“Они напуганы”, - сказала Грейс.
Погонщик сердито посмотрел на нее. “Они просто устали, вот и все. Не обращай на них внимания.”
Но Грейс знала, что это слабое оправдание. Лошади тяжело дышали - не от усталости, а от внезапного волнения, чувствуя что-то, чего не чувствовали пассажиры. Дилижанс поехал по тропе вглубь пятнадцати акров зерновых. Хотя небо было подернуто мандариновой дымкой, тропа была в тени, солнечный свет заглушался серыми горными скалами. Сначала она подумала, что из-за этих теней зерно кажется черным, но когда поле сомкнулось вокруг тропы, она поняла, что оно несет странную субстанцию. Верхушки пшеницы были покрыты сажей, а рожь поражена гнилью. Вдали лабиринт кукурузных стеблей превратился из зеленого в серый, листья были вялыми от смерти.
“Боже мой”.
Эта земля нестандартная", - сказал Рейнхольд. "Почва должно быть кислая.
Каким-то образом Грейс знала, что это нечто большее.
Лошади остановились, и Рейнхольд помог ей спуститься с козел кучера, а затем открыл дверцы дилижанса, помогая выйти сначала сестре Мэйбл, а затем преподобному. Киллиан повел всех в свою усадьбу, а его братья и сестры побежали впереди взрослых, стремясь увидеть своих родителей, надеясь найти там хоть какое-то утешение. Веснушчатая женщина открыла дверь, и они набросились на нее, как армия муравьев. Увидев преподобного, она прижала крест к груди и поспешно спустилась по ступенькам, едва не споткнувшись о домашнее платье. Она предпочла воздержаться от приветствий.
“Это Шейн”, - сказала она. “Он... он...”
Отец Блэквелл приблизился, и она чуть не упала на него.
“Бог с тобой, дитя мое. Скажи мне, что не так”.
Глаза Бриджит О'Коннер наполнились слезами. “Это мой Шейн. Он... О, мне очень больно говорить вам об этом, отец. Пожалуйста, зайдите внутрь.”
Группа вошла в фермерский дом, только Рейнхольд остался с лошадьми. Бриджит повела преподобного Блэквелла и сестру Мэйбл наверх, а Грейс сняла шляпку и занялась детьми, собрав их на кухне.
Табби спросила: “Почему мама плачет?”
Киллиан заставил маленькую девочку замолчать. Он весь дрожал. Шаги на втором этаже заставляли доски скрипеть над ними, звуча как расшатанные ворота. Грейс услышала, как открылась дверь, затем мужской голос, хриплый, злобный. Шейн О'Коннер. Грейс не могла разобрать, что он говорил, но в его тоне безошибочно угадывался яд. Мужчина был в ярости.
Табби подошла к Грейс и обняла ее за талию, уткнувшись лицом в ее бедро. Киллиан опустил голову на руки. Когда Грейс посмотрела на других молодых людей, они тоже закрыли свои лица. Это было почти автоматически, ритуально. Патрик и Исайя сложили руки на столе и положили на них головы, как будто спали. Морис, самый младший, сидел под столом, поджав ноги и положив голову на колени. Они уже проходили через нечто подобное раньше. Грейс подумала, не был ли их отец пьяницей, который порол их, как мулов, когда выпивал слишком много виски. Она никогда не видела синяков на детях О'Коннер, но, возможно, Шейн поместил их там, где другие не могли видеть.
Еще приглушенные голоса сверху — умоляющая Бриджит, кричащий Шейн. Даже сестра Мэйбл повысила голос.
Кожу Грейс покалывало. “Киллиан? Что здесь происходит?”
Но молодой человек не отвечал, не открывал глаз.
Раздался звук, похожий на звук приближающегося локомотива.
Окна взорвались.
Грейс закричала, и пол под ними затрясся, стены задрожали, сбивая с полок безделушки и банки с маринадами. Они разлетелись вдребезги, ударившись об пол. Когда клубничное варенье растеклось по древесине, джем отделился, обнажив черную гниль внутри. В консервах кишели личинки. Мальчики плакали, а Табби кричала. Грейс подошла к детям и вместе с Морисом повела их всех под стол. Они никогда не отнимали рук от своих лиц. Киллиан остался стоять, и Грейс окликнула его, вынужденная перекрикивать весь шум.
“Киллиан! Пригнись! Это землетрясение!”
Он убрал ладони ото рта. “Нет, это не землетрясение! Это проклятие!”
