После взятия Дели, мы выгнали всех жителей за стены города, чтобы расправиться с сипаями. Людей оставили в полях под охраной сикхов и пуштунов. Держали там, как скотов. Видя караван с товарами и золотом, проходивший мимо, в одном лагере начался бунт. Люди прорвали цепь сикхов и приблизились к нам. Я был в отряде охраны мистера Лансера. И я видел, как поначалу он хотел отдать людям часть запасов, которые предназначались для нашего отряда. В этом не было ничего такого… Он без труда закупился бы всем необходимым в любом соседнем городе. Нас было сто сорок человек. При его тогдашнем богатстве он мог кормить нас по три раза в день самыми изысканными блюдами хоть двести подряд. Но это был уже не тот человек, которого я знал все семь лет службы в Индии. Обида на Уилсона после разорения своих прилавков во время осады, и сказочное богатство, свалившееся на него несколько дней спустя, превратили его в одну из тех крыс, которые…
– Ну-ну, старик! – оборвал его Дэвид. – Полегче!
Анна стояла перед стариком ошеломленная историей о своем отце.
– Простите, миссис Сколфилд. – сказал Пол. – Но, я слишком хорошо знал вашего отца, чтобы не заметить перемены, произошедшей с ним. И, простите мне мою старческую вспыльчивость.
– Продолжайте, пожалуйста, – тихо ответила Анна.
– В общем, он приказал стрелять по этим голодным детям, – сказал старик и на его глазах появились слезы. – Я подошел к нему и просто встал рядом, будто бы решил охранять его лично. Я помню его взгляд. Он будто бы просил прощения у меня, а в это время остальные, перестреляв женщин и мужчин, стали добивать детей. Не меньше минуты он смотрел на это убийство, пока не остановил нашего капрала. После этого сел в свой дилижанс и произнес только одну фразу: «Чертовы язычники».
Старик вытер глаза и продолжил.
– На середине пути, около Ахмадабада, когда мы подъезжали над глубокой пропастью, он приказал остановить караван и вышел из дилижанса с тремя сундуками, в которых были золотые монеты. Он распределил золото между нами – солдатами и индусами-носильщиками. А после этого приказал сбросить все телеги в пропасть. Все понимали, что стало причиной этого его поступка. Он выглядел настолько решительным и уверенным в себе, что никто, даже этот лис капрал Гроуф не стали ему перечить. Охранять уже было нечего. Он отпустил нас. Сел в свой дилижанс и отправился в Бомбей уже один. Говорят, там он задержался на месяц, заканчивая какие-то свои дела, после чего уплыл в Англию. В Индии его больше не видели.
Анна еще четыре раза заезжала к Полу, чтобы расспросить про отца. И тот рассказывал ей о добром характере…
Джимми стоял за дверью, когда происходил этот разговор и слышал все, о чем рассказывал старик. Сейчас он был уверен, что Пол что-то утаил от дочери Джорджа Лансера. Он постучал в дверь его каморки.
– Кто? – раздался недовольный старческий голос.
– Санта Клаус! – пошутил Джимми.
Старик распахнул дверь и Джимми окутал целый вихрь сивушных испарений.
– Санта Клаусам без бутылки входа нет! – рассмеялся Пол, увидев Джимми.
Тот достал из сумки припрятанную бутылку.
Пол удовлетворенно кивнул и указал Джимми на стол, заставленный стаканами и пустыми бутылками.
– Заходили тут одни… – стал оправдываться старик. – Весь выходной к черту! Обобрали, сволочи, и отыграться не дали.
– А что так? – спросил Джимми.
– Почему отыграться не дали? – развеселился Пол. – Да потому что под стол свалились кузнечики!
Джимми засмеялся.
– А кто такие? – поинтересовался он.
– Шушера с кухни – поваренок и его дружок… Этот – посудомойщик. Сопляки!
– Значит, на мне отыграешься, – сказал Джимми, ставя бутылку на стол.
– А что… идея неплохая! – улыбнулся старик. – Только, ты же такой же. На полбутылки согнешься…
– Посмотрим.
Они сели на табуреты. Пол достал из ящика вяленый окорок и копченый сыр, приговаривая, что для хороших гостей и приличной закуски не жалко.
– Ну! За встречу! – Пол поднял стакан из толстого стекла, наполовину наполненный бренди, и они выпили.
Джимми стал мешать колоду.
Где-то через час, несколько раз проиграв старику по мелочи и хорошенько подпоив его, Джимми приступил к расспросам.
– И все-таки не верю я, Пол, что человек, приказавший расстрелять сотни детей и женщин ради денег, возьмет и откажется от всего своего богатства, – начал он.
Старик отхлебнул из своего стакана.
– А ты не лезь в чужую душу – глядишь, и самому черти сниться не будут.
