Лидерам национал-социалистов пришлось заключить союз с инородной группой, им пришлось прибегнуть к услугам вожаков мелкой буржуазии. Тогда-то и поднялись новые фашистские генералы — Рем и его хунта, командовавшая под конец двумя с лишним миллионами вооруженных коричневорубашечников.
Это были люди различного толка. Они подняли знамя Гитлера и пошли в бой во славу его имени. Однако это были прежде всего сыны взбунтовавшейся мелкой буржуазии, ее непосредственные вожди, ее «герои», ее демагоги. Даже в своих новых разукрашенных мундирах они не перестали до известной степени отражать характер и природу той массы, из которой они вынырнули так внезапно, с такой головокружительной быстротой.
Они говорили языком мясников и содержателей постоялых дворов, языком конторщиков, фермерских сынков и студентов; таинственные империалистические интересы касались их лишь во вторую очередь, за «мистическую» личность Гитлера они не прозакладывали бы и ломаного гроша, ведь они сами его «сделали». Они жаждали новых «великих» подвигов в духе Валленштейна.
Рем, Гейнес и Эрнст были самыми жестокими и беспощадными из всех крупных вождей национал-социалистов — вся Германия содрогалась при виде их кровавых дел. Они выражали — сознательно или бессознательно — бурное анархическое бешенство разоренной мелкой буржуазии, бешенство, которое, однажды разгоревшись, так часто принимает форму необузданного терроризма. Но Рем и его соратники были не только безжалостными палачами. Ведь одновременно они являлись лидерами национал-социалистской партии, и когда они в верхах партии и в государственных учреждениях громко и настойчиво требовали «второй национал-социалистской революции», то их толкали те же мотивы, что и при расправах с рабочими. Чего хотели эти люди и что называли они «второй революцией»? Коротко говоря, они хотели богатств, принадлежащих другим группам и классам: богатств больших универсальных магазинов, богатств еврейской буржуазии, богатств рабочих кооперативных обществ и профсоюзов, богатств крупных землевладельцев; у них разгорался аппетит отчасти даже на священные и неприкосновенные богатства промышленности и банков. Всего этого хотели лидеры только для мелкой буржуазии и для самих себя.
Робин Гуды городских окраин, избивавшие евреев и социалистов и не испытывавшие притом ни малейших угрызений совести, считали, что эти их вожделения и являются как раз социализмом. Отсюда яркое, кричащее противоречие между политической программой и личным поведением крупнейших генералов СА (штурмовых отрядов). Проявляя чудовищную жестокость по отношению к левому крылу рабочего класса, они стояли одновременно на самых «левых» позициях внутри национал-социалистской партии.
Правда, Рем, Гейнес, Эрнст и все прочие командиры СА, принадлежащие к мелкой буржуазии, в (своей частной жизни давно уже оторвались от этой группы и возвысились над ней. Многие из них уже успели превратиться в мелких сатрапов, утопающих в роскоши, подобно Герингу и другим чисто капиталистическим лидерам национал-социалистов. Главная квартира СА в Висзее, где находилась вилла Рема, походила на шумный средневековый лагерь разгульных ландскнехтов. И нет никакого сомнения, что — случись этой клике одержать победу и вырвать власть из рук Гитлера — она рано или поздно, подчинившись притяжению со стороны сил олигархии и насытив свои личные аппетиты, покорилась бы ей и стала бы лизать ей руки.
«Социальный фашизм», который так часто провозглашают в качестве символа веры, заключает в самом себе непреодолимое внутреннее противоречие. Это вновь и вновь возникающая фата моргана. И пока мелкая буржуазия гонится за этим призраком она неизбежно будет терять своих вождей — в результате либо расправы над ними, либо их измены.
Но все это могло случиться лишь позднее, после победы в большом сражении. В то время как руководство было в других руках и роль «великого избавителя» с помпой разыгрывал «штатский» триумвират, генералы штурмовиков постоянно испытывали давление со стороны масс. Рем, Гейнес и Эрнст понимали, что роспуск или сокращение коричневой армии, которой они командовали, неминуемо означает их собственное падение. А им хотелось любой ценой остаться генералами этой армии, даже сделаться ее маршалами.
Профессиональные преторианцы фашизма, сыновья лавочников мечтали о том, чтобы все дальше и дальше продвигаться по пути к власти. Генералы штурмовиков лелеяли эти мечты, которые им внушали их безграничное честолюбие и жажда роскоши. Но ничто не было для них более достоверным, чем то, что достигнуть своих целей они могли только с помощью своей армии, во главе ее и под ее лозунгами.
