Должен он мне перо вдохновения, огненный волос и ледяную слезу. Достаньте, тогда помогу.
Каким образом? – история умалчивает, но достали братья уговоренное.
Руки-ноги поободрали, одежку поизорвали, а добрались до гнезда и с животинкой
мирно договорились.
Сотворил Кумран снадобье и раздал братьям. Эндиару досталось зелье из
слезы. Потушило оно пыл юноши и подарило силу управлять снегами.
Кельмау, получил ароматное масло из пера грифона. Натерся и ощутил в
теле и душе необычайную легкость. Нахлынули на него волнами чувства милости, нежности и заботы. Даром же его стало чудное пение и способность летать.
Как подумает о чем возвышенном, так и воспаряет ввысь.
Айю и Диту протянул Кумран порошок из волоса. Благо, волос толщиной с
мизинец, обоим хватило. Прилила к сердцам их кровь, вострепетал дух и загорелся
огонь жизни в глазах. Дана им сила управлять огнем и водой.
– Исполнил я свою часть уговора, – молвил старец, – но снадобьям разойтись
надо по телу. Потому даю наказ – прежде, чем слово произнесть, или дело
сделать, время выждите, поразмыслите, силу грифонову воле вашей подчините.
Иначе, еще худших дел, чем прежде, натворите. Помните совет Талдуза – река
времени точит сердце.
– Спасибо, мудрец. Обязательно твой наказ исполним, – ответили юноши.
Вернулись братья в селение. Через несколько дней Эндиар собрался в путь.
Захотел скрыться от людей, да обдумать свое бытие – что делать, как
использовать дар? Простился с братьями и ушел в пустыню Гершет – люди не
доберутся, никто не помешает, а прохладой дня он теперь не беден.
Кельмау, Ай и Дит остались втроем. Тянулись месяцы, а Эндиар не появлялся.
Заскучали братья. Кельмау тянул грустные рулады, посматривал в окно, слегка покачиваясь на невидимом воздушном гамаке… Ай от скуки игрался с огнем.
Язычок пламени случайно ухватил Дита за пятку. Тот обиделся на проказника и в
отместку пролил ему на макушку чашу воды. Вспыхнула искра раздора и
разожглась в пылкую ссору. Принялся было Кельмау их успокаивать, да поздно –
взяла воля грифонова верх над юношами. Обратился гнев братьев на среднего –
стали они его жечь огнем и топить водою. Улетел от них брат к Эндиару, но не
было сил преодолеть жестокие пустынные ветра… Говорят, что Ай, Дит и
Кельмау умерли, а Эндиар, узнав об их кончине, озлобился, впустил в душу демонов
и стал Повелителем льдов. Отныне жгучие пески Гершета сосуществуют с
льдами Эндиарского Царства – и человек обходит те места стороной.
Не нужно было им принимать дары от мудреца, поторопились. Хотели, чтобы снадобья изменили характер. Но лишь река времени точит сердце».
Ребятишки слушали, затаив дыхание. Как жалко Кельмау. Как глупы Ай и Дит.
Каким чуждым стал Эндиар…
Тишину прервал смущенный голос.
– У меня вопрос? – Тайрин уставился на Авенира. – А что такое оболы?
– Ну… это то же, за что Крот весной получил от маленького воришки по
развилке.
Урожай удался. Пшеничные и ячменные поля как жёлтое море, волнующееся
от порывов ветра. Картофель уродился крупный – с добрый мужицкий кулак, – и
таких кулаков с каждого куста по шесть штук. Скоро предстоит жатва и вся деревня
тщательно готовится к этому времени – точат косы, поправляют плуги, заделывают
прорехи в амбарах. Пора эта тяжелая, но радостная. И чем больше радости пришло
на поле, тем тяжелее работа…
Авенир постучал в массивную дверь. Как-то не по себе ему становится, когда
входит в старостат – жилье старого Роуэльда. Откуда в бедной деревушке такое
здание? Да и кому в голову пришло возводить его здесь?
– Ну что ж ты как не свой? – знакомый скрипучий голос рассеял мысленный
туман, – входи, уж не заперто.
Староста развалился в дубовом кресле и потягивал ароматный чай.
Неподалеку на табурете примостился Старый Дон.
Роуэльд отставил чашку, приосанился:
– Есть к тебе разговор. Да садись, мнешься как чужой, правда. Для начала хочу
поблагодарить за работу. Столько урожая наша деревня не видела уже давно.
