Сердце Джонни дрогнуло от радости.
— Ты пойдешь вместе со мной на другой берег?
— Да, и даже чуть дальше, — добродушно проворчал солдат. — Вернее говоря, ты со мной, — возразил Густав. — Надеюсь, ты ничего не имеешь, против?
— Конечно же нет! — горячо отозвался мальчик, с готовностью подхватывая конец брезентового свертка.
Они тронулись в путь, и зеленый островок с шалашом скоро остался позади них.
4
Короткие размышления.
Удивительное средство для переправы.
«Напрямик короче всего!»
Привал в лесу.
«Мы идем вместе! — ликовал мальчик. — Густав остался со мной, а я с Густавом, ура! Он большой, сильный и практичный, и у него есть чудесный рюкзак. Я буду с ним еще целый день, а может, и больше, а может… — он задумался. — А может, до самого Берлина? Это было бы слишком большим счастьем. Он должен будет вернуться назад и воевать против русских, ведь он солдат. Густа» наверняка храбрый солдат. Он покажет русским! Жаль, что я еще маленький, а то бы я был ему верным другом. Сто, тысячу русских, — да что там! — половину русской армии обратили бы мы в бегство, стреляя из пулемета или из чудо-оружия, о котором сейчас столько говорят. А потом, может быть, получили бы по ордену. И о нас написали бы в военных сводках. Вот бы удивились все, когда узнали, что Густав и Иоганнес Бахман героически защищали Германию от большевиков и за это получили из рук фюрера Рыцарский крест. — Джонни вдруг остановился. — От фюрера? Маме бы это не понравилось. Она не слишком хорошо отзывается об Адольфе Гитлере. Она называет его свиньей, иногда даже коричневой свиньей».
«Свинья, страдающая манией величия», «Русские обратят ее в бегство», «Во всех несчастьях виноват он и его приспешники».
Джонни нередко слышал такие мамины рассуждения, когда они были одни в квартире. И чувствовал себя при этом очень неспокойно, так как знал, что порой и стены имеют уши.
— Эй, не мечтай, — раздался над ухом мальчика голос Густава.
Тем временем они подошли к берегу.
— Теперь все надо делать быстро. Апрель еще не самое лучшее время для купания, и, чем проворнее мы будем, тем меньше замерзнем.
Они быстро разделись, вещи связали в узелок. Бросили на воду набитый камышом брезент. Густав велел мальчику лечь на брезент животом, а узелок с вещами положить себе на шею, чтобы тот не промок. Джонни сделал все, как ему сказали. Брезент был мягкий, как матрас, и только чуть промок снизу.
Сильными толчками рук Густав уверенно толкал это оригинальное средство переправы через реку. Буквально минуты за две они добрались до противоположного берега.
— Разотрись как следует, — посоветовал солдат мальчику, когда они взобрались на крутой склон, — три как можно сильнее, пока кожа не покраснеет, как у вареного рака!
Сам он вернулся на другой берег и перевез подобным же образом рюкзак и свои вещи.
Затем они отправились вверх по течению. Железнодорожная насыпь с разрушенным мостом оставалась позади, становясь все меньше и меньше, пока совсем не исчезла в туманной дымке. Земля под ногами была влажной и немного пружинила. Иногда им приходилось осторожно обходить болотистое место или трясину. Джонни держался как можно ближе к своему взрослому другу, шедшему впереди с длинным шестом в руках, которым он нащупывал дорогу. Мальчику было немного не по себе. Он то и дело вздрагивал, когда из болотных луж поднимались и лопались зловонные пузыри. Ему казалось, что за ними все время следят злые пучеглазые болотные духи и зеленые, печально вздыхающие русалки, живущие в непроходимых топях. Джонни боялся навсегда исчезнуть в вязкой грязной трясине.
Когда утреннее солнце на ладонь поднялось над горизонтом и в его лучах растаяли последние облачка тумана, они наконец свернули от реки в сторону. По небольшой низине они дошли до соснового бора, непреодолимой стеной поднявшегося метрах в двухстах от них.
Молодые деревца были прямыми и стройными, их ветви и сучья переплелись между собой.
Солдат и мальчик прошли немного вдоль опушки, пока не натолкнулись на заросшую просеку, клином вдававшуюся в лесок.
Густав вытащил из кармана гимнастерки карту, потом военный компас, с помощью которого быстро сориентировался на местности.
— Нам не остается ничего другого, — проговорил он, сдвигая пилотку на лоб и почесывая рукой затылок, — кроме как попытаться пробраться вот здесь.
