И все-таки Марк дал себе день побродяжничать. А там за работу.
Глава третья
«Если я его встречу… Ну просто игры ради… ну как дотрагиваются до чего-нибудь деревянного. Из самого низкопробного суеверия. Конечно же, я еще встречу его. Центр Катманду или, во всяком случае, то, что считается здесь центром, просто квадрат довольно скромных размеров, где и затеряться-то невозможно. Может, мальчик уже уехал? Нет, непохоже, чтобы он куда-то отсюда двинулся. Я делаю заключения, я все подстраиваю по мерке своего собственного мирка, где главное — это складывать чемоданы и брать билеты на самолет. А вдруг он — тот, настоящий пассажир без багажа… А если тот просто не желает выходить из дома? Но почему бы ему и не выйти? Если судить по одежде, то вряд ли живет он в таком доме, где хочется посидеть и помечтать. Достаточно посмотреть, как он шляется по улицам, чтобы задать себе вполне уместный вопрос, что же именно влечет его из дома? Определить его легче всего так: отсутствующий. Не смотрит, не видит ничего вокруг. Что ему город, когда он обращен внутрь себя, ищет себя самого? Была минута, когда я почувствовал на себе его взгляд. И…»
Странный взгляд, одновременно и нежный и жесткий, взгляд этот до сих пор преследовал Марка, мешал ему уснуть после сумасшедшего дня, окончившегося предусмотренным расписанием взбрыком.
Если завтра он опять встретит этого мальчика, он к нему подойдет. Вот еще одно отвратительное словечко, в нем заключено что-то неуловимо-двусмысленное, и не следует примешивать его к, возможно, уже зарождающейся симпатии.
Мало-помалу Катманду со своими храмами, животными и пестрой толпой заволокло туманом. Красные кирпичи полиловели, и вскоре весь город сжался до размеров таинственного кадра, необходимого, чтобы вызвать к жизни того юношу с грустным лицом и шкиперской бородкой. Когда сознание Марка уже перестало бороться с дремотой, лицо это вдруг непомерно увеличилось. Нечто вроде Эль Греко, почти фантастического. Краски, наложенные живописцем, превратили одежонку мальчика в сказочно богатый наряд. Получилось нечто пышно разукрашенное, призрачное, но взгляд, преследовавший Марка даже на грани сна, оставался все тем же.
Проснувшись, Марк уже знал, что сегодняшний день будет не похож на все прочие.
Совсем особый. Образ, хотя он уже ждал его, еще не вынырнул из потемок сна. И вот вновь возникло лицо того мальчика. Марк понял, что они встретятся. Именно сегодня. С ощущением счастья он потянулся в постели, позвонил, заказал завтрак. Незачем торопить события. Лицу этому нечего делать в утренние часы. Безделье не терпит раннего вставания. Марк уже подчинялся ритму того незнакомца, проснувшись позднее обычного: до заката ему не о чем беспокоиться. Нет сомнения, что этот юноша — ночная птица, чей прихотливый полет подчинен пока еще неведомым для Марка законам, а сам Марк тем временем, пытаясь обмануть нетерпение, торопился повидать нужных людей. И совесть у него была чиста, так как существует все-таки их газета, статьи, которые придется туда послать. Не забыть бы написать сыну. Но почему это его вдруг разобрала охота поболтать с сыном — подразумевалось с младшим, а не двумя старшими? Даже больше того, именно с ним, а не с Дельфиной, хотя обычно переписывался он только с женой… Что бы то ни было, главное — это она. Сколько раз его упрекали в том, что он-де муж, а не отец. Вот-то обрадовалась бы Дельфина: наконец он вспомнил о мальчиках. О самом молодом. Вообще-то он отвергал общепринятую концепцию молодости. Будто молодежь представляет собой какой-то особый класс, класс привилегированный. Неужели сам он никогда не был молодым? Был, но совсем по-другому. Сначала просто ничем не примечательный мальчишка, а потом вдруг сразу взрослый мужчина. В маки. Разве в то время говорили о власти молодых, о власти студентов? Глупость какая. Еще совсем недавно он утверждал, что все это выдумки нашего общества, склонного к различным неврозам. А теперь мнение его изменилось. Скоро он заговорит с тем, с юным рыцарем. Где? Как? Что ему скажет? Он старался прогнать из головы такие вопросы. Тут важна импровизация. Пусть все решит случай, и Марк не сомневался, что случай будет удачным.