Твои… эти, как их там… сдобры и рядосев – просто чудеса творят. Теперь и самим
запасов на год хватит, и для посевной прилично останется. Да и на ярмарке
продадим телеги три, не меньше. Много ты нам нового показал, где ж тебя только
учили? Ну ладно, не это самое важное. Так, вот, – староста подался вперед, –
сейчас набирают молодняк в имперскую стражу. Мы думаем, что тебе нужно туда
напросилться. Платят хорошо, казармы удобные, да и жизнь поинтереснее, чем в
наших развалинах. Старый Дон отправил прошение…
Староста ущипнул бороду.
– Теперича принесли разрешительное письмо. Так что, можешь собираться для
похода в Глинтлей, коли не противна тебе ратная служба. Там и жену хорошую
найдешь, здесь-то девок немного. И хоромы приличные после службы дадут.
Отправляться через две недели с нашими телегами.
Нир уставился на чашку с медом, рука заерзала на подлокотнике:
– Зачем мне туда идти? Что-то случилось?
– Ты молод и силен, – Старый Дон поправил пенсне, – кроме того, в твоих
глазах светится ум, явно превосходящий возраст. Ты можешь многого достичь… но
в ином месте. Деревня полюбила тебя, как одного из нас. Но канон…
Будет лучше, если ты сможешь стать кем-то, а не прожить всю жизнь на одном
месте, закопав свои умения. Пока нет возлюбленной и детей, можно увидеть мир, что-то сделать для него. Ты помог нам с урожаем – это уже многое. Но держать
тебя здесь ради нашей выгоды – значит, закопать твои таланты в крестьянской
судьбине, а это в высшей степени нечестно.
В комнате зависло напряжение. Роуэльд спокойно попивал чай, Авенир сидел, перекатывая по столу цветастый пряник.
Дон понимающе потрепал юношу по плечу:
– Можешь не отвечать сразу. Подумай. Решение придет изнутри и всякие
колебания исчезнут. Твой возраст – время окольничества по нашему канону. После
службы можешь вернуться.
Старик взял трость и неспешно поднялся:
– Как говорили древние: «назначь стезю ноге и путь твой да будет прямым».
До встречи, друзья мои.
Мужчина накинул плащ и, не оглядываясь, вышел из старостата.
Роуэльд с Авениром остались сидеть за столом, время от времени поднося ко
рту чашки с горячей ароматной жидкостью. Для юноши путешествие грозит чем-то
страшным, неизведанным. Только перестал просыпаться в холодном поту после
побега, только приспособился к деревенской жизни, только подправил дом, только, только, только… Не нравились ему эти «только». Будто кто-то настойчиво
подталкивает вперёд, не дает остановиться, передохнуть, понять – что, где и как.
Староста терпеливо ждал. Для Авенира это предложение непонятно, как
беспричинная пощечина от любимой – страсть это или ненависть, а жжёт
одинаково. Роуэльд на своем веку повидал многое и над подобным вопросом даже
не раздумывал бы. Юноша поднял глаза:
– А что вы мне посоветуете?
– Глинтлей – это место возможностей. И опасностей. – Старик пощипал
бороду. – Тебе придется использовать всю сноровку. Коли извернешься, займешь
достойное место. Советовать? Не мое это дело – брать на себя ответственность за
чужую судьбу. Если б у меня была возможность вернуть молодые годы, не
раздумывая, покинул деревню. У тебя есть выбор, в наше время такой радости
Фортуний не принес…
– Вы о чем? – Авенир приподнял бровь.
– Ты слыхивал, что Старый Дон зовет меня художником? Я в ответ звал его
корягой, но слишком уж ему досадно было, – Роуэльд ухмыльнулся, в голосе
мелькнула нотка грусти. – Когда я был твоего возраста – то бишь полста лет назад, вместо разбитой прогнившей деревни здесь стоял красивый городок, Лиополь. Я
тогда управлял знатной живописной. Раскрашивал по заказу комнаты, рисовал
картины, изготовлял краски и масла, обучал подмастерьев и знатный люд. Мне это
нравилось. Приступало время окольничества – каждый из общины его проходит.
Два года, чтобы мир посмотреть, себя показать и выбрать – вернутся в Лиополь, или выйти из общины в мир иноверцев. Я рвался отсюда – мнил лет эдак через пять
стать художником при Глинтлейском дворе. Но, увы, мечтам не суждено было
сбыться.
На город налетели джунгары – свирепые воины, полулюди-полузвери. Почто
они покинули степь? Никто не знает. В течение четырех лет они набегали на