“О чем ты говоришь—”
Раздался щелчок, похожий на гром, похожий на одиночный выстрел, и промежутки между половицами стали шире, наполняясь чернотой, которая поднималась снизу, как отрицательные лучи света. Это был не дым, а скорее теневые лучи, не похожие ни на что, что Грейс когда-либо видела. Их вид пробрал ее до глубины души. Как может свет быть черным? Он взметнулся к потолку и распространился веерами, стекая по стенам, как лава, и перекрывая дневной свет. Она текла плавно, одинокие стремнины безжалостной тьмы.
Это было неестественно. Это было необъяснимо. Это было ужасно.
Она услышала, как отец Блэквелл кричит сверху.
“Избавь нас, о Господи! От всякого греха, от вечной смерти, от самого черного из черных, от сетей дьявола!” Голос преподобного стал громче. “Обрати зло на моих врагов и в Своей верности уничтожь их!”
Рейнхольд ворвался в парадную дверь, заметив Грейс, скорчившуюся под столом, и детей О'Коннер, прижавшихся к ее рукам, как птенцы под крыльями птицы-матери. В его руках была винтовка "Шарпс".
“Мисс Коулин!”
Паника в глазах мужчины подтолкнула ее к действию. Они должны были выбраться из этого заброшенного дома. Она вывела детей из-под стола, когда вокруг сгустилась тьма. Они отказывались открывать глаза, поэтому ей и Рейнхольду пришлось тащить их к входной двери. Грейс схватила Киллиана за руку, но он не сдвинулся с места. Ей придется вернуться за ним.
“Давай же!” - сказал Рейнхольд.
Она пришла с Табби и Морисом, по одному ребенку с каждой стороны от нее, ее руки были прижаты к их шеям сзади, чтобы не потерять их. Рейнхольд оставил входную дверь открытой, и большой квадрат естественного света, казалось, взывал к Благодати. Сияние раннего вечера переливалось различными оттенками меди и золота. Пока она бежала, ее волосы начали падать ей на глаза, пучок распустился. Пряди были густыми от пота. Дети вышли первыми, и Грейс чуть не перепрыгнула через порог и споткнулась, ударившись о ступеньки. Рейнхольд схватил ее за локоть, и они побежали вместе. Выбравшись из дома, дети опустили руки и открыли глаза. Рейнхольд крикнул им, чтобы они садились в дилижанс, но лошади быои потными и брыкались, выгибая шеи, и молодые О'Коннери в страхе попятились.
Грейс услышала шаги позади них. Она оглянулась, почти ожидая, что какой-нибудь копытный демон сядет им на хвост. Из темноты появилась сестра Мэйбл, ведя за руку отца Блэквелла. Киллиан была с ними. Увидев их в безопасности, Грейс вздохнула с облегчением, но выражение их лиц омрачило это чувство. Преподобный был цвета мела, красота монахини внезапно постарела. Их руки были скользкими от крови, а Библия отца Блэквелла тлела в его руках. Грейс уставилась на дверной проем, ожидая — молясь — увидеть Бриджит О'Коннер и ее новорожденного ребенка.
Мать так и не появилась.
***
”Я предлагаю сжечь ее", “ сказал Рейнхольд. “Сжечь ее дотла”.
Он стоял, прислонившись к стене, и сворачивал сигарету. Его маленькая жена была рядом с ним, молчаливая, как всегда. Напротив них сестра Мэйбл вела других сестер в тихой молитве, благословляя всех, кто пришел на собрание. Ратуша была переполнена, жители собрались, чтобы обсудить странные события, происходящие в Хоупс-Хилл. Некоторые хотели услышать о доме О'Коннер из первых уст. Некоторым нужно было распространять сплетни. У других были свои собственные странные истории.
“Ты хочешь разрушить весь дом?” - спросил кто-то.
Рейнхольд покачал головой. “ Не только дом, но и всю ферма. Очисти огнем”.
Среди собравшихся пронесся сердитый ропот.
“Земля отправилась к дьяволу”, - сказал он. “Это проклято!”
Мужчина на заднем сиденье сказал: “Чушь собачья. Выпей еще, Рейнхольд.
“Я видел это, ты, дурак! Сестра Мэйбл и отец Блэквелл тоже это видели. Как и Грейс Коулин и все те бедные дети, которые теперь остались сиротами. Ты думаешь, мы все лжецы? Некоторые из вас видели зерно с дороги, не так ли? Видели ряды кукурузы? Все это так же черно, как туз пик.”