После более чем скромного завтрака он скрепя сердце решил устроить настоящую сиесту. Разделся и лег в постель. Берег силы для будущей встречи, которая обещала быть забавной. Впервые в жизни с ним случилось такое. Не из тех он мужчин, которые преследуют на улице женщин, пристают к ним. А уж тем паче к мальчикам… Даже не то чтобы это его отталкивало, а просто было чуждо. Да и не имело никакого отношения к сегодняшнему свиданию. Встреча с судьбой. А это совсем другое дело.
В пять часов Марк вышел из отеля и удивился, что в Катманду так рано темнеет. Скоро спустится настоящая ночь.
Некоторое время он кружил по лабиринту улочек — вряд ли даже улочек, — немощеных, с коровьими лепешками. Возможно, и тот, другой, кружил в том же направлении, и едва ли им удастся встретиться при этой дурацкой карусели.
Марк повернул обратно и наткнулся на юношу. Показалось ли ему, или впрямь по печальному лицу незнакомца проскользнула улыбка, и оно на мгновение стало совсем ребяческим. И каждый зашагал своей дорогой. Той дорогой, что разведет их до новой встречи, но что они непременно встретятся, Марк не сомневался. Между ними словно бы установилось какое-то сообщничество.
И вот, когда они встретились снова, Марк чуть было не упустил его. Последний шанс. Мальчик поглядел на него довольно насмешливо. Он тоже выжидал, но первого шага ни за что не сделает. Марк знал это так точно, как будто в книге прочел. Поэтому-то приходилось начинать самому Марку. Ведь тот еще совсем ребенок. Вот он опять появился, под длинным до земли плащом — светлое одеяние, как у туземцев.
— Добрый вечер…
Наконец-то Марку удалось победить робость. Мальчик выглядел еще моложе, чем казалось поначалу.
— Добрый вечер…
— Прогуливаетесь?
— Как видите…
Француз, даже парижанин, судя по тому, как он насмешливо растягивал слова.
— Вы здесь живете?
— Ясно…
— И давно?
— А вас это очень интересует?
— Простите, пожалуйста, я, очевидно, задал нескромный вопрос.
— Да нет, я просто так сказал…
— Выпьем по стаканчику?
— Здесь? Где мы, по-вашему, находимся?
— Неужели во всем городе не найдется где выпить?
— А по-вашему, это город?
— Не знаю, но…
Марк в замешательстве взглянул на мальчика, тот улыбался.
— Разве что в отеле. Если не ошибаюсь, вы остановились в нашем дворце?
Они шагали бок о бок. В молчании. Марк был смущен, ужасно смущен.
В отеле он сразу направился в бар. Портье кинул на мальчика явно неодобрительный взгляд. Будь он один, его, разумеется, просто не впустили бы.
— Виски?
— Нет, я спиртного не пью.
— Соку?
— Не знаю…
Бармен ждал, а Марк нервничал.
— Что же вам тогда?
— Видите ли, обычно я, — голос прозвучал неуверенно, — я пью только молоко. А здесь, по-моему… но если вам угодно… я просто подумал, — голос его перешел в несвязное бормотание, — вот если бы сандвич.
— Ну конечно же.
У Марка сжалось сердце. Оказывается, мальчик голоден.
Через минуту бармен нодал виски для Марка, стакан молока и тарелку с сандвичами.
Мальчик обвел взглядом бар.
— Странно, что я здесь!
— Вы никогда в баре не были?
— Не в том дело… Словно я вернулся к прежней жизни.
— Вы жили в отеле?
— Да, в родительском отеле.
— Они держали отель?
— Нет. Не поэтому…
Тарелка опустела.
— Хотите еще сандвичей?
— Нет, спасибо.
Марк позвал гарсона.
— Еще сандвичей.
— Мне ужасно неприятно… что вы обо мне можете подумать?
— Ничего, кроме того, что вы голодны. Я, знаете ли, привык. У меня три сына.
— A-а, у вас сыновья… И вы женаты?
— Ясно, женат.
— И не разведены?
Марк вздрогнул.
— А почему это я должен разводиться?
— Не знаю, просто подумал…
— Что подумали?
— Вы здесь один… И потом, все, кого я знал раньше, обязательно разводятся.
— Как видите, я не развелся.
— Тогда почему же вы так со мной милы? — Потом вдруг выпалил одним духом: — Вы, очевидно, хотите, чтобы я поднялся к вам в номер?
Марк удивился:
— Ко мне в номер? Это еще зачем?
— Ну, я думал…
Марк побагровел и, не сдержавшись, крикнул:
— Что вы думали?
— Сам не знаю, но раз вы заказали мне столько сандвичей, ну я и подумал…
Оказывается, всего лишь юный педерастик! Мальчик безусловно красивый. Как Марк не сообразил раньше. Надо же быть таким дураком.
— Старичков заманиваешь?
Ответ прозвучал почти как крик:
