Она смотрела, как разношёрстная компания выходит через лавку, и вздыхала.
– Сэмилл, Бертеле, подождите. Я не знаю, буду... будем ли мы с братом тут на следующей неделе. Вы ответственные парни. Поручаю вам тех, кто пришёл позже. Ваш труд будет достойно вознаграждён. Лепёшки на ваш выбор после занятия. Черилл, я оставлю деньги...
– Кир Конда оставил.
– Даже так? Хорошо. Вы поняли меня? Всё, что вы знаете. Я оставлю вам листы с указаниями. Буквы до "К", слоги с пропевами. С вас два занятия. Правда, думаю, у вас все передерутся, – сказала Аяна, отворачиваясь к столешнице. – Вам ни за что не остановить драку.
– Спорим, у нас не будет ни одной драки? – задиристо выставил подбородок Бертеле, щупая языком дырку от зуба. – На что спорим?
– Пять медяков каждому, если занятия пройдут без драк, – повернулась к ним Аяна, хитро прищурившись. – Но я сомневаюсь...
– Твоё слово, – сказал Сэмилл. – Хоть ты и женщина...
– Мы договорились, что я эйстре, как и мой брат, – подняла бровь Аяна. – У эйстре, как и у гватре, нет пола, забыл, что вы сами говорили?
– Прости, эйстре.
– Вот когда превзойдёшь меня во владении словом, тогда и будешь дерзить.
Бертеле и Сэмилл вежливо и угрюмо кивнули и удалились вслед за остальными.
– Кимо, Кимате, ареме даре, – негромко пела Аяна, наслаждаясь чистыми волосами, перехваченными шнурком, рассыпающимися по спине, и пытаясь не обращать внимания на щёлок, жгущий потрескавшуюся кожу рук. – Тендо дарене, олма антаде!
Кимат бегал по двору вокруг лохани, и Ишке сидел на коричневых перилах лестницы, щуря зелёные глаза, будто присматривая за ними.
– Аяна! – крикнула Иллира со второго этажа. – Подойди ненадолго!
Аяна ополоснула руки из ковшика и взлетела наверх по лесенке.
– Это оно? – спросила Иллира.
Аяна грызла губу, глядя на лежащее на кровати нижнее платье.
– Да. В ближайшее время начнётся.
– Ближайшее?
– Сола говорила, это случается за несколько дней. От одного до пяти.
– Пяти? – возмутилась Иллира. – Я лопну! Это дитя отбило мне даже те места, о существовании которых я не подозревала!
– Вообще тут не всё, – сказала Аяна, вытирая руки об передник. – Следи, хорошо? Будет ещё.
– А ты принимала роды сама? – жалобно спросила Иллира. – Может, мне и гватре не нужен?
– Я бы сказала, что тебе нужна повитуха, но у вас тут такого нет. Я помогала только при простых... Не смогу помочь, если что-то пойдёт не так. Но у тебя всё пойдёт так, – быстро добавила Аяна. – Просто, знаешь... на всякий случай. Для уверенности лучше позвать ещё кого-то.
– Мне страшно, – вдруг сказала Иллира, обнимая живот.
– Мне тоже было страшно. А куда теперь денешься? Так же тоже ходить невозможно. И обратно уже не... не рассосётся, как Сола говорила.
– Ты что такое говоришь! – шлёпнула её Иллира по плечу. – Аяна!
– Я шучу. Давай, я постираю.
– Спасибо. Спасибо. Я полежу, хорошо?
– Пусть Черилл сходит к родителям Кидемты и предупредит, что она может задержаться или остаться.
– Они уже знают. Её мать даже приходила. За это не переживай.
Аяна развешивала бельё, цепляя за грубую верёвку ранками на пальцах, и вздрагивала.
– Кимо, Кимате, – напевала она беспокойно, глядя, как Кимат развозит варёную крупу с кусочками мяса в подливке по большой коричневой тарелке. – Кушай, мой большой мальчик.
Она сидела над кроваткой, поглаживая его волосы, и любовалась на густые тёмные ресницы, пухлые губы, маленькие прямые брови, слегка взлетающие к вискам, как крылья ночной хищной птицы, на его светло-коричневую нежную кожу, и вдыхала запах его кожи, целуя вялые сонные тёплые ладошки.
– Ишке! – Он прыгнул ей за спину и остался там, укладываясь. – Балбесина! Отдай покрывало!
Какой-то неуловимый миг она ждала, что он напряжённо вскочит и тёмной тенью скользнёт между звезд, перелетая через перила в арку, словно в какой-то другой, внешний мир, но тут же смахнула эту мысль ресницами, зажмуривая глаза.
