"- Это приказ!" - вот все, что он может сказать ей в ответ.
Все оправдание палача заключается в том, что если бы лично он, Ланг, отказался от своей должности, это ничего не изменило бы. Приказ был бы выполнен кем-то другим. Ведь это приказ!
Простая мысль Эльзы, что для нее важно, чтобы он, именно он, ее муж. не делал этого, ему непонятна и все...
"Меня разжаловали бы, пытали, расстреляли. А что сталось бы с тобою, с детьми?.."
С удовлетворением отмечает Ланг радость Эльзы, что на комендантской вилле в Освенциме все устроено по последнему слову техники - даже водопровод с краном горячей воды. Он заботится выписать из Германии учительницу для детей. Он умиляется видом своих детей. Но ему непонятно вмешательство жены в его "служебную деятельность".
Однако она не отступает:
" - Значит - если бы тебе приказали расстрелять малютку Франца, ты тоже выполнил бы приказ?.. Ты сделал бы это! Ты сделал бы это!" - яростно кричала она, сопоставляя со своим сыном отравленных еврейских детей.
"Не знаю, как это вышло. Клянусь, я хотел ответить: "Конечно, нет!" Клянусь, я так и хотел ответить. Но слова внезапно застряли у меня в горле, и я сказал: "Разумеется, да", - признается этот "честный" палач.
"В армии, когда начальник отдает приказ, отвечает за него он один. Если приказ неправильный - наказывают начальника. И никогда - исполнителя". Вот искреннее убеждение фашистских деятелей, так рьяно ссылавшихся на судебных процессах на то, что они действовали по приказу. Именно эту фразу произносит в опоре со своею женой Рудольф Ланг. Представление о том, что исполнитель злодеяния тоже должен ответить за свои дела, непонятно фашистскому солдафону.
Потому единственное, что было способно подлинно потрясти эсэсовского палача - это известие, что Гиммлер отравился, избегнув тем самым суда. Рейхсфюрер струсил и, так сказать, "улизнул" от ответственности. Это Ланг считает предательством по отношению к себе лично - исполнителю гиммлеровских приказов.
Когда после ареста Ланга некий американец задает обанкротившемуся палачу вопрос, в котором фигурирует слово "совесть", между ними происходит следующий диалог:
"- Какое имеет значение, что думаю лично я? Мой долг - повиноваться!
- Но не такому жуткому приказу! - воскликнул американец. - Как вы могли? Это чудовищно... Дети, женщины... Неужели вы так бесчувственны?..
- ...Трудно объяснить. Вначале было очень тяжело, затем постепенно у меня атрофировались всякие чувства. Я считал, что это необходимость. Иначе я не мог бы продолжать, понимаете? Я всегда думал о евреях термином "единицы". И никогда не думал о них как о людях. Я сосредоточивался на технической стороне задачи. Ну, скажем, как летчик, который бомбит какой-нибудь город...
Американец со злостью возразил:
- Летчик никогда не уничтожал целый народ!..
- Будь это возможно и получи он такой приказ, летчик сделал бы это!
Он пожал плечами, как бы отстраняя от себя подобную мысль".
Примерно так звучит одна из последних страниц правдивой и страшной в беспощадности правды книги Робера Мерля.
Этот последний диалог относится к 1946 году, когда атомные бомбы американцев уже упали на Хиросиму и Нагасаки - на столь же беззащитных детей и женщин.
Злость возражающего американца совершенно понятна.
Ведь статья из американской газеты, по следам которой заокеанский полковник приехал к Лангу, утверждала, что комендант Освенцима как бы "символизирует полвека немецкой истории, полвека насилия, жестокости и фанатизма". Американец явился в тюрьму к Лангу, чтобы взвалить всю меру исторической ответственности империализма на немецкого расиста, а в его лице как бы на саму немецкую нацию. Американец пытался исторически отождествить немецкий народ и гитлеровский фашизм, то есть подтвердить ту самую ложь, при помощи которой немецкие империалисты в течение десятилетий одурманивали ядом шовинизма миллионы простых немцев.
Эта бесстыдная "теория" о гитлеровщине как выражении "немецкого национального духа" очень на руку заокеанским империалистам. Но "десять тысяч единиц" в сутки - это была предельная плановая цифра, о которой только мечтали Гиммлер и Ланг для газовых камер Освенцима. Американская атомная техника еще до Нюрнбергского процесса практически дала несравнимые результаты в Хиросиме, где уничтожено 300 тысяч "единиц" одним взрывом, без всякой затраты времени на сжигание или захоронение трупов.
