В прозрачной пластиковой папке, отдельно приложенной к делу, я нашёл несколько документов, свидетельствовавших об ещё одной стороне быта провинциального барина. Это были ксерокопии четырёх заявлений в милицию, сделанных в разное время – начиная с декабря 2004-го года и заканчивая июлем 12-го. Оказывается, Пахомов любил приглашать в своё логово девочек по вызову, и в обращении с ними ни в чём не сдерживал свою первобытную звериную натуру. Некая Надежда Головко, восемьдесят седьмого года рождения, уроженка села Микулино под Ярославлем, писала: «Он напился и полез драться. Я сапративлялась но он ударил меня в лицо, патом схватил за волосы и вывел на улицу. Там было холодно но он приказал мне плисать и петь песню. У меня тикла кровь, но я стала танцевать. Он кидал в меня бутылками и банками от пива. А когда я упала он подошол и ударел меня в живот ногой. Я ачнулась уже в больнице».
В корявом письме ночной бабочки читалась вся её тусклая, банальная судьба. Пьяная деревня в далёком Замкадье – без возможности получить образование, без работы и перспектив на будущее. Ежедневный «Дом-2» по телевизору и мечты о сладкой, роскошной жизни. «Я хотела бы жить на Манхэттене и с Деми Мур делиться секретами», – почему-то вспомнились мне слова некогда известной песни. Но вместо Манхэттена Надя оказалась в этом мрачном особняке, один на один с его разъярённым монструозным властелином… Я представил себе как это было. Пьяный Пахомов за волосы вытаскивает избитую полуголую девчонку на улицу и швыряет её в весеннюю слякоть. «Танцуй давай!» – приказывает он. Она встаёт и начинает неуклюже двигаться, дребезжащим сорванным голоском выводя какую-нибудь первую пришедшую в голову мелодию. Её лицо и голая грудь залиты кровью, волосы растрёпанны. После побоев она едва держится на ногах. Пахомов, наблюдает за ней, отпивая из бутылки, и пьяно ржёт… Затем ему приходит в голову новая блажь, и он бросает в девчонку сначала одну, потом другую бутылку. Несколько раз ей удаётся увернуться от этих снарядов, пущенных сильной, но нетвёрдой рукой. В Пахомове просыпается азарт, он кидает ещё и ещё… Наконец, одна из бутылок сбивает девушку с ног. Она кричит от боли, но пьяного эти звуки только раздражают. Чтобы прекратить их, Пахомов подходит и пинает её ногой в живот… При всём этом, конечно, присутствовали охранники. О чём они думали, наблюдая за забавами шефа? Кто-то вероятно брезгливо отворачивался, кто-то смотрел равнодушно, как на привычное и обыденное, а кто-то, быть может, и надеялся попользоваться беспомощной девчонкой после хозяина… А не было ли среди них и тех, кто представлял на месте несчастной своих дочь, сестру, и наполнялся при этом самой обычной и естественной ненавистью к этому жестокому самодуру? А сколько ещё было таких историй?.. Да, версия с охранником выглядит убедительно. Имея доступ к системам наблюдения, замести следы не сложно. Можно смонтировать или удалить записи, отключить ту или иную камеру, наконец, безопасно пустить в здание, а после и вывести из него своих сообщников. Убили Пахомова в два часа ночи, труп же обнаружился в пять. На то, чтобы спрятать концы в воду имелось целых три часа – огромный срок! Странно, но среди предоставленных документов почти отсутствовали данные об опросе охранников. В полицию вызвали только некоего Антона Велидова, начальника агентства «Константин», руководившего наблюдением за домом. Тот отвечал лаконично: ни один сотрудник на месте преступления в означенное время не присутствовал, никто ничего не слышал и не видел…
В остальных материалах не было ничего интересного. Одна из трёх оставшихся фотографий представляла собой кадр с той самой видеозаписи, запечатлевшей отъезжающую от особняка машину. На мутном изображении едва-едва различался контур автомобиля и его номер, людей же в салоне нельзя было рассмотреть вовсе. Ещё на двух снимках оказались музыкальные плееры, которые убийцы оставляли на месте преступления, предварительно запустив на них «Священную войну». Это были серебристые пластиковые прямоугольники с большими эмалированными кнопками на передней панели. Ничего примечательного, обычная безымянная китайщина стоимостью около пятисот рублей. Такие плееры покупают подростки, которым родители не дали денег на модные айподы. Отпечатков пальцев ни на одном из устройств не было, и идентифицировать покупателя полиция тоже не смогла – в городе такими безделушками торговали в каждом магазине электроники.
