До сих пор лишь городских безработных отрывали от их семей и посылали как скот на принудительные работы в деревню. Теперь та же участь постигла и малоземельных крестьян Западной Германии, которых отсылали в отдаленные негостеприимные районы Восточной Германии с совершенно иными экономическими, социальными и бытовыми условиями. Не было никакого сомнения в том, что решительная ломка будет проводиться без всякого снисхождения. Повидимому, только юнкера и кулаки могли чувствовать себя в полной безопасности.
Было объявлено, что, прежде чем будут устроены «наследственные дворы», должны быть погашены старые крестьянские долги, составляющие огромную сумму в 7–8 млрд. марок. Ипотечные банки не были, понятно, подготовлены к открытию новых кредитов. Какое количество крестьян должно было благодаря этому разориться? По всей Германии имели место случаи, когда целые деревни продавались с молотка. Плохой урожай кормов летом 1934 г. еще более ухудшил положение. Многим крестьянам пришлось из-за нехватки кормов продавать скот по ничтожным ценам. Чем все это должно было кончиться?
Все эти события имели решающее значение. Положение большей части германского крестьянства стало настолько критическим, что оно не могло не оказать влияния на политическое положение в стране. Либо при Гитлере и его помощниках должно было начаться постепенное — тайное или явное — бегство с земли определенной части деревенского населения — ведь больше ему ничего не оставалось — и тогда этим крестьянам надо дать какие-то другие «функции», либо нужно было немедля поддержать и укрепить их хозяйства за счет земель богатых помещиков и юнкеров. В последнем случае фашистской верхушке пришлось бы выработать и проводить в жизнь совершенно новый план переустройства фашистского государства. Реальность классовых отношений настойчиво выдвигала эту проблему и категорически требовала ее немедленного разрешения. От разрешения этой проблемы нельзя было ускользнуть — силы, стоящие друг против друга, более не позволяли этого. Контуры надвигающейся варфоломеевской ночи становились все отчетливее.
В заключение еще одно событие подлило масла в огонь еще до того, как он вспыхнул над фашистской Германией и ярким пламенем осветил все беды и мучения ее народа: к крайнему левому крылу мелкой буржуазии примыкала великая армия безработных, среди которых события приняли характер подлинной трагедии. Здесь действовали те же силы. Чтобы освободить «место» в городах, Гитлер продолжал уничтожать не безработицу, а безработных. Он дошел до того, что не находил более места даже для «мертвой», выкинутой из общества, массы безработных. Созданное им государство лишило три или четыре миллиона безработных права на работу, превратило их в поставленных вне закона париев или попросту объявило их несуществующими (массы «невидимых», т. е. незарегистрированных, безработных). Теперь это государство не могло более предоставить безработным даже права на кров, простого права на существование. Проект здания новой системы не позволял этого.
Момент для создания новой великой армии завоевания, которая быстро поглотила бы всю мелкобуржуазную, а в том числе и безработную молодежь для того, чтобы сначала запереть ее в казармы, а затем рассеять по полям сражений Европы, — этот момент еще не настал. Франция была еще относительно слишком сильна, а во главе германской армии пришлось бы в тот момент поставить Рема.
Террор, привычное средство для удаления целых частей общества, — преследование социалистов и изгнание евреев — нельзя было продолжать до бесконечности; ведь можно было арестовать или убить десятки тысяч, но не сотни тысяч. А «балласт» безработицы все еще существовал, он нависал, как страшная тяжесть, и таил в себе скрытые опасности. Единственное, что оставалось сделать, это — отрезать по крайней мере часть этой человеческой массы, кусок живого тела армии безработных, убрать эту часть из городов и оставить ее разлагаться не в городе и не в деревне, но где-то между ними. Именно так и поступил триумвират.
В течение нескольких недель в предместьях германских городов творились дела, неслыханные со времен средневековья. 15 мая 1934 г… правительство ввело, впервые за несколько столетий, закон, воспрещающий в поисках работы свободно передвигаться по стране. Безработные оказались, таким образом, прикрепленными к месту своего жительства, как когда-то были прикреплены к земле крепостные. Воспрещалось также нанимать на работу в городе безработных, «годных для сельскохозяйственного труда». «Законная основа» была заложена. А затем началась следующая операция.
Во всех наиболее значительных и крупных городах официальные бюро труда ввели нечто вроде порядкового списка зарегистрированных безработных, состоявших, главным образом, из молодежи и незамужних женщин — категорий наиболее многочисленных и наиболее неустойчивых с социальной точки зрения. Теоретически, таким образом, насчитывалось 2 млн. человек, составлявших большинство из числа тех, кто еще не был помещен в различные трудовые лагери и не был лишен пособия по безработице, сохранив право на поиски работы. Эти безработные ныне фактически попали под действие закона военного времени об эвакуации.
Бюро труда отдавали приказы о высылке и начали систематическую — не обращая внимания на профессию, семейные обстоятельства, связь с данной местностью — высылку из городов на «сельскохозяйственные» принудительные работы. Это было поразительное зрелище.
Мужчин в мирное время отрывали от их семей, а юношей снимали с работ, на которых они находились, и грузили в товарные вагоны, как скот. Душераздирающие сцены стали обыденным явлением. Всякому неявившемуся или пытавшемуся под тем или иным предлогом избежать подобной участи грозило не только, как это было раньше, немедленное лишение пособия, но и перспектива попасть в исправительный дом. Игнорировались по большей части даже медицинские удостоверения. Только в Берлине, где вся эта операция была прозвана «планом Геринга», и во Франкфурте-на-Майне десятки тысяч молодых рабочих, служащих и приказчиков должны были бросить свой привычный труд для того, чтобы отправиться в какие-то другие места.
Другая колонна этой процессии состояла из отрядов безработных незамужних женщин: машинисток, продавщиц, школьных учительниц, фабричных работниц и др. Как рекрутов, их осматривали группами по пять человек и скопом признавали «годными». В городском платье, в шелковых чулках, не имея ни малейшего понятия о своей новой работе, они рассеивались по всей стране, чтобы сделаться батрачками и служанками у юнкеров и кулаков. Эта работа предполагала на деле неограниченные рабочие часы, грубое обращение, дурную пищу и «месячное вознаграждение», равное в лучшем случае 20 маркам. После шести месяцев такой работы женщину регистрировали, как «работницу сельскохозяйственного труда», и она теряла почти всякую надежду на возвращение к своей прежней профессии и, вдобавок, всякое право на помощь по безработице: по гитлеровским законам сельскохозяйственные рабочие не получают пособия. Были созданы трудовые лагери для женщин, в которых — это было засвидетельствовано комиссиями иностранцев, посетивших лагери — вскоре по прибытии туда около 90 % присланных из городов женщин беременели.
Во многих районах (например, в Южной Баварии) фермерам разрешалось, как в свое время на рынках негритянской работорговли, выбирать людей наиболее крепких физически. Были случаи бегства из-под стражи во время переездов; некоторые бюро труда подвергались нападениям безработных и их семей. Связь человека с данной местностью игнорировалась. Жителей Рейна, уроженцев германского Запада, везли в Восточную Пруссию, в суровые провинции за Эльбу, немцев-южан с юга отправляли в Померанию. Зачастую пришельцы занимали в этих районах места извечных польских «сезонных рабочих» — эмигрантов, которых германские юнкера нанимали из поколения в поколение вследствие беспримерной дешевизны их труда и полнейшей беззащитности. По уровню своих материальных потребностей и по отсутствию классового самосознания польские «сезонные рабочие» напоминали чуть ли не китайских кули.
И вот подручные монтеров и ученики парикмахеров из Берлина, продавщицы универмагов и секретарши из Гамбурга и Кельна стали получать у землевладельцев по пять пфенигов в час (до 14 марок в месяц) за работу под палящим солнцем с половины седьмого утра до пяти часов пополудни. Их кормили картофельной похлебкой и предоставляли им на ночь плохо освещенные и плохо вентилируемые, напоминающие конюшни, бараки прежних польских батраков. Общие расходы, включая содержание и зарплату, составляли, по расчетам германского министерства труда, 1,71 марки в день на безработного юношу или девушку, в то время как расходы на одного заключенного составляют в Германии 1,85 марок.