Конда обещал, и он придёт. Он верен своей клятве, и он придёт, не сегодня, так завтра, не завтра, так послезавтра. Она ждала два года, неужели сложно подождать три недели? Конда вернется и свалится на неё, стягивая рубашку, с площадки у окна, и накроет её губы своими, и руки будут горячими и тяжёлыми на её теле...
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
Она сжалась в комок, будто пыталась свернуться вокруг разгорающегося пожара, не давая огню дышать, но добилась лишь того, что у неё самой сбилось дыхание.
Завтра у Гелиэр свадьба. Её кирью проводят к порогу и отвезут в другой род, которому она будет принадлежать. Аяне нужно быть рядом, потому что она её подруга и капойо, связанная договором... Нет. Просто подруга. Иллире в любой момент теперь может потребоваться помощь, а ещё мальчишки, которым нужно будет дать задания для тех, кто присоединился позже.
В голове зазвенело. В этой звенящей пустоте больше не было её, Аяны, дочери олем Лали, но была эйстре, мать, капойо, подруга, помощница и иногда даже гватре Аяна.
Она развернулась к окну и обняла Ишке, и тот не стал отпихивать её лапами. Его гладкая коричневая шерсть была тёплой. Аяна подтянула своего кота поближе к носу и закрыла глаза, вдыхая его тёплый слабый звериный запах, смешавшийся с запахом полыни ошейника и трав, лежавших под её простынёй.
Утро принесло неожиданную прохладу. Ишке спал в ногах, и она осторожно вытянула их из-под покрывала, пытаясь не разбудить.
– Как ты? – спросила она, на ходу хватая горячую лепёшку из печи, на что Кидемта укоризненно погрозила ей пальцем, а Садор сделал гневное лицо.
Иллира покачала головой и развела руками.
– Глухо. Ничего. Даже как-то дышать стало легче.
– Это хорошо. Отдыхай, ладно? – сказала Аяна, перекидывая лепёшку из руки в руку и вдыхая сквозь зубы. – А-а-а, горячо!
– Да. Поезжай. надо подготовить твою кирью.
– Иллира, а как оно вообще происходит?
– Что именно? – развернулась Иллира к ней, недоуменно морщась. – Я думала, тут-то ты всё знаешь, в том числе и на собственном опыте.
Кидемта прыснула в рукав, пряча лицо, а Садор слегка смутился.
– Я про саму... сам обычай.
– Ну, я помню что-то, но это всё давно видела. Где-то к полудню её в дом везут, и вся семья провожает до порога. Нанимают музыкантов, которые сопровождают повозку. В том доме встречают родители мужа и он сам. Он её через порог переносит и отводит в комнату, осмотреться, и потом подтверждает, что она его жена. Она сидит в комнате, постится, конечно, а род празднует появление нового члена семьи. Аяна, ты опять смотришь на меня так!
– Прости... Прости.
– Она как новорождённая в роду, понимаешь? Никто не выносит младенца показывать родне.
– У нас вся семья приходит посмотреть, и соседи тоже. И все тискают. Младенца, я имею в виду!
– У вас вообще там особый случай. А если заразят чем? А?
– Тут ты права, конечно.
– В общем, они празднуют, а потом он со стола забирает всё самое вкусное, что ему понравилось, и несёт на подносе ей, это означает, что он будет делить с ней все радости жизни. И вино. Они кормят друг друга с рук и пьют из одного стакана, или не пьют, если он против. А наутро он выносит красную ленточку... Или не выносит, и тогда это беда. Там и другое смотрят...
– Эти моменты она не упоминала. Понятно. А откуда он её берёт? Ленточку?
– На талии завязывают, перед передачей. Это делает мать, но придётся тебе.
Аяна шла, на ходу жуя лепёшку, к конюшне Перулла.
– На, золотой мой. – Она оторвала край без начинки и протянула гнедому. – Я с тобой тоже всеми радостями жизни буду делиться. Ты мой красавец, мой хороший.
Ташта тянулся ласкаться, и она почесала его между ушей и поцеловала в бархатный нос с торчащими во все стороны длинными усами.
Сад жужжал обычной жизнью, большие мухи с полосками, изображавшие пчёл, зависали в воздухе, чтобы вдруг резко сдвинуться и зависнуть на несколько ладоней дальше от прежнего места. Из травы вылетали мелкие прозрачные комарики, а дорожка шуршала камнями под синими туфлями, и прохлада скользила по плечам, как халат с танцующими журавлями.
