Молчать. Если Марк промолчит, мальчику легче будет разговориться. Главное, не понукать его, стушеваться, не перебивать.
И в самом деле, после долгой паузы Ален заговорил снова:
— Шесть месяцев, даже трудно поверить.
Говорил он словно бы для себя самого.
— Все равно: шесть лет или шесть часов. Видите ли, здесь времени не существует. Оно обесценено. Если прибавить еще три месяца на путешествие, то вот уже девять месяцев, как я ушел из…
Фразе так и не суждено было быть оконченной. И вдруг, словно очнувшись, юноша добавил серьезным тоном:
— Вот почему я сюда приехал.
Интересно, какой предлог он изобретет?
— У меня есть один дружок, он живет здесь уже много лет. Хороший малый, хоть и другого поколения. Уже за тридцать. Таких здесь немного.
Марк догадался, что Ален хотел сказать «стариков».
— Он работает, и, как у нас принято, все идет в один котел. Он делает гравюры по дереву, по-моему, он просто гений. Если вам интересно, можно пойти посмотреть. Просто потрясно. Может, заинтересует вас или вашу газету… Конечно, вы не обязаны покупать. Просто он покажет вам свои штучки, ему это самому приятно. Но он берет дешево: доллар за гравюру, а ведь у него большие расходы, прекрасная бумага, они под номерами и все такое прочее. Даже меньше доллара берет, если купить сразу несколько.
— Да здравствует твой друг гравер.
— Он живет с одной девушкой. Они вдвоем живут, а это в Катманду редкость. Правда, бывает, иногда приютят какого-нибудь приезжего. Она славная девочка, датчанка. Она беременна, и оба радуются, что скоро их будет трое. Я за них ужасно беспокоюсь, а они хоть бы что. Я все время беспокоюсь, как-то они извернутся. Но в конце концов нас здесь небольшая группка, мы займемся младенцем. Ведь тут много чего нужно, разные штуковины, молоко… бесконечные стирки…
— Ален, сколько тебе лет?
Мальчик выпрямился, словно его оскорбили, пожал плечами и дерзко бросил:
— Восемнадцать… А вам-то что?
И подозрительно замолчал.
Марк, поняв, что дальнейшего разговора не получится, поднялся.
— Ну что ж, пойдем, поглядим твоего дружка. И он, и его гравюры меня заинтересовали.
Опять пришлось проходить мимо портье. Марк даже расстроился, поймав его презрительный взгляд. Когда они прошли, портье подчеркнуто громко кликнул грума и велел ему немедленно подмести пол, потому что после «этих людей» на циновке остались подозрительные, хотя еле заметные, следы пыли.
Грум бросился выполнять приказ, и через минуту все было приведено в порядок.
Глава пятая
«Можно ли утверждать, что все рухнуло в этот вечер? Именно в этот, а не в предыдущий? Если бы я не был внутренне готов слушать, я, разумеется, ничего бы и не услышал. И вообще мог быть где-нибудь совсем в другом месте. Значит, случай — подлинный властитель человеческих судеб? Но с такою же легкостью можно доказать, что случая не существует. Любой на моем месте не стал бы пересматривать все и вся. Его даже не коснулось бы сомнение, и завтрашний день был бы продолжением вчерашнего. Да и знаем ли мы сами, чем мы отмечены? Бросил в воду камень и поднял со дна муть».
Марк шел с Аленом. Вечер был холодный. Если в Катманду полуденное солнце хищно впивается в вас, то с наступлением сумерек вы словно бы оказываетесь в парной бане, только ледяной. А уж если подует ветер, то вообще не рекомендуется выходить из дома. Впрочем, обычно… Они шагали крупно, в ногу. Марк представления не имел, куда они идут, но с легкой душой согласен был на все. Воскресло вновь то лихорадочное возбуждение, как в самом начале его журналистской карьеры, когда он еще верил в ценность открытий. Но с годами первоначальный пыл угас.
Никогда еще Марк не был в этом квартале, где-то на самом рубеже города — дальше уже начинались поля. Однако он добросовестно изучал окрестности — правда, не вкладывая в это дело страсти, — а ведь только страсть…
Вскоре они очутились на маленькой площади, куда сбегали две улочки. На четырехэтажном здании красовалась надпись «Отель». Ниже какое-то длинное название, но половина букв уже стерлась.
Ален остановился, пропустил Марка вперед. Темный коридор упирался в лестницу. Тут уж посторонился Марк, пусть дорогу ему показывает Ален. Четыре этажа, лестничная площадка. Вправо шел еще один коридор, но они направились к балкону, похожему скорее на капитанский мостик, куда смотрело с десяток дверей. Вторая была открыта, хотя температура воздуха сейчас была явно неподходящая — сильно посвежело. На пороге Ален скинул сандалии. Удивляясь в душе, Марк последовал его примеру, не спросив, почему это надо.
