— Знаю. Не забыл.
Цауна ушел догонять Анну. Савелис, оглядевшись, сказал Илмару:
— Пойдем отсюда куда-нибудь. Тут неподходящее место для разговора.
Не дожидаясь согласия Илмара, он сошел с тротуара, пересек улицу и, не оглядываясь — идет ли тот за ним, направился в тень деревьев, окаймлявших Эспланаду. Неподалеку от коммерческого училища биржи они нашли единственную свободную скамью и сели. По соседству под надзором нянек в крахмальных наколках резвилась группа детишек. Время от времени мимо их скамьи проходили парочки и одинокие дамы с собаками.
— Ты мне не скажешь, что все это означает? — первым заговорил Илмар.
И опять во взгляде Савелиев он увидел то же мрачное недоумение, что ранее заметил у всей троицы. Ответ последовал после изрядной паузы и был предварен горьким вздохом.
— Ты еще спрашиваешь?! Чего ради прикидываешься? Твоему лицедейству никто больше не поверит.
— Я полагал, ты выскажешься более осмысленно, — нетерпеливо прервал Илмар. — Во-первых, тебе следует знать, что мы только сегодня пришли в Ригу, и мне неизвестно, что случилось в мое отсутствие. Не загляни я случайно в газету, не узнал бы даже того, что сегодня судят моего друга.
Два темных глаза вперились в него.
— Притворяешься довольно ловко.
— Зато ты сегодня не можешь внятно изъясняться по-латышски, Я ничего не понимаю, но чувствую, что вокруг меня заварена какая-то дурацкая каша. Я имею право знать причину вашего враждебного отношения ко мне, этого отчуждения, надутости и черт знает чего еще. Если ты можешь так себя вести со мной, то должен внести ясность — почему?
— Одним словом, я должен изобразить из себя простофилю и рассказывать тебе вещи, которые тебе известны, лучше, чем кому-либо из нас? — саркастически усмехнулся Савелис.
— А ты и есть простофиля, — отрезал Илмар.
— По мне — говори, что угодно. Но если ты действительно хочешь этого разговора, то давай поговорим. Я хотел бы задать тебе несколько вопросов.
— Задавай. Чем больше, тем лучше. Я уже понял, рассказывать кратко ты разучился.
— Не будем зря разглагольствовать. Прежде всего — ты с Робертом переписывался?
— Да, довольно часто.
— До самого последнего времени?
— Месяц назад послал ему последнее письмо. Но ответа на него не получил.
— Вийуп писал тебе что-нибудь о бароне А.?
— Ни слова. Об этом деле я узнал только сегодня из газет.
— Я не спрашиваю, как ты об этом узнал. Почему ты так спешишь сообщить мне об этом?
— А почему тебе это замечание кажется важным?
— Потому что ты был единственным человеком, с кем Вийуп имел заграничную переписку. Единственный среди нас иностранец, понял!
— И что из этого вытекает?
— В суде ты слышал обвинительное заключение?
— Только самый конец.
— Именно там и был упомянут факт… — Савелис привстал и гневным жестом руки запретил вставать Илмару. — Там было сказано, что органы юстиции получили сведения из заграничных источников — сведения, на основании которых Вийупа арестовали и стали дознаваться. Теперь у нас имеется два факта. Первый: Вийупа предал человек, который был за границей, хорошо знал Вийупа и знал о его деятельности, значит — человек, которому Вийуп доверял. Второй факт: нам известен лишь один человек, который в то время был за границей, с которым Вийуп переписывался и кому он полностью доверял. Этот единственный человек — ты!
Как плевок в лицо!..
Теперь Илмар все понял. Но это так нелепо, так глупо, что в пору расхохотаться, не будь это дело столь мрачно. Вот это да!.. От внезапной горечи к горлу подступил ком, он был не в силах вымолвить ни слова. Да что они, с ума все посходили? Он и Вийуп — да ведь и младенцу ясно, что между ними не было места даже обыкновенному расхождению во мнении, не то что предательству!
Явно торопясь поскорей от него отделаться, Савелис продолжал:
— Таковы факты, и мы вынуждены им верить, поскольку других фактов пока нет. Если ты их найдешь и докажешь, что виновен другой, никогда не поздно вернуться к бывшим друзьям. А теперь — теперь лучше позабудь о том, что когда-то мы были знакомы, и не приходи к нам. Клятву Ганнибала мы не забыли, она остается в силе, но кружка больше нет. Потому и не разыскивай его. И берегись, как бы месть, задуманную против наших угнетателей, нам не пришлось когда-нибудь обратить против тебя.
