Но больше всего я мечтал переехать – хотя бы в черничный Лугнасад или в благодатные земли между Литой и Лугнасадом. Раза два я пытался устроиться пахарем, но вспоминал про тетушку Луну и дядюшку – и понимал, что не могу их бросить. Вряд ли простой пахарь смог бы разбогатеть настолько, чтобы построить дом и перевезти туда своих родных.
Окна тетушкиной и дядюшкиной комнат выходили на лето, и если утром отдернуть шторы, можно было увидеть багрянец рябин Мабона и залитые солнцем луга Лугнасада вдалеке. Окна же большого зала на первом этаже и моей комнаты выходили на зиму, и вечером я пораньше задергивал шторы, чтобы не видеть темных равнин, подернутых густым туманом и первым снегом. Иногда в тумане виднелись огни, мелькали силуэты, настолько расплывчатые, что я даже не понимал, были они или нет. Очень-очень редко – по пальцам можно перечесть такие вечера – за пеленой тумана в темноте виднелся огонек, и я верил, что это огни Йоля, где ветви омелы, и яркие свечи, и праздничное дерево.
Когда меня посылали за хворостом для очага, я нарочно шел в сторону осени, хоть в этом не было никакой необходимости – мне нравилось чувствовать себя храбрым, ужасно храбрым, балансировать на грани жизни и смерти, на грани тьмы и света, на грани зимы и осени. Я подбирал высохшие ветви, смотрел на черные голые деревья, и мне казалось, что за мной неустанно следят чьи-то зловещие глаза. Но я никогда не переходил на ту сторону маленького ручья по полуразрушенному мосту – что-то подсказывало мне, что там начинается нечто настолько зловещее, что человеку там делать нечего.
История, о которой я готовлюсь поведать, случилась в праздник Настоящего. Ни один день в году я не ждал с таким же нетерпением, как празднество, когда огромное Настоящее прокатится мимо нашего дома. Еще за две недели до праздника я смотрел в бинокль на золотисто-желтые деревья Мабона, куда уже пришло Настоящее, и где его встречали корзинами плодов. В самый день праздника даже выходил пораньше на улицу и подметал дорожку, по которой катилось Настоящее, – как будто Настоящее могло оценить мои старания.
Тетушка Луна готовила тыквенный пирог, а мы с дядюшкой вырезали Тыквенного Джека и зажигали свечи. И когда со стороны осени приходила ночная тьма, мимо нашего дома торжественно катилось Настоящее – чудный мир с чужим городами и огнями чужих домов…
До сих пор толком не понимаю, что произошло – просто в какой-то момент что-то светлое отделилось от громадины Настоящего и упало в пожелтевшую траву. Я бросился к блеклому пятну, но тетушка тут же осадила меня – мало ли там что, а когда я увидел, что непонятное сияние слабо шевелится.
Её звали Джекет.
Так она сказала мне в первый вечер, когда я спросил, как её зовут. Вернее, не спросил, сначала ткнул пальцем себе в грудь, назвал своё имя – Сателлит, потом указал на неё, она ответила:
– Джекет.
В первый вечер…
– Так ты заблудилась?
Это я спросил уже потом, после коротких сбивчивых вопросов и ответов, как называется по-ихнему хлеб, а вино, а дом, а трава, а луна, а солнце, а вино, а лю… нет, нет, про Люблю я её не спрашивал.
– Так ты заблудилась?
Нет, она не заблудилась, всё оказалось банальнее, – торопилась в город, ехала в повозке, возвращалась из гостей, вроде как разругалась с кем-то, поэтому ехала одна, а с повозкой что-то случилось, то ли колесо она сломала, то ли что – Джекет пришлось идти пешком, не успела в город к полуночи, еще видела, как закрываются ворота вдалеке.
– А лошадь? – спросил я, – лошадь?
– Лошадь? – Джекет изумленно уставилась на вороного Брауни, который пасся за воротами.
– У тебя сломался экипаж, но ведь у тебя была лошадь, которая везла повозку.
– Нет, – Джекет помотала головой, – не было лошади.
Я ничего не понимал. Я представить себе не мог, что хрупкая Джекет тащила на себе повозку, хотя, быть может, это была маленькая тачка, груженая урожаем или еще там чем. У тачки отвалилось колесо, треснула ось, и надо было всё бросить и спешить в город – но глупая Джекет кинулась поправлять ось, потеряла драгоценное время до захода солнца или до полуночи…
– Ты везла повозку? – догадался я.
– Нет-нет, что ты, – Джекет замотала головой, – я ехала в повозке.
Я ничего не понял, да мне и не надо было ничего понимать. Сегодня предстояло немало дел – разгрести хлам в комнатке на чердаке и устроить там спальню для Джекет. А еще надо было вырезать парочку тыкв и зажечь в них свечи, чтобы Джекет было светло.
