Я едва успеваю дойти до конца квартала, как две тени отделяются от зданий по обе стороны улицы и идут в ногу в нескольких футах позади меня. Мента и Харон. Я уже давно привык к тому, чо мои ночные странствия никогда не бывают по-настоящему одиночными. Даже когда я был ребенком, никто никогда не пытался остановить меня. Они просто позаботились о том, чтобы я не попал в какие-нибудь неприятности, из которых я не смог бы снова выбраться. Когда я, наконец, захватил нижний город и мой опекун ушел в отставку, он передал контроль над всем, кроме этого.
Более мягкий человек предположил бы, что мои люди делают это из осторожности. Может быть, в этом и есть часть всего этого. Но в конце концов, если я умру сейчас без наследника, тщательно поддерживаемый баланс Олимпа пошатнется и рухнет. Дураки в верхнем городе даже не понимают, насколько я важен для их машины. Невысказанный, непризнанный… но мне так больше нравится.
Ничего хорошего не происходит, когда остальные Тринадцать обращают свои золотые глаза в эту сторону.
Я срезал путь по переулку, потом по другому. Есть части нижнего города, которые выглядят как остальная часть Олимпа, но это не одна из них. Переулки воняют до небес, и стекло хрустит под моими ботинками при каждом шаге. Тот, кто видел только поверхность, пропустил бы тщательно скрытые камеры, расположенные так, чтобы охватывать пространство со всех сторон.
Никто не приближается к моему дому без того, чтобы мои люди не знали об этом. Даже я, хотя я уже давно научился нескольким трюкам, когда мне нужно побыть одному. Я поворачиваю налево и шагаю к невзрачной двери, втиснутой в такую же невзрачную кирпичную стену. Быстрый взгляд на крошечную камеру, расположенную в верхней части двери, и замок со щелчком открывается под моей рукой. Я тихо закрыл за собой дверь. Мента и Харон прочешут местность и вернутся, чтобы убедиться, что у двух почти незваных гостей не возникнет никаких глупых идей.
— Теперь мы внутри. Отпусти меня. — Голос Персефоны такой же холодный, как у любой
принцессы при дворе.
Я начинаю спускаться по узкой лестнице.
— Нет. — Темно, единственный свет исходит от слабых бегунов на полу. Воздух становится
умопомрачительно холодным, когда я достигаю конца лестницы. Теперь мы полностью под землей, и мы не беспокоимся о климат-контроле в туннелях. Они здесь для легкого путешествия или для того, чтобы в последнюю минуту сбежать. Они здесь не для утешения. Она дрожит у меня на плече, и я рад, что нашел время накинуть на нее пальто. Я не смогу осмотреть ее травмы, пока мы не вернемся в мой дом, и чем быстрее это произойдет, тем лучше для всех.
— Поставь… Меня… На Землю.
— Нет, — повторяю я. Я не собираюсь тратить время на объяснения, что сейчас она работает на
чистом адреналине, а это значит, что она не чувствует никакой боли. Но она будет чувствовать боль, как только эти эндорфины выветрятся. Ее ноги изранены. Я не думаю, что у нее переохлаждение, но я понятия не имею, как долго она была на улице зимней ночью в этом печальном подобии платья.
— Ты часто похищаешь людей?
Я ускоряю шаг. Исчезла острая ярость, сменившаяся спокойствием, в котором нарастает беспокойство. Она может впасть в шок, что будет чертовски неудобно. У меня есть врач по вызову, но чем меньше людей, которые знают, что Персефона Деметроу сейчас у меня, тем лучше. По крайней мере, до тех пор, пока я не придумаю, как использовать этот неожиданный подарок.
— Ты меня слышал? — Она немного отодвигается. — Я спросила, часто ли ты похищаешь людей.
— Помолчи. Мы почти на месте.
— Это не совсем ответ. — Я получаюнесколько секунд благословенной тишины, прежде чем она
продолжает говорить.
— С другой стороны, меня никогда раньше не похищали, поэтому я полагаю, что ожидать ответа
о предыдущем опыте похитителя просто глупо.