Сложив документы в папку, и перетянув её резинкой, я задумался. Всё-таки преступники, кто бы они ни были, очень странно выбирали своих жертв. Что может быть общего у отставного олигарха и городского судьи? А между тем вряд ли этот выбор случаен. Обоим преступлениям, судя по всему, предшествовала серьёзная подготовка. К каждой из своих жертв преступники имели подход и, вероятнее всего, знали их лично… Кто они – расчётливые бандиты, убирающие конкурентов с дороги, или новые декабристы, решившие начать революцию сверху? Я улыбнулся этому последнему предположению. Декабристы в забытом Богом провинциальном городке – в этом было что-то бесконечно наивное и смешное… Впрочем, чем чёрт не шутит? И в Терпилове живут люди, так почему бы там не кипеть страстям и не рождаться идеям? Я c содроганием вспомнил изуродованное лицо Обухова с синим вывалившимся языком и выдавленными глазами. Да, если речь идёт об идейных революционерах, то настроены они решительно, и дело предстоит непростое…
«Осторожно, двери закрываются, – просипел динамик электрички. – Следующая станция – Солнечногорская». Я очнулся от размышлений. Как быстро летит время! Почти приехал, следующая остановка – моя. Я приблизился к окну и надышал на его расписанной инеевыми узорами поверхности небольшую проталину. За мутным, оплывающим влагой стеклом как в дыму замелькали корявые деревца, покрытые грязным снегом пригорки, гаражи и жестяные крыши Терпилова. На сером фоне неба отчётливо проглянул иглообразный контур главной городской достопримечательности – двадцатиметровой, ещё дореволюционной каланчи, неизвестно за что прозванной местными колокольней Ивана Великого. Пятнадцать лет я не был в этом городе…
Глава третья
Когда-то нынешний районный центр Терпилов был большой деревней Терпиловкой, относящейся к вотчине их светлостей князей Юсуповых. На всю округу славились её шерстяные платки и особенно – расписная глиняная посуда, которую в лучшие времена сравнивали даже со знаменитой гжельской. Ничем больше не отличившись, Терпиловка всё-таки попала и на страницы «Истории» Карамзина в качестве одной из штабных стоянок Лжедмитрия Второго, и в воспоминания Герцена, задержавшегося тут во время возвращения из Пермской ссылки. Учёным в точности не известна история происхождения названия Терпиловки. Одни утверждают, что деревенька унаследовала фамилию некоего Терпиловского, разорившегося дворянчика, владевшего ей в начале пятнадцатого века, другие считают, что имя это возникло гораздо позже – в веке семнадцатом, и связано оно с восстанием Ивана Болотникова, бушевавшим в этих местах. Дескать, пока жители окрестных селений вешали господ и сжигали их усадьбы, одна Терпиловка продолжала вести спокойную, размеренную жизнь…
За время советской власти деревня выросла сначала в большое село, а после, когда в сороковых годах на её окраине нашли залежи олова – и в небольшой посёлок городского типа. В начале семидесятых здесь жило уже около тридцати тысяч человек, и посёлку присвоили статус города. При Советах Терпилов существовал за счёт швейного предприятия «Красная стрела», продукция которого продавалась по всему Союзу, и завода потребительской электроники «Миг». Сегодня, понятное дело, от былого благополучия не осталось и следа – швейная фабрика, не выдержав конкуренции с китайским ширпотребом, давно закрылась, а на месте электронного завода нынче склады и торговые центры. Из источников дохода у города остались только старые оловянные шахты. Но и на этом, некогда процветающем промысле, сказалась всеобщая деградация. Если в советское время руду, добываемую там, перед отправкой на экспорт подвергали обработке (торговать её вторичными продуктами выгоднее), то теперь сырьё отгружают как есть – перерабатывающее оборудование ещё в девяностые то ли пришло в негодность, то ли перепродано… Поговаривают, впрочем, что и ресурс шахт на исходе, новой же разведки собственники не производят – для бизнеса это разорительно. Как только закроются месторождения, погаснут и доменные печи заводов, а вместе с тем прекратится и город… Так и живёт Терпилов, пробавляясь подножным кормом и, подобно дряхлой зажившейся старухе, с немощной покорностью ожидая собственной смерти. Не выразились ли в убийствах последние, отчаянные проблески его угасающего сознания? Не бессознательные ли это попытки стряхнуть с себя сонное оцепенение, вернуться к активной жизни?..