– Ты… ты чего?
Я обернулся и увидел, что тонкие плечи Джекет вздрагивают, – я догадался, что она плачет, да я бы тоже плакал, если бы потерял свой дом и оказался в неведомых краях безо всякой возможности вернуться домой.
– Ну что ты, – я обнял Джекет за плечи, – мы… мы догоним настоящее, и…
Я тут же понял, что сболтнул глупость. Немыслимо было догнать Настоящее, не стоило даже и пытаться. Я не говорю уже о том, что пришлось бы идти через темные времена после Самхейна, что было подобно смерти.
– Я… а я знаю, что делать… через год Настоящее вернется сюда, и ты снова в него вернешься.
– Джекет недоверчиво всхлипнула.
– Я дам тебе самого быстрого вороного коня, ты поскачешь в нем в свой город… ты успеешь…
Тут же я сам спохватился, что Джекет может и не успеть, слишком коротко время между началом Самхейна и закатом солнца, когда нужно одолеть огромное расстояние между Безвременьем и Настоящим, успеть в город до того, как закроют ворота и зажгут фонари.
– Ничего, – продолжил я, – мы пойдем с тобой в Мабон с его золотой листвой и в Лугнасад, где черничные ночи, и там ты запрыгнешь в своё настоящее, когда оно прикатится туда…
Джекет благодарно обняла меня и прижалась губами к моей щеке…
…в ту ночь я узнал, как на их языке будет – люблю…
…а через какое-то время в наши неприютные края пришли дурные вести – кто-то сообщил, что в далекий Имболк не прикатилось Настоящее.
Сначала мы не придали значения этой новости, и даже тетушка Луна не вздохнула по обыкновению – куда мир катится. Дядюшка философски заметил, что бывает, Настоящее запаздывает в Имболк на два-три дня, а то и дольше. Но когда прошла неделя, а Настоящего все так же не было в Имболке – напрасно местные жгли свечи и костры, – мы поняли, что что-то случилось.
Джекет ничем не выдавала своего огорчения и беспокойства, но мы видели, что она буквально не находит себе места – тетушка Луна уже и не знала, как взбодрить нашу тихую и кроткую Джекет. В этот вечер я снова узнал, как на языке Джекет будет «люблю».
В ту же ночь в приоткрытое окно нашей с Джекет спальни просочился сон: он был какой-то потрепанный, с поломанным крылом.
– Разрешите… я вам приснюсь, – попросил сон.
– Пожалуйста, – ответил я и даже перевесил ловец снов поближе к кровати.
Сон оказался по-настоящему страшным – я даже пожалел, что позволил ему присниться. Я видел во сне, как темнота ночи и холод зимы переступили берег ручья и поплыли к солнцу, к теплу, к тёплому урожайному Мабону, к знойному черничному Лугнасаду, – и вот уже нет теплой летней Литы, вот уже нет костров Белтейна – все поглотили холод и тьма…
Сон очень извинялся передо мной, что он такой мрачный – но я заверил его, что мрачные сны тоже нужны, и даже предложил сну чашку чая.
А наутро я принял твердое решение:
– Джекет, мы найдем твой мир.
– Но…
– …мы найдем твой мир, – повторил я твердо, – мы пойдем туда, за Самхейн, в сторону Йоля.
Джекет недоверчиво покачала головой.
– Ну что ты говоришь такое, оттуда же никто не возвращался…
– …да никто и не пробовал туда пойти, поэтому и напридумывали черт знает чего, – сказал я и тут же подумал, что наверняка кто-то когда-то ушел туда и не вернулся, ведь не просто же так появилось это поверье, что стоит зайти за границы Самхейна, как случится что-то страшное.
Узнав о моем решении, тетушка Луна залилась слезами, категорично заявила, что никуда-никуда меня не отпустит, и Джекет тоже не отпустит, зачем бедной девочке такие переживания, себя не жалеешь, так хоть её пожалей. Дядюшка молчал, будто не зная, чью сторону принять, а потом осторожно отозвал меня в свой кабинет, открыл старенький сундучок и протянул мне оберег, выполненный из кости неизвестного животного.
– Надень его, – сказал дядюшка, – есть поверье, что он защищает своего владельца от чего-то там… по ту сторону Самхейна…
Я хотел спросить у дядюшки, было ли проверено это поверье – но не стал спрашивать.
– И вот ещё, – дядюшка достал из сундука свиток и развернул на столе пожелтевшую от времени карту, – здесь, если я не ошибаюсь, показаны тропинки на том берегу ручья…
…меня передернуло:
– Эти вещи побывали… по ту сторону Самхейна?