Она звучит совершенно бодро. Она определенно в шоке. Продолжать эту линию разговора — ошибка, но я ловлю себя на том, что говорю:
— Ты побежал ко мне. Это вряд ли можно назвать похищением.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})
— Разве? Я просто бежала, чтобы убежать от двух мужчин, преследовавших меня. Был ты там
или нет не имеет значения.
Она может говорить все, что ей заблагорассудится, но я видел, как она нацелилась на меня. Ей нужна была моя помощь. Нуждалась в ней. И я не мог ей отказать.
— Ты практически бросилась в мои объятия.
— За мной гнались. Ты казался меньшим из двух зол. — Мельчайшая пауз. — Я начинаю
задаваться вопросом, не совершила ли я ужасную ошибку.
Я пробираюсь по лабиринту туннелей к другой лестнице. Она почти идентична тем, по которым я только что спустился, вплоть до бледных полозьев на каждой ступеньке. Я переступаю их по две за раз, игнорируя ее слабый стон в ответ на то, что мое плечо сотрясает ее живот. И снова дверь открывается со щелчком, как только я прикасаюсь к ней, ее открывает тот, кто дежурит в комнате охраны. Я замедляюсь достаточно, чтобы убедиться, что дверь за мной закрыта должным образом.
Персефона слегка поворачивается у меня на плече.
— Винный погреб. Я не думаю, что предвидела это.
— Есть ли какая-то часть сегодняшнего вечера, которую ты предвидела? — Я проклинаю себя за
то, что задал этот вопрос, но она ведет себя так странно невозмутимо, что мне искренне любопытно. Более того, если она действительно находится на грани переохлаждения, то поддерживать ее разговор прямо сейчас — разумный курс действий.
При этих словах ее странно веселый тон стихает почти до шепота.
— Нет. Я ничего из этого не предвидела.
Чувство вины укололо меня, но я игнорирую его с легкостью долгой практики. Последний лестничный пролет из винного погреба, и я останавливаюсь в заднем коридоре своего дома. После короткого внутреннего обсуждения я направляюсь на кухню. В нескольких комнатах по всему зданию есть принадлежности для оказания первой помощи, но два самых больших комплекта находятся на кухне и в моей спальне. Кухня ближе.
Я толкаю дверь и резко останавливаюсь.
— Что вы двое здесь делаете? — Гермес замирает, держа в своих маленьких руках две бутылки
моего лучшего вина. Она одаривает
меня обаятельной улыбкой, в которой нет ни капли трезвости.
— В башне Додона был праздник храпа на вечеринке. Мы ушли пораньше.
У Диониса голова в моем холодильнике, и этого достаточно, чтобы сказать мне, что он уже пьян или под кайфом — или какая-то комбинация того и другого.
— У тебя самые лучшие закуски, — говорит он, не останавливаясь в своем набеге на мою еду.
— Сейчас не самое подходящее время. Гермес моргает за своими огромными очками в желтой
оправе.
— Э-э, Аид. — Женщина на моем плечом вздрагивает, как будто ее ударили по проводу под
напряжением.
— Аид? — Гермес снова моргает и одной рукой откидывает назад облако своих черных кудрей
— Я правда, действительно пьяна, или это Персефона Деметроу, перекинутая через твое плечо,
как будто ты собираешься разыграть какую-то сексуальную ролевую игру?
— Это невозможно. — Дионис наконец появляется с пирогом, который моя экономка оставила в
холодильнике сегодня утром. Он ест его прямо из контейнера. По крайней мере, на этот раз он пользуется вилкой. У него также есть несколько крошек в бороде, и только одна сторона усов завита; другая лишь немного, как будто он недавно провел рукой по лицу. Он хмуро смотрит на меня.
— Ладно, может быть, и не невозможно. Либо это, либо травка, которую я курил с Хелен во
дворе перед отъездом, была чем-то приправлена.
Даже если бы они не сказали мне, что придут прямо с вечеринки, их одежда говорит сама за себя. Гермес одета в короткое платье, которое было бы похоже на дискотечный шар, отражающий маленькие искорки на ее темно-коричневой коже. Дионис, вероятно, начал вечер в костюме, но он разделся, а на моем кухонном островке лежит комок скомканной ткани, который, без сомнения, является его пиджаком и рубашкой.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})
