Таня подняла рюмку и сказала: «Велкам ту ауэ хауз. Ай эм глэд ту си ю хиа!» Арне выпил водку залпом. Таня отпила чуть-чуть и сильно поморщилась. Клара тоже немножко хлебнула, но гримасу сдержала. Вообще-то в ее положении нужно воздерживаться от алкоголя. Но, во-первых, глупо быть в России и не попробовать русскую водку, которую все так хвалят. А во-вторых, водка – это что-то вроде дезинфекции. Так, на всякий случай…
После четвертого кольца Клара отважилась попробовать огурец. Вкус у него был абсолютно не шведский, в нем совсем не было сладости, и он как-то по-особенному хрустел. Клара взяла еще. Отец вообще уплетал угощение с большим аппетитом. «Попробуй хлеб! – сказал он Кларе, – мне кажется, я за всю жизнь вкуснее хлеба не ел!»
Арне не заметил, как выпил всю водку. Девушки от второй дружно отказались, так что он доливал только себе. Таня свою порцию кое-как осилила, Клара же рюмку не допила, но Арне добру пропасть не позволил – обнаружив, что в бутылочке больше нет ни капли, решительным жестом опрокинул и рюмку дочери. Клара подумала, что раньше отец никогда так не поступал…
Блины оказались нежными, пышными, воздушными, и Клара, кстати, уже совершенно спокойно отнеслась к тому, что их тоже вытащили из-под подушки.
Отец просто сиял от удовольствия. Клара тоже почувствовала вдруг необычное легкое тепло. Они разговаривали на странном смешении языков. Все фразы, которые Таня вчера перед сном сверила со словарем, были уже произнесены. И устав говорить на неродном языке, они отказались от английского. Таня по-русски рассказывала им о школьном театре, Клара по-шведски – о предстоящей свадьбе, а Арне – о том, что его четвероюродный дедушка по матери был женат на русской аристократке, которую звали Антонина… И всем казалось, что они отлично понимают друг друга.
Обнаружив, что блины заканчиваются, Таня вдруг загрустила, рассердившись на себя из-за того, что приготовила так мало. Заметив смену ее настроения, Арне и Клара попытались осторожно выяснить, чем это вызвано, снова вернувшись к английскому.
– Ноу-ноу, эврисинг из окей, – махнула рукой Таня. Со стороны прихожей на этих словах донеслись какие-то странные звуки – царапанье, скрежет. Таня вздохнула и нахмурила брови, мгновенно изменившись в лице. Потом раздались неровные шаги.
Отец растерянно посмотрел на Клару. Клара испугалась. Остро и быстро. Где-то глубоко в душе ее и раньше покалывала крохотная булавка подозрительности. Ну разве не странно – она, Клара Стьернлёв, сидит в квартире у какой-то горничной, получает искреннее удовольствие от жареного репчатого лука и общения, которое Мартин насмешливо назвал бы невербальным?.. Теперь же подозрение превратилось в страх: а вдруг им подсыпали в эту странную еду какое-нибудь наркотическое вещество? И они прекратили оценивать действительность адекватно? Сейчас этим воспользуется могущественный КГБ, и их посадят в тюрьму. Как Валленберга…
На пороге комнаты возник грустный мужчина лет сорока. Посмотрел на них и медленно произнес:
– Ну здравствуйте, товарищи капиталисты!
«Ну вот», – напряглась Клара.
– Это мой отец. Его зовут Евгений Павлович, – сказала Таня на английском и почему-то посмотрела виновато.
Евгений Павлович подошел к шкафу, открыл нижнюю дверцу и вытащил оттуда носатый фотоаппарат в кожаном чехле.
– Татьяна, скажи им, что я вас сфотографирую, а потом ты им фото пришлешь на память. Пусть адрес оставят.
«Сэнд фото, ю адрес», – чуть дрожащим голосом произнесла Таня. Они втроем так и сидели за столом, не решаясь пошевелиться. Клара злилась на себя из-за своих недавних опасений, и в особенности – из-за того, что приплела сюда Валленберга. Таня смущенно опустила глаза вниз. Арне смотрел широко раскрытым взглядом, ставшим от выпитого очень доверчивым.
Евгений Павлович присматривался к ним минуты две-три. Потом бодро пощелкал фотоаппаратом, произнес: «Ну вот и все, товарищи капиталисты! Аривидерчи!» – и вышел в другую комнату. И пока дверь, закрывавшая его от гостей, описывала плавную, с тихим жалобным скрипом дугу, Клара успела увидеть, как он тяжело упал на подушки, под которыми совсем недавно лежали луковые кольца ala Достоевский и блины по-шаляпински…
– Ну, дорогая девочка, – одновременно торжественно и растроганно начал по-английски Арне, – спасибо тебе за все. Мы тебе действительно очень признательны. И я, и моя дочь. Ты очень хороший человек. И мы очень хотим, чтобы ты была счастлива…
Таня смущенно улыбнулась.