Квадратная комнатка, примерно метров в шестнадцать. Пол покрыт циновкой. С потолка свисала электрическая лампочка слабого накала; свет ее терялся в волнах лунного сияния, затопившего полутемную комнату.
Две кровати, две небольшие полки, прибитые над одной из них. Вот и вся мебель. Прямо на циновке лежал на бумаге сыр, полуочищенный банан, стояли три неполные бутылки молока. В углу, у балконной двери, керосинка и на ней кофейник.
В комнате находились трое, все лежали.
Ален представил гостя:
— Тот друг, о котором я вам говорил. — Потом, повернувшись к Марку, показал ему на одну из кроватей: — Серж и Ингрид.
Серж, даже не шелохнувшись, ткнул рукой в сторону другой кровати:
— Один приезжий.
Ален куда-то исчез и вернулся, неся деревянную табуретку, подставил ее Марку, а сам уселся на полу, скрестив по-турецки ноги.
Все трое, находившиеся в комнате, были одеты в голубоватые джинсы и в свитера — оба мужчины в черных, девушка в зеленом. Поверх свитера она еще накинула индийскую шаль и зябко в нее куталась. По обе стороны усталого личика свисали длинные русые волосы, и, когда она резко вскидывала головой, пряди их скользили по выпуклому, туго обтянутому джинсами животу. Двадцать, от силы двадцать пять, пожалуй, никак не больше. Пока Марк и Ален сидели у них, она ни на минуту не выпустила из рук черный рваный носок и старательно перебирала его как четки, а на пальцах ее мелодично позвякивали кольца с поддельными жемчужинками, свисавшими наподобие брелоков.
А Сержу действительно было лет тридцать пять. Это и был тот «старик», о котором рассказывал Ален.
Разочарованный видом этой унылой комнаты, где ничто не свидетельствовало о работе, Марк поискал глазами хотя бы признаков того, что здесь работают над гравюрами.
Серж и Ингрид так и не пошевелились, равно как и «приезжий». Было ясно, что Сержа и Ингрид связывает настоящая любовь. Повернувшись к Ингрид, Серж вдруг проговорил:
— Я ее ждал. Знал, что она рано или поздно придет, потому что видел ее в мечтах. — И, помолчав, добавил: — И ребенка тоже ждал.
Ален первым решился приступить к делу.
— Можешь что-нибудь свое показать?
— Сейчас у меня ничего нет.
— Но ты же сам говорил…
— Не знаю, что я тебе говорил, зато знаю, что показывать мне сейчас нечего.
Эту фразу он проговорил упрямым тоном, как-то даже свысока.
Ален явно нервничал:
— Значит, все продал?
— Конечно.
Тут в разговор вступил Марк:
— Вы здесь работаете?
Ален движением головы указал на стенной шкаф.
— Представь себе, я и сам могу ответить.
С этими словами Серж внезапно поднялся с постели.
Что это, приглашение? Марк растерялся. Оставаться? Молчать? Уходить?
— Не хочу вас беспокоить… Если у вас сейчас ничего под рукой нет…
— Можете остаться.
Это прозвучало более чем естественно. Было ясно, уйдут гости или останутся, никакого значения это не имеет.
Ингрид оперлась на локоть и не без труда тоже поднялась с постели. Потом взяла бутылку, перелила остатки молока в другую, так что получилась полная, и поставила на циновку; с пустой бутылкой она вышла на балкон, где находился водопроводный кран. Там она ее тщательно ополоснула и налила туда воды. Потом все с тем же равнодушным видом улеглась на постель. Подобрав с полу соломинку, она жадно сделала несколько глотков. Как раз в эту минуту в комнату вошел новый посетитель.
— Привет!
— Привет. Матье!
Даже Ингрид, казалось, очнулась от своей полудремы.
Просветлев от радости, Ален проговорил:
— А я и не знал, что ты вернулся.
— Я вернулся? Да я никуда и не уезжал.
— Ах, вот как!
В каждом слове Марку чудилась какая-то тайна.
Новый гость… Благородное лицо, длинные волосы, гибкое тело, кошачьи повадки.
Все в этом юноше говорило о врожденном благородстве, вопреки рваным бумажным штанам и столь же рваному свитеру.
Ален не спускал с него восторженных глаз.
— К тебе пойдем?
— Как угодно.
Великолепный и безразличный, он указал глазами на Марка.
— Это наш друг, — ответил Ален на его безмолвный вопрос.
