Он понаслаждался с минуту этой мыслью, хотя отлично знал, что на такой цинизм не пойдет. Просто из глупейшей добросовестности. Он испытывал священный ужас перед разбазариванием денег и отлично знал, сколько стоит билет на самолет. Конечно, платит не он, и газета, как известно, вообще сорит деньгами, но в данном случае именно на него была потрачена известная сумма. Чужие деньги — тоже деньги. Остатки буржуазного воспитания — уверяли сыновья. Они-то считали себя свободными от подобных предрассудков. Потому что носили шерстяные пуловеры, которые покупали в Лондоне, где шерсть дешевле. Так по крайней мере они утверждали. И они правы, раз папа оплачивает их поездки в Англию.
Поднявшись наконец с постели, Марк вяло проделал несколько гимнастических упражнений. Ночь… именно такую ночь он и предвидел: разве все не получается так, как он предвидел? Проклятье какое-то. Видимо, такова его судьба — ничего неожиданного, ни хорошего, ни плохого. Он знал, угадывал, чуял. Чисто женская интуиция. А почему женская? Почему, в сущности? Короче, ночь… шум, скотство — правда, безобидное, но надоедливое, — всего будет в избытке. Заснул он только на заре.
Накануне он так и не поужинал. Только выпил в баре виски и поднялся к себе в номер, где, как он надеялся, почему неизвестно, сразу же забудется сном. Но, как он и предвидел… Теперь ему следовало бы уже пуститься на поиски новых открытий, да-да, следовало бы, однако все получалось наоборот. Надо мужественно в этом признаться.
Он снова лег. Свернулся калачиком и заснул.
Он проснулся через час. Совсем другим человеком. Стал собой, вернулась яростная жажда узнавать, действовать, снова жить. Не мешкая ни минуты, соприкоснуться с городом. Он наспех принял душ, но так и не смог управиться с кранами, — то ледяные, то горячие струи окончательно привели его в чувство. Надел рубашку. Внизу плотно позавтракал. Чтобы до вечера не думать ни о своем теле, ни о предъявляемых им требованиях. Быть свободным, открытым для восприятия.
Город — это как бы незнакомый человек, и открывается он лишь опытному или обходительному гостю, умеющему прибегнуть к мелким хитростям. Лучше и обходительному и опытному разом. Надо угадать, действовать ли силой личного обаяния или же можно, напротив, ему нахамить, самое главное — понять, что больше подходит. Причем методы меняются в зависимости от географических широт и даже от часа дня. А ночь — так та вовсе иное дело. Чтобы застращать незнакомца, требуется особый талант, а также известная доля донжуанства. Некоторые слишком форсируют события или же тонут в куче подробностей, а подробности потом помешают синтезу. Город… Необходимо еще уметь бережно, как с самим собой, обращаться с ним, а то, чего доброго, испортишь первую встречу — беда непоправимая! По собственной неловкости можешь безнадежно все погубить. От этого первого знакомства зависит ваша будущая близость, ваша взаимная радость.
Вот для деревни годны совсем иные методы. Не требуется той тонкости. Пейзажем начинаешь восхищаться сразу же, без задних мыслей, без оговорок. Он отдается вам гораздо скорее, без всяких штучек, без кокетства, без чего не обходится ни один город. Пейзаж или принимаешь или нет… При вторичном посещении он ведет себя полукавее, зато обогащает, и знакомство идет как по нотам; ты, как старый любовник, ведешь с ним бесконечный монолог, где только подробности — зато какие важные — имеют значение. А в случае с городом определяет интуиция. Вроде как с девственницами. В самом слове «открытие» таится какой-то особый смак, что-то волнующее, вот оно-то и погнало Марка на улицу.