– А они ему снились что ли? – спросил Джимми.
– Ему и не такое снилось, – мрачно ответил старик.
Он посмотрел на капрала мутным взглядом: «Тебе-то что?».
Джимми поежился на стуле, не зная, что ответить.
– Богатым стать хочу, – сказал он первое, что пришло в голову. – Где эта пропасть?
– Так там ничего уже и не осталось, – ответил Пол. – Тряпки да безделушки были – все сгнило уже давно. А если бы что и осталось, то я бы и сам туда не полез.
– Слишком высоко?
Пол еще раз пристально посмотрел на Джимми.
– Слишком проклято.
Капрал от удивления не знал, что сказать.
– Да… – поучительным тоном сказал Пол. – И тебе будет наука… Язычник или христианин, все одно – человек. И душа у всех человеческая.
– А кто проклял? – спросил Джимми.
– Так, эти… как их… дети и прокляли, – удивился Пол.
Он уже еле сидел на табурете.
– Поднялись все, кто жив остался. Как поняли, что наши их стрелять больше не будут, стали что-то там буробить на своем. Знаешь, так было – в одном конце поля голосок из под трупа, в другом конце – детская голова вылезает из под чьей-то ноги и опять голосок. И так несколько сотен детишек, – продолжил он. – Один, видать, начал, а остальные подхватили. И все громче: «Апа ланата девата!». Это на ихнем, будь ты проклят, означает. И, знаешь, все громче-громче, потом на визг, крик, слезы, все орут, не прекращают… Мне до сих пор, как вспомню, жить тошно становится. Ведь пока собрались, расселись, тронулись – не меньше получаса прошло. А они все скулят это свое: «Апа ланата девата!». Глазенки горят, самые маленькие визжат, убитых пытаются поднять, а те, что постарше – только головы из-под трупов высунули и кричат нам. Попробуй-ка выдержи такое, если ты сам все это сотворил. Тут, делов-то было – накорми их, и езжай себе с миром. И люди-то все простые были. Небось, и те были, которых сам знал, торговал с ними, не сброд трущобный – точно. Нищих в другой лагерь вывезли.
Пол расплакался, бормоча что-то пьяным, еле ворочающимся языком.
Джимми налил еще по чуть-чуть, и они молча выпили.
– Не верю, – сказал Джимми. – Врешь ты. Вернее, недоговариваешь.
Он отрезал себе большой жирный ломоть мяса и тут же проглотил его.
Анна умерла сегодня ночью.
– Знаю. Сказали уже, – ответил старик. – Прокляли его. И деньги его.
– Какие деньги?
Старик на секунду протрезвел.
– Не было никаких денег, – спокойно сказал он, но тут же продолжил заплетающимся языком. – Вс-се раз-з… раз-дал…
Джимми понял, что надо пользоваться моментом, иначе в другой раз из старика ничего не вытянешь.
– А остальные? – спросил он.
– Так остальных-то не дал. Кто же остальные даст? – усмехнулся пол. – Остальных-то я до Бомбея не видел.
– Куда же он их дел, если ты их до Бомбея не видел?
– Да, никуда! – крикнул Пол. – При себе держал!
– Зачем?
– Как зачем?
– Ну, зачем он их при себе держал?
– А вот ты, имей ты… два мешка! Два! Один с золотыми монетами, второй – с камнями драгоценными! Ты их что… тетушке бы на хранение оставил?
– При себе бы держал, – согласился Джимми. – Но потом положил бы в банк. А может продал бы.
– Эх… – махнул на него рукой Пол. – Умный… Все вы умные такие, пока молодые… А как повзрослеете, сидите и жалеете, что шансом не воспользовались… И я такой же… Дурак!
Джимми ждал, пока старик договорит.
– Надо было грохнуть его… – тихо сказал Пол. – До Бомбея… Когда он всех отпустил…
– Так вас бы самих там в первую же ночь пристрелили, – сказал Джимми. – Кроме тебя же с ним никого не было.
– А ты откуда знаешь?
– Ты сам только что сказал.
– Да. Сказал, – согласился старик.
Джим подлил ему бренди.
– До Ахмадабада мы вместе с отрядом вернулись, а оттуда до Бомбея поехали на поезде.
Пол посмотрел на Джима и многозначительно кивнул.
– А в Бомбее, почему не грохнул? – спросил Джим.
– Там уже поздно было… Да, я и не думал об этом. Он мне за то, что я его сопровождал пятьсот фунтов отстегнул.
Старик подмигнул Джиму.
– Значить, как он все дела свои обделал, меня отпустил… Я на месяц в борделе засел!
Полу вдруг стало весело, он привстал и попытался что-то станцевать, но тут же повалился на пол и захрапел.