Савелис встал и ушел. Илмар не собирался идти за ним, теперь это было бы бессмысленно. Ни слова, ни самые искренние заверения ничему помочь не могли. Им ведь нужны были факты, доказательства — голая, реальная истина. Они имели право требовать этого. А он? Он был невиновен, знал это и тем не менее был не в состоянии убедить в этом других. Но убедить надо, необходимо разыскать неизвестного негодяя, надо отвоевать свое место в сердцах друзей.
Как это сделать? Он был как слепец в незнакомом лесу, где среди тысяч деревьев требовалось найти единственное — вредное, ядовитое. Если не отыщет, жизнь его, лишенная радости и молодости, превратится в проклятье. Теперь у него был двойной повод искать: не только для того, чтобы отомстить за друга, но и для того, чтобы спасти свою собственную жизнь.
«Я это исполню, даже если мне придется пожертвовать на это половину моей жизни…» — в страстной убежденности думал он. Только половину, не более — другая половина принадлежала не ему, Анде. Он направился к ней.
5
Семейству Балтыней принадлежал четырехэтажный каменный доходный дом на Суворовской. Выстроил его еще дед Анды, известный лесоторговец и владелец двух лесопилок. Но у старого Балтыня были два сына, и после его смерти имущество поделили между наследниками. Такое положение дел сохранялось недолго — всего четыре года, поскольку старший сын любил широко пожить и предприятиями интересовался мало. Обременив свою часть наследства всеми возможными долгами, он избежал нищеты и разорения благодаря лишь тому, что схватил воспаление легких, которое свело его в могилу. Младший брат, отец Анды, взялся за погашение его долгов, и за несколько лет отцовское имущество было спасено. Теперь оно вновь находилось в одних руках, и поскольку это были сильные, ловкие руки умного человека и способного дельца, то и думать было нечего, что в скором времени кому-то удастся это добро из них вырвать.
Каким образом Илмар Крисон угодил в это семейство?
В этом сыграли роль несколько обстоятельств: во-первых, у Анды был брат Алберт, ровесник Илмара, а во-вторых — коньки. Илмар любил и к тому же прекрасно умел кататься. Но самым главным, очевидно, было третье обстоятельство: несбывшиеся мальчишеские мечты Алберта Балтыня о море и кораблях. Как большинство юнцов его возраста, сухие, прозаические премудрости коммерческого училища и честь стать в будущем студентом политехнического института меньше привлекали Алберта Балтыня, нежели романтическая, полная приключений и иллюзорной свободы жизнь моряка. Однако отец Алберта был человеком строгих правил, ему нужен был деловой преемник, из моряка не сделать хозяина лесопилок и экспортной фирмы Балтыня. Чтобы хоть в какой-то мере удовлетворить жажду сына к «жидкому элементу», он купил ему яхту и разрешил дружить с несколькими юными моряками. На катке Алберт познакомился с Илмаром. Тот был в мундире курсанта мореходного училища с якорями на пуговицах и латунным штурвалом на плече, об этом же втайне мечтал и юный Балтынь. Они стали каждый вечер встречаться на льду катка, вместе крутили «богены» и пируэты, болтали про морские дела. А потом в один прекрасный день Аида тоже вздумала научиться бегать на коньках. У Алберта не было ни малейшей охоты стать ее учителем. Тут Илмару и пришлось по долгу дружбы придти на помощь. Вскоре он заключил, что подобный долг довольно приятен, в особенности, когда обучать надо такую ученицу, как Анда. Способности у нее оказались не бог весть какие, и за первую зиму она освоила лишь азы конькобежного спорта, но, к счастью, она обладала другими талантами и качествами, полностью искупавшими недостаток спортивности. Вслед за зимой настала весна — пора хмельного безрассудства, когда распевают серенады коты, пробивается зелень молодой травы и аромат ранних цветов пьянит головы завзятых трезвенников. Появилось головокружение и у Илмара, хоть он и не страдал малокровием. И было это очень странно. Ему случалось в шторм рифить марсели, но голова у него не кружилась. Теперь это с ним произошло — на ровной палубе при полнейшем штиле, хотя земля вращалась вокруг своей оси так же, как на протяжении миллионов лет.
В ту весну они впервые назвали друг друга на «ты», а когда Илмар ушел на все лето в море, писали друг другу письма, забавные письма на странном языке влюбленных. Сами они не стыдились этого потешного языка нежностей и восторгов, но если бы его услышал посторонний, они залились бы краской и не знали бы куда деть глаза.
