Психея ведет меня к каменной скамье.
— Тебе нужно положить голову между колен?
— Это не поможет. — Мир не перестанет вращаться. Мне пришлось… Я не знаю. Я не знаю, что
мне делать. Я всегда видела свой путь перед собой, простирающийся на протяжении многих лет к моей конечной цели. Это всегда было так ясно. Заканчиваю магистратуру здесь, на Олимпе, иду на компромисс с матерью. Подождать, пока мне не исполнится двадцать пять, и я получу свой трастовый фонд, а затем использовать деньги, чтобы вырваться из Олимпа. Трудно пробиться сквозь барьер, который отделяет нас от остального мира, но это не невозможно. Не с помощью нужных людей, и мои деньги гарантировали бы, что так бы онои было. И тогда я буду свободна. Я могла переехать в Калифорнию, чтобы получить докторскую степень в Беркли. Новый город, новая жизнь, новое начало.
Теперь я вообще ничего не вижу.
— Я не могу поверить, что она сделала это. — Психея начинает расхаживать, ее движения
короткие и сердитые, ее темные волосы, так похожие на волосы нашей матери, раскачиваются при каждом шаге.
— Каллисто убьёт ее. Она знала, что ты не хочешь в этом участвовать, и все равно заставила
тебя.
— Психея… — Мое горло горит и сжимается, грудь сжимается еще сильнее. Как будто меня
пронзили насквозь и я только сейчас это заметила.
— Он убил свою последнюю жену. Своих последних трех жен.
— Ты этого не знаешь, — автоматически отвечает она, но избегает встречаться со мной взглядом.
— Даже если я это не так… Мама знала, на что, по мнению всех, он способен, и ей было все
равно. — Я обхватываю себя руками. Это никак не помогает унять мою дрожь. — Она продала меня, чтобы укрепить свою власть. Она уже одна из Тринадцати. Почему этого недостаточно для нее?
Психея садится на скамейку рядом со мной.
— Мы найдем способ справиться с этим. Нам просто нужно время.
— Он не даст мне времени, — тупо говорю я. — Он собирается провести свадьбу так же, как он
сделал предложение. — Сколько у меня времени? Неделя? Месяц?
— Мы должны позвонить Каллисто.
— Нет. — Я почти кричу это слово и делаю усилие, чтобы понизить голос. — Если ты скажешь ей
сейчас, она придет прямо сюда и устроит сцену. — Когда дело доходит до Каллисто, это может означать, что мы будем кричать на нашу мать… или это может означать, что мы снимем один из каблуков-шипов, которые она предпочитает, и попытаемся вонзить Зевсу в горло. В любом случае будут последствия, и я не могу позволить своей старшей сестре нести бремя защиты меня.
Я должна найти свой собственный путь через это.
Как-то.
— Может быть, устроить сцену — это хорошая вещь в данный момент.
Благослови Психею Господь, но она все еще не понимает. Как дочерей Деметры, у нас есть два варианта — играть по правилам Олимпа или полностью оставить город позади. Это так. Невозможно сломать систему, не заплатив за это, и последствия будут слишком серьезными. Один из нас, выходящий за рамки, создаст волновой эффект, влияющий на всех, кто связан с нами. Даже Мать, будучи одной из Тринадцати, не спасет нас, если до этого дойдет.
Я должна выйти за него замуж. Это гарантировало бы, что мои сестры останутся под защитой, или как можно ближе
к ней, насколько это возможно в этой яме с гадюками. Это правильно, даже если от одной этой мысли мне становится плохо. Словно в ответ, мой желудок сжимается, и я едва успеваю добежать до ближайших кустов, чтобы меня вырвало. Я смутно осознаю, что Психея убирает мои волосы с лица и потирает мне спину успокаивающими кругами.
Я должна это сделать… но я не могу.
— Я не могу этого сделать.
Произнесение этого вслух делает это более реальным. Я вытираю рот и заставляю себя встать.
— Мы что-то упускаем. Мать ни за что не отправила бы тебя замуж за человека, который может
причинить тебе вред. Она амбициозна, но она любит нас. Она не подвергла бы нас опасности.
Было время, когда я соглашалась. После сегодняшнего вечера я не знаю, чему верить.