Короткий разговор с портье. Просто узнать, не лежат ли на его имя письма. Увы, не лежат. А также попросить план города. Ему тут же предложили гида, а так как роль гида могла сыграть и книга, Марк отверг это предложение. Обойдемся планом. Главное — попасть в старый город, где Марк надеялся затеряться. Ему уже виделось, как его захватывает, точно осьминог, некое чудовище. Читатели, без сомнения, считают, что журналист путешествует не так, как они, а как-то по-другому. Рискованные приключения, но лишь для избранных. Возможно, это и верно в отношении кое-кого из его коллег, сам же он предпочитал импровизацию. Разве не мечталось ему, и не раз мечталось, быть настоящим путешественником без багажа? А для этого необходимо покупать и бросать. Роскошь высшего класса. В кармане только чековая книжка и ничего больше. Беда в том, что книжка должна быть по-царски неисчерпаема. А ведь и впрямь блестящая идея, особенно для репортера: путешественник без багажа. А кто платить будет, газета? Если вдуматься хорошенько, не следует особенно на это рассчитывать. Разглядывая план, Марк пытался составить маршрут… Внезапное озарение… вдруг ему вспомнился его первый приезд в Нью-Йорк. Ужасно глупо, что в голову лезут ненужные воспоминания, однако их не так-то легко отогнать… Ну ладно, от багажа еще можно отделаться, ну а как быть с воспоминаниями? Полностью отдаться настоящему. А его сегодняшнее настоящее — это пыльная дорога. Иное дело Нью-Йорк. Привез с собой десятка два рекомендательных писем. Адресов! Адресов! Адреса корреспондентов, коллег, старых забытых друзей, обосновавшихся в Америке. А друзья подняли по тревоге своих друзей. Таких оказалось большинство. Огромная паутина, и он в зависимости от настроения то соглашался запутаться в ней, то поглядывал на нее с опаской. Первую неделю с утра до вечера он слонялся по городу. А подчас и с вечера до утра. Один. Вкушая то подлинное одиночество, которое человек познает в гуще толпы. Только там. Его влекла за собой людская волна, он был счастлив, напряженно живя чужой жизнью, обогащавшей его неожиданными дарами. Так постепенно, без усилий, даже сам того не желая, он овладел тайной города, как овладевают любимой женщиной, только бы, ради всего святого, не оскорбить ее, ждать, когда она разделит твое наслаждение, вести себя так, чтобы наслаждение это не кончалось, не кончалось никогда.
Он заговаривал с незнакомыми людьми, нелюбопытными, но болтливыми, не особенно стеснявшимися в разговоре с иностранцем. В ту ночь рухнули все барьеры. После стаканчика в «Виллдж», или где-нибудь на Сорок второй авеню, или на разноцветной от огней реклам Тайм-сквер. Каждый рассказывал ему свою историю. Все одну и ту же, но совсем особую. Даже не слишком внимательно вслушиваясь, можно было найти все то же убожество человеческое, те же страхи и у жалкого бродяги и на шикарной Парк-авеню: менялась только одежда.
И хоть он это уже знал, все равно удивлялся. А какие статьи посылал он тогда в газету! О них до сих пор говорили в редакции и каждому новичку-журналисту показывали как образец «Заметки Марка Н. о Нью-Йорке». И при этом уважительно понижали голос.
А потом в один прекрасный день он вынырнул на поверхность. Поиски были закончены. Тогда он разослал письма, звонил по телефону, вошел в роль, как влезают во фрак. Друзья друзей устраивали встречи, женщины к нему льнули: холостой француз — а любой женатый мужчина все равно что холостяк, если при нем нет жены, — и Марк широко пользовался этим преимуществом, тем более что оно было ему на руку; репутация соблазнителя облетела континенты и упрочилась вопреки хмурой физиономии Марка. Короче, началась привычная жизнь.
Ясно, здесь его ничего подобного не ждет.
Он широко шагал, упрекая себя за то, что позволил мыслям отклониться от прямой цели: быть там, где есть. Но мало-помалу в нем проснулась страсть охотника, и Нью-Йорк заволокло туманом. Чего ради пережевывать былые подвиги? Таланта он не растерял, сейчас главное подтвердить это делом. Особенно если он собрался поменять должность. Кончить мастерским ударом! Отказаться от того, чем владеешь. Потускнел ли за двадцать лет его талант? Нет, скорее выиграл в силе. Значит, стоит присмотреться к Катманду. Чтобы подглядеть, что скрывается за мифом о Катманду. Все воспринять, все вобрать в себя. Особенно то, что покоробит. Не старик же он в конце концов. Они увидят, каков он. Даже сыновья признают это, конечно в те дни, когда в семье царит мир, а это значит, когда они, образующие втроем некий паровой каток, не крушат все напропалую, даже не догадываясь о причиняемом ими ущербе. Иной раз ущерб был столь велик, что Дельфина с Марком теряли терпение. В наши дни кое-кто склонен видеть в этом конфликт поколений, по крайней мере в так называемых передовых кругах. Впрочем, обычно такие столкновения вменяют в вину родителям. Но Дельфина… Сыновья… Сейчас не время и не место о них беспокоиться. До возвращения домой это бессмысленно. Надеюсь, там у них все должно быть в порядке.
Уже четвертый раз ему попадался этот высоченный парень с лицом Христа. Долговязый, разболтанный, бродящий явно без цели, как и сам Марк, он кружил по городу, но, похоже, уже обжился здесь! Это сразу угадывалось по его усталой походке, по вежливо-равнодушным, но меланхолическим повадкам.