«Через этот запутанный лес? — хотел было спросить Джонни. — Так он еще более непроходимый, чем колючая изгородь вокруг замка спящей красавицы…»
Солдат, словно угадав мысли мальчика, пояснил:
— Здесь короче всего.
«Здесь пробьется только тот, кому это действительно очень нужно. Кто знает, — мысленно утешал себя Джонни, — может, Густав выполняет какое-нибудь особо важное задание?»
Широкими сильными плечами Густав помогал себе прокладывать путь. Ему то и дело приходилось пускать в ход толстую палку. Но ветви и сучья мстительно хлестали по рукам и ногам. Сосновые иглы и мелкие кусочки коры падали за воротник, прилипали к потной шее, вызывая нестерпимый зуд. Джонни с облегчением вздохнул, когда они наконец наткнулись на узкую тропинку, идти по которой было легче.
Солнце поднялось уже над верхушками деревьев, когда они вышли на поляну — крохотную такую, не больше цирковой арены. Остановившись на прогретом солнцем пятачке, Густав сбросил с плеч рюкзак, а мальчик тут же устало опустился на росшую островками траву.
— Что, тяжеленько было, а? — спросил солдат.
Джонни подвернул брюки и посмотрел на свои израненные ноги. Они горели так, словно он добрый час простоял в муравейнике.
— Если бы у меня были ботинки, — пробормотал он.
Густав задумчиво потер подбородок.
— Сперва немного отдохни, — сказал он наконец.
Джонни сосал шоколад, который солдат достал ему из своей сумки, и мечтательно глядел в голубое небо. Накануне вечером шоколад показался ему гораздо вкуснее. Вдруг вдали снова раздался шум. Наверное, он и не прекращался, просто мальчик не обращал на него внимания. Шум доносился приглушенно, то с одной стороны, то с другой.
Густав, казалось, и не собирался продолжать путь.
Джонни силился взглянуть на него, но веки помимо его воли становились все тяжелее и тяжелее.
Вдруг раздался многоголосый гул, становившийся все мощнее и громче. Мальчик разглядел в безоблачном небе несколько крошечных точек. Медленно, но верно они удалялись в западном направлении.
— Наверное, бомбардировщики? — поинтересовался Джонни.
— Да, — подал голос Густав, — поэтому они и летят так высоко.
— Немецкие?
— Отсюда не разберешь. Я уже давно не видел немецких бомбардировщиков.
— Тогда, выходит, русские?
— Так как я почти три года прослужил в зенитных войсках и имею кое-какой опыт, можно предположить, что да.
— Куда же они летят?
— К своей цели.
— В Берлин?
Прошло несколько секунд, прежде чем Густав пробормотал в ответ:
— Тем, что наши города превратились в развалины, мы в большей степени обязаны американцам и Томми.
Темные точки в небе, попав в солнечные лучи, ярко засияли, а потом исчезли за верхушками деревьев. Джонни подумал, что Густав прав. Каждый раз, когда объявляли воздушную тревогу, прилетали либо англичане, либо американцы, одни — ночью, другие — днем. Русских самолетов он не видел ни разу. Говорили, что у русских нет таких самолетов, а если бы были, то они бы тоже бросали на берлинцев бомбы.
— Откуда они взялись?! Нам надо быстрее идти дальше, — вздохнул Джонни.
Густав молчал так долго, что мальчик поднялся и с любопытством поглядел в его сторону.
Он увидел перед собой согнутую спину. Руки солдата усердно работали, словно водили иголкой с ниткой.
— У тебя что-то порвалось?
Солдат покачал головой.
— Что же ты тогда шьешь?
— Погоди.
И тут мальчик увидел брезент. Он был разрезан на куски и разложен на земле. Рядом был воткнут в землю тяжелый солдатский нож.
Джонни подошел ближе и заглянул через плечо солдата. Тот как раз кончал сшивать два куска брезента; один из них по форме был похож на стельку.
— Я знаю, что это будет! — закричал мальчик. — Это будет ботинок.
— Хотелось бы, — ответил Густав, отматывая с катушки длинную нитку.
— Да ты все умеешь, — удивился мальчик, — и шалаш строить, и плот, а теперь еще и ботинки шьешь.
— Кто часто и подолгу живет вдали от дома и родной матери, тот со временем может многому научиться.
Джонни прижался головой к широкой и теплой спине солдата. Тот дышал глубоко и спокойно, и плечи его равномерно поднимались и опускались.
— Как вдруг стало тихо.
Отдых и забота Густава доставляли ему большое удовольствие.