— Я не могу этого сделать, — повторяю я. — Я не буду этого делать.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})
Психея роется в своей крошечной сумочке и достает жвачку. Когда я корчу ей рожу, она пожимает плечами.
— Нет смысла отвлекаться на рвотное дыхание, когда ты делаешь заявления о намерениях,
которые изменят твою жизнь.
Я беру жвачку, и аромат мяты действительно помогает мне немного успокоиться.
— Я не могу этого сделать, — повторяю я снова.
— Да, ты упоминала об этом. — Она неговорит мне, насколько невозможным будет выход из этой
ситуации. Она также не перечисляет все причины, по которым борьба с никогда не пойдет по моймц. Я всего лишь одинокая женщина, противостоящая всей силе, которую Олимп может выдвинуть на первый план. Выходить за рамки — это не вариант. Они заставят меня встать на колени, прежде чем отпустят. Чтобы выбраться из этого города, мне уже требовались все ресурсы, которые у меня были. Выбираться отсюда теперь, когда Зевс заявил на меня свои права? Я даже не знаю, возможно ли это.
Психея берет меня за руки.
— Что ты собираешься делать?
Паника проносится в моей голове. У меня зарождается подозрение, что если я вернусь в это здание, то больше никогда не выйду оттуда. Это похоже на паранойю, но я чувствовала себя странно из-за того, как скрытно мать вела себя в течение нескольких дней, и посмотрите, чем это обернулось. Нет, я не могу позволить себе игнорировать свои инстинкты. Больше нет. Или, может быть, мой страх затуманивает мои мысли. Я не знаю, и мне все равно. Я просто знаю, что абсолютно не могу вернуться.
— Ты можешь сходить за моей сумочкой? — Я оставила ине, и свой телефон наверху. — И сказать
маме, что я плохо себя чувствую и что я иду домой?
Психея уже кивает.
— Конечно. Все, что тебе нужно.
После ее ухода требуется десять секунд, чтобы понять, что возвращение домой не решит ни одной из этих проблем. Мама просто приедет, заберет меня и отвезет обратно к моему новому жениху, связанной, если понадобится. Я вытираю лицо руками.
Я не могу пойти домой, я не могу остаться здесь, я не могу думать.
Я вскакиваю на ноги и поворачиваюсь ко входу во двор. Я должна дождаться возвращения Психеи, должна позволить ей уговорить меня на что-то похожее на спокойствие. Она такая же хитрая, как и мама; она найдет решение, если дать ей достаточно времени. Но позволить ей вмешаться означает рисковать тем, что Зевс накажет ее вместе со мной, как только поймет, что я отчаянно не хочу, чтобы его кольцо было у меня на пальце. Если есть шанс избавить моих сестер от последствий моих действий, я собираюсь это сделать. У матери и Зевса не будет причин наказывать их, если они не участвовали в том, чтобы помочь мне бросить вызов этому браку.
Я должна выбраться, и я должна сделать это в одиночку. Сейчас.
Я делаю один шаг, потом другой. Я почти останавливаюсь, когда подхожу к толстой каменной арке, ведущей на улицу, почти позволяю своему нарастающему безрассудному страху подвести меня и поворачиваюсь, чтобы подчиниться ошейнику, который Зевс и моя мать так хотят надеть мне на шею.
Нет.
Одно-единственное слово звучит как боевой клич. Я бросаюсь вперед, мимо входа и выхожу на тротуар. Я ускоряю шаг, двигаясь быстрым шагом и инстинктивно поворачивая на юг. Подальше от дома моей матери. Подальше от башни Додона и всех хищников, находящихся внутри. Если я только смогу отойти на некоторое расстояние, я смогу думать. Это то, что мне нужно. Если я смогу привести свои мысли в порядок, я смогу придумать план и найти выход из этого беспорядка.
Ветер усиливается, когда я иду, пронизывая мое тонкое платье, как будто его не
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})
существует. Я двигаюсь быстрее, мои каблуки стучат по тротуару так, что это напоминает мне о моей матери, и о том, что она сделала.
Мне все равно, права ли Психея, что у матери, несомненно, есть какой-то план в рукаве, который не ставит мою голову буквально на плаху. Ее планы не имеют никакого значения. Она не разговаривала со мной, не давала мне повода сомневаться; она просто пожертвовала пешкой, чтобы получить доступ к королю. Меня от этого тошнит.