Генералы СА и их лагерь в Мюнхене (Гитлер управлял из Берлина) остались до известной степени, внешне и напоказ, представителями мелкобуржуазных слоев в национал-социалистской партии; эти люди были надеждой мелкой буржуазии, ее деятелями, ее ораторами. Они остались такими и после уничтожения знаменитой «Боевой лиги самодеятельного среднего сословия» — побрякушки, украшавшей речи ораторов радикального крыла. Эта «Боевая лига», мечтавшая о передаче государства в руки гильдий среднего сословия, была распущена вскоре после 30 января 1933 г., и никто даже пальцем не пошевелил в ее защиту.
Теперь генералы СА — Рем, Гейнес, Эрнст, Шнейдгубер, Киллингер, Гейдебрек, Гайн, Деттен, Шмидт, Герд и др. — оказались на деле единственными представителями подобных, более или менее радикальных направлений внутри фашизма. Но эта группа имела в своем распоряжении оружие. И поэтому всякое движение мелкой буржуазии, всякая попытка пожать, наконец, плоды 30 января не могла миновать эту клику. Мюнхенский лагерь со злобой поглядывал на лагерь в Берлине.
Фашистские главари снова раскололись на две группы. Тайный антагонизм между Ремом и Гитлером, существовавший в верхах национал-социалистской партии, оставался долгое время скрытым от международного общественного мнения, но он был неизбежен. За этим антагонизмом, за соперничеством между двумя честолюбивыми кликами наемников скрывалось реальное и притом невероятно напряженное противоречие интересов капиталистической олигархии и мелкого буржуа, империализма и мелкой буржуазии, Рура и маленьких городков. Один из противников должен был победить и, победив, избавиться от врага наиболее удобным по его мнению способом, удалив его из своей «системы», своего «государства». В момент, когда напряженность этого противоречия сделала взрыв неизбежным, в верхушке, т. е. между Ремом и Гитлером, должно было что-то произойти. Этот момент стал очень близок летом 1934 г. Порочный круг замыкался.
* * *
Мелкая буржуазия не могла больше выдержать. Мелкая буржуазия задыхалась, но не понимала, что происходит. Какая-то сила сверху систематически душила ее. Было ясно, что триумвират гражданских вождей уже принял какое-то важное решение, касавшееся не отдельных политических или экономических мер, но означавшее всеобщее коренное социальное переустройство. Мелкая буржуазия могла, однако, только смутно это предчувствовать. Летом 1934 г., на втором году «гитлеровской революции», все категории мелкой буржуазии, за исключением самой привилегированной ее группы, дошли до такого состояния, в котором они никогда не были, оказались в таком положении, которое им никогда до тех пор и не мерещилось.
Положение мелких лавочников, авангарда мелкой буржуазии, было трагикомическим. Столь горячо ими ненавидимые универсальные магазины, кооперативные общества и торгующие любыми товарами по единой цене «цепные лавки», — все эти заведения, которые они с радостью стерли бы с лица земли, попрежнему держали в своих руках розничную торговлю; эти заведения поддерживали теперь новые фашистские акционеры, а во главе их стояли высокооплачиваемые национал-социалистские управляющие. Тем временем обороты розничных торговцев сокращались под бременем налогового обложения в пользу юнкеров и под тяжестью монопольных промышленных цен. Уменьшился не только общий объем торговли, поскольку растущие цены уменьшили покупательную способность городского населения, но сократился и средний доход мелкого торговца.
В то время как, например, цена на самый дешевый маргарин выросла на 30 марок за англоцентнер, и самый бедный покупатель должен был, таким образом, платить за англофунт маргарина на 30 пфенигов дороже, чем раньше, розничная прибыль бакалейщика упала с 15–18 марок на англоцентнер до 6 марок. Для мелкого люда это было вовсе не пустяковиной, и это заставило лавочников призадуматься: справедливо ли существующее правительство?
Лавочники никогда не были политическими философами. Но стремления их были совершенно ясны. Лавочнику мало иметь свою лавку, ему хочется расширить ее, увеличить ее до размеров большого, внушительного дела. В этом заключалась для лавочника возвышенная цель фашизма. Для этого должен был притти Гитлер. Мелким розничным торговцам хотелось не только продавать свои товары, им хотелось продавать больше товаров и по более выгодным ценам. Мог ли фюрер обеспечить их нужными покупателями? Нет, покупатели становились все реже и денег у них было все меньше. Цены на мясо и овощи выросли тем временем по сравнению с 1933 г. на 50 %, на яйца, молоко и картофель—на 100 %, на масло — на 45 %. Кроме того, вследствие повысившегося уровня цен, мелким торговцам приходилось платить более высокий налог на оборот.