Кстати, один из американских "героев", сбросивших бомбы на японских детей и женщин по приказу баптиста Трумэна, недавно вновь вышел на сцену американской газетной рекламы и так же, как комендант Освенцима, заявил, что его никогда не мучили никакие упреки совести и спал он после этой своей операции совершенно спокойно и без дурных сновидений. А в ту минуту, когда сбрасывал бомбу, он думал больше всего отнюдь не о жертвах, но лишь о том, чтобы вывести самолет из-под взрывной волны, то есть так же "сосредоточивался на технической стороне задачи". Видимо, этот робот, так же как и Ланг, считает, что за приказ ответствен только тот, кто его отдает, а не тот, кто выполняет.
Не считая погибших в самой войне, на полях сражений, в годы второй мировой войны миллионы мирных людей, детей и женщин различных стран погибли в городах и селениях от налетов авиации, а в гитлеровских лагерях смерти погублено в общей сложности около восьми миллионов человек - евреев, русских, французов, чехов, поляков, немцев и многих других национальностей.
Хозяева империалистического мира в течение многих лет намеренно заставляют немецкий народ и другие народы Запада позабыть историю второй мировой войны и усыпляют их человеческую бдительность - бдительность матерей, бдительность самой молодежи, бдительность рабочего класса, изготовляющего орудия массовой смерти.
Книга Р. Мерля "Смерть - мое ремесло" не содержит гневных призывов не допустить войны, автор романа не произносит разоблачительных речей против фашизма. Он просто показывает обнаженную правду. Дело не в бесноватом фюрере, который был всего лишь простым лакеем промышленных монополий. Истерический "пророк" шовинизма вполне заменим. На империалистическом рынке авантюризма и шарлатанства можно всегда найти сотни пройдох на роль "фюрера", отравляющего народы ядом военной истерии, а особенно в периоды капиталистических кризисов и безработицы.
Главное - уберечь от этих фюреров души народов. Ведь целью империалистических хозяев является подчинение психики миллионных масс, убийство в них морали, уничтожение чувства ответственности за свои действия и способности критически мыслить. Они хотят убедить миллионы людей в том, что единственный долг народов заключается в слепом повиновении "вождям", на чьей ответственности лежат судьбы мира и право распоряжаться человечеством.
После выхода романа "Смерть - мое ремесло" некоторые критики упрекали автора этой книги в сгущении красок. Опубликованные позже в печати подлинные мемуары коменданта Освенцима Рудольфа Гесса подтвердили, что писатель Робер Мерль изобразил и фашистские преступления и самого эсэсовского убийцу совершенно документально, именно с предельной художественной правдивостью.
Когда эта вступительная статья была уже написана, ее автор получил письмо от автора романа Робера Мерля.
Выражая радость по поводу того, что его книга "Смерть - мое ремесло" станет доступной русскому читателю, Робер Мерль пишет, что этот роман сыграл важную роль в развитии его собственных взглядов и во всей его жизни.
"В самом деле, - пишет Р. Мерль, - когда я начал писать "Смерть - мое ремесло", я делал это вначале единственно из побуждений нравственных и психологических. Иначе сказать - в начале этой работы я был в состоянии полнейшего политического невежества; и даже тогда, когда книга вышла в свет, я сам не сразу понял ее значение. В моей тогдашней наивности я не ожидал, что этот роман может вызвать чье-либо озлобление. И после его опубликования я был ошеломлен неистовой злобой нападок, которые я навлек на себя во Франции и еще больше - в Западной Германии. Только тогда я сам осознал политический подтекст этого романа. Но нападки, объектом которых я стал, имевшие целью возвратить меня на "путь истинный", как раз напротив, с еще большей ясностью обнажили передо мною сущность мира, в котором я жил.
Если бы мне пришлось сегодня писать роман "Смерть - мое ремесло" заново, то я написал бы его иначе, во многом совсем по-другому. Но я никогда не смогу забыть, что этот роман, и такой, как он есть, оказал на меня, его автора, глубокое влияние и что он был моим первым шагом на пути осознания писательского долга".
Публикуя с благодарностью это авторское признание Р. Мерля, написанное им специально для включения в предисловие к русскому переводу его романа, мы должны сообщить читателям, что писатель Робер Мерль сегодня идет в рядах борцов за мир, против фашизма в любых его проявлениях.