– Нам пора, – продолжила Клара, – Спасибо тебе еще раз. А завтра мы бы хотели пригласить тебя на ужин в ресторан гостиницы.
Таня узнала и «ужин», и «ресторан», и «гостиницу», но посмотрела растеряно, потому что не была уверена, что ее действительно куда-то приглашают.
– Ми приглашать тебья на ужин. Савтра. Восем час. Хотель. – Прочитав ее сомнения, повторил по-русски Арне.
Прямо перед уходом иностранные гости поцеловали Таню в щеку, и ей захотелось заплакать.
Слезы, впрочем, в мгновение ока высушило любопытство – закрыв дверь, Танин взгляд упал на яркий пакет с Клариным подарком.
В пакете лежало чудо. Розовое, с тончайшими кружевами, перламутровыми пуговичками и широким поясом, а от талии – складки, мягкие, струящиеся, в точности, как у мраморных богинь из Эрмитажа. Дрожащими руками Таня надела чудо. Застегнула пуговицы, повязала пояс. Распустила свои косички, провела щеткой по волосам. Развернула две узкие боковые створки зеркала так, чтобы видеть себя со всех сторон. Минут пять смотрела на себя – и только потом от души расплакалась…
* * *
Третьего мая Арне с самого утра отбыл на свою конференцию. Клара, которая вообще-то любила вставать ни свет ни заря, проснулась неожиданно поздно. Ощущения после вчерашнего вечера были сложными, внутри что-то царапалось. Почему-то было неловко – словно она сделала что-то не так. А еще она жалела эту русскую девчонку – ведь матери у той нет, живет с отцом, который, судя по всему, выпивает. И при этом такая симпатичная, улыбчивая! Позвала домой совсем незнакомых людей, еду им приготовила… Клара вспомнила, как месяца три тому назад к Мартину на работу приезжали французы. Их возраста и положения. Они сходили вместе в ресторан, поговорили на отвлеченные темы: о погоде, о бирже. Потом спокойно разошлись. Следующим утром Клара записала фамилии французов на последнюю страничку своего ежедневника, где она составляла список тех, кому нужно будет отправить рождественскую открытку, – и благополучно забыла о новых знакомых.
А вчера она по собственной инициативе пыталась рассказывать русской девчонке – которая к тому же младше ее лет на десять! – о том, как Мартин делал ей предложение! И как долго ей пришлось этого предложения ждать…
Приняв душ и одевшись, Клара спустилась в ресторан, заказала кофе и булочку со взбитыми сливками. Вспомнила чай и блины из-под подушки. Они были гораздо вкуснее, чем сегодняшний завтрак.
«На свадьбу ее, что ли, пригласить?» – подумала шведка. – «Впрочем, неизвестно, как на это может отреагировать Мартин… И потом ее могут не выпустить! Здесь же какие-то совершенно идиотские порядки…»
В половине двенадцатого появилась их гид Маргарита. Накануне она пообещала сходить с Кларой за тканью, чтобы, в случае чего, помочь ей объясниться с продавцом. Магазин располагался примерно в квартале от гостиницы, они неторопливо шли по Невскому проспекту.
– Вообще-то не хочу вас заранее разочаровывать, – заявила Маргарита, – но идея покупать что-либо из вещей в нашей стране на самом деле не очень удачна. Качество наших товаров оставляет желать лучшего.
Кларе очень захотелось вернуть Маргарите хоть какую-нибудь из тех цифр – «свидетельствующих о достижениях народного хозяйства», которыми гидесса бомбила их во время экскурсии по городу. Но Клара, разумеется, не запомнила ни одного «показателя» и поэтому промолчала.
Магазин оказался неоправданно огромным, а выбор тканей действительно был невелик. Материал висел полосами на стенах, в центре зала было пусто и хотелось сыграть в футбол. Клара выглядела разочарованной.
– Я же говорила! – воскликнула Маргарита с легким злорадством, – здесь только отечественное! А все, что касается одежды, ценится у нас только в том случае, если оно импортное!
Покупателей было не много. Клара заметила, что на них с любопытством смотрят. Оставив Маргариту у витрины с постельным бельем, она медленно направилась вдоль стен. Узнала белую тюлевую занавеску и верхнюю, коричневую с разводами штору из Таниной квартиры. Что-то похожее на Танино бежевое в цветочках платье, которое выглядывало из-под ее рабочего халата. А еще в магазине было множество однотонных тканей серого, коричневого и грязно-синего цветов. Наверное, из них шились всевозможные униформы.
Где-то в углу Клара остановилась. И увидела свою ткань – белую, довольно плотную, шелковую с едва уловимым рисунком в виде волнистых линий. Очень приятную на ощупь. Помяла материал в руках, он немного сморщился, но быстро разгладился.
