другим,
и к годам чтоб сердобольным
с кошельком прийти тугим,
знай: законы там, где сила,
привыкай к теченью мод..."
Я давно лежал в могиле,
но по-прежнему был горд.
Мертвым думал я о том,
что он прав, прескверный гном.
8 августа 1979
Карачаево-Черкессия, пос.Эльбрусский.
МОНОЛОГ ЦИНИКАО ЖЕНЩИНАХ
Везде, всегда как рыбы ловятся,
лишь только скажешь: "I love you!"
К тому ж народная пословица
гласит: "Бери, пока дают!"
Бывают, правда, исключения
из общих правил, так сказать.
Но эти жизни извращения
лишь на глазах, а за глаза...
И быль такого содержания
известна всем и не нова.
В уме сидит одно желание,
а остальное все: слова.
Походка, запахи, манеры их,
и легкость фраз, и томность глаз
давно на опыте проверено
все то, что вводит нас в экстаз.
Грудь обнажают как бы нехотя,
притом в общественных местах.
А волосы покрыты перхотью,
и остальное все - не ах!
Играют будто на сознание,
скрывая тела страстный зуд,
А в деле полное незнание,
точней сказать: ногой ни в зуб.
В глазах и гордость есть, и царственность,
весь вид их говорит: "Не трожь!"
А по ночам, забыв про нравственность,
одно и то ж, одно и то ж.
Мы тоже слабые создания,
и нам другого не дано.
Мы вечерами на свидания
спешим, а в помыслах: одно.
Друзья! Куда мы с вами катимся?
Куда нас с вами занесет?!...
Но стоит им с себя снять платьица,
и мы уже снимаем все!...
18 октября 1979
ПЕСНЯ АНГЛИЙСКИХ БРОДЯГ
(перевод с английского)
Не рады мы,
не рады мы,
не рад и наш народец.
Куда идем,
куда идем,
не ясно никому.
Попадали,
попадали,
попадали в колодец,
у падали,
у падали,
упадали в дому.
Наладили,
наладили,
наладили систему.
Заладили,
загладили
такую кутерьму.
Загадили,
загадили,
загадили богему,
спровадили,
спровадили,
спровадили в тюрьму.
За что же мы,
за что же мы
невинно пострадали?
Покорно ждем,
покорно ждем,
по умершим скорбя.
Кого же мы,
кого же мы,
кого же мы спасали?
А где народ,
а где народ?
Народ наш на базарах.
А господа
в театрах, да,
в театрах и кино.
А наш народ
который год
ночует на вокзалах,
в подвалах, и
в пивзалах, и
под вывеской: ВИНО.
Течет рекой,
течет рекой
разлив хмельных
напитков.
Течет, как кровь,
но ведь не кровь!
Гуляй и пей, толпа!
Вперед идем,
вперед идем,
свернувшися улиткой.
Нальем всем, и
напьемся, и
кружим вокруг столба.
Темно кругом,
темно кругом,
тьма тьмою, все во мраке.
Мы входим в дом,
мы входим в дом
и зажигаем свет.
А в доме том,
а в доме том:
перчатки, трости, фраки.
А за окном,
а под дождем:
котомка и кисет.
Замкнулся круг,
замкнулся круг,
мы носимся по кругу.
Давай, мой друг,
давай, мой друг,
прикурим от костра.
Взглянул вокруг,
взглянул вокруг
и не увидел друга.
И вспомнил вдруг,
и понял вдруг,
что умер друг вчера...
И вновь идем,
куда, Бог весть,
по одному и вместе.
Кто хочет влезть,
кто хочет влезть,
тот уважает лесть.
Кто хочет есть,
забыв про честь,
поет под дудку песни.
Кто хочет сместь,
кого-то сместь,
тот почитает месть.
Вот так живем,
вот так плывем
по направленью ветра.
Поем и пьем,
пьем и поем,
другого средства нет.
Вперед идем,
вперед идем,
бредем по миллиметру,
в надежде, что,
в надежде, что
вдали забрезжит свет.
16-17 ноября 1979
И СМЕХ, И ГРЕХ
Татьяне М-вой
Пляшет кровь в моих костях,
бикса тихо что-то шепчет.
На фокальных плоскостях
мы проводим с нею вечер.
Тускло светит ей на грудь
абажур в старинной раме,
освещая нужный путь
меж приятными чертами.
Этот путь я прохожу
осторожно и с опаской.
Под окном хохочет шут
смехом дьявольским под маской.
То ли призрак. То ли Бог.
Страх вселяющие тени.
Властных рук и страстных ног
рушится переплетенье.
Заходили ходуном
лики тварей в божьей пасти.
Блики, наполняя дом,
вьют улики против страсти.
Смех уже не смех, а плач.
Нет, не плач, а снова хохот.
Колченогий слон-палач
запустил в окошко хобот.
Слон смеется злей и злей,
хобот рвется в наше ложе.
И уже не хобот - змей.
И уже не слон, а лошадь...
Все померкло вдруг, Фантом
удалился, Тихо стало.
Только слышен за окном
смех осиплый и усталый.
Но бессилен жалкий смех
против страсти жадной пылкой.
Робкий боязливый грех
воссиял улыбкой зыбкой.
Пляшет кровь в моих костях,
бикса взглядом что-то шепчет.
На фокальных плоскостях
нонсенс - все слова и речи.
Москва, Беляево, 2-3 декабря 1979
* * *
Счастье тихо село на пол
и заснуло крепким сном.
Воск свечи слезами плакал,
плакал дождик за окном.
Плакал Бог. От божьей грусти
загрустили облака.
Мы печаль в окошко впустим
на мгновенье. На века.
От нахлынувшей печали
будем плакать я и ты,
отмечать за чашкой чая
эфемерность красоты.
Наши письма, наши песни
будем долго вспоминать.
А потом с тобою вместе
сядем молча на кровать.
Ничего не скажем больше.
Перестанет плакать Бог,
перестанет плакать дождик.
Страсть коснется наших ног...
Черт запляшет в звездной бездне,
и завязнет хвост в пыли.
Бог по лестнице небесной
спустится на дно земли.
Зарезвятся на кровати
Коломбина и Пьеро.
Вскрикнет птица, и на платье
упадет ее перо.
Ткань из простенького ситца
чувственно ужалит шмель.
Вольно перышко вонзится
в платья радужную щель.
И прольется на перины
ало-алое ситро.
И смущенно Коломбина
поглядит в глаза Пьеро.
И заплачут в голос оба.
Умер Бог! Как не рыдать?!..
У заоблачного гроба
