Зла не хватает!!! Откуда только берутся такие люди, как этот Клаус Хаген! Вечно им надо всё испортить, если всё хорошо. Тоня так возмущена, что с топотом марширует по двору перед домом Гунвальда и размахивает руками.
— И он продолжает называть меня Трулте! — кричит она напоследок, чтобы Гунвальд все-таки уяснил, какой это кошмар.
Но тот лишь фыркает.
— Еще не хватало нам морочить себе голову глупостями, которые несет этот сморчок, — спокойно объясняет Гунвальд и приглашает Петера в дом — выпить чашечку кофе в благодарность за отличную работу.
А Тоня сидит в сугробе и уже доморочила себе голову словами Хагена до колик в животе. Как же так — всё веселое и интересное вредит туризму! Даже катание на санках! Кому он нужен, этот проклятый кемпинг, унылый, как маститу овцы?! Тишина, тишина… тоже мне! Люди должны в Глиммердале радоваться жизни, вот что главное! Она украдкой посматривает на тройку саней. Как посмел этот Хаген обозвать Петера идиотом? Петера, до того милого, что у него глаза светятся!.. А как посмел этот Хаген сказать, что папа должен держать ее дома на привязи? А угрожать заявить в полицию, если она еще раз проедет на санках по дороге? Тоня ужасно возмущена, она прямо кипит от злости.
Она слышит, что Гунвальд на кухне достал скрипку. Музыка выползает в дверную щель и пляшет в синем предвечернем воздухе. Третьи сани, те, что с отличными полозьями, сверкают и подмигивают ей. Тоня прямо слышит, как они шепчут: «Скорость и самоуважение». Когда Гунвальд велит ей не морочить себе голову словами Хагена, он ведь на самом деле что имеет в виду? Что она должна наплевать на его идиотские угрозы и скатиться сейчас на санях еще раз. Прямо по проезжей дороге. Разве нет? Конечно, да!
Тоня быстро оглядывается и садится на недоделанные сани, просто чтобы попробовать. У них нет тормозов, но во время последнего спуска они ей почти не пригодились. Тормозить можно ногами. Сани короткие и низкие, удобные. Тоня пару раз крутит руль. Тоже приятно.
— Испытатель готов! Отбой и старт, — бормочет она и отталкивается ногами от покрытого льдом двора, не успев об этом пожалеть.
Впоследствии Тоня лучше всего помнила, как у нее свело живот, когда она чуть не опрокинулась, выезжая с хутора. Львиные кудри грозы Глиммердала выбились из-под шлема, но приклеились к нему снаружи, как нашивки за скорость. Перед мостом ей пришлось пустить в ход всё тело, чтобы вписаться в поворот. Ниже, напротив Салли, ее едва не вынесло в сугроб, но каким-то чудом она выровняла снегокат. Тоня вцепилась в руль намертво, как если бы от этого зависела ее жизнь. Впрочем, она и зависела.
Бжи-из — Тоня влетела в лес. Буфф — снег в лицо. Бжу-у-у — вылетела из леса. Холодный ветер дерет лицо, аж слезы из глаз.
— Вау-у-у-у-у-у-у-у! — кричит Тоня, она возбуждена и немного испугана.
Чтоб столько ветра и чтоб так подскакивать на санях! Быстрее, быстрее, быстрее… Тоня так поглощена скоростью, что едва не пропускает показавшийся впереди кемпинг Хагена. Она даже запеть забыла.
И тут Тоня видит почтовый фургон. Он стоит посреди Дороги напротив кемпинга «Здоровье». Финн-Почтальон припозднился сегодня, успевает подумать Тоня — и вдруг понимает, что надо тормозить. И что тормозов у саней нет. Она спускает ноги и упирается лыжными ботинками в ледяной наст. Подметки скрежещут, царапая наст, тряска такая, что аж зубы стучат. Но нет, ничего не выходит. Тоня уже решает падать в придорожный сугроб, когда замечает, что перед фургоном места как раз на одни сани. Она прищуривается, ставит ноги на сани и примеривается. Тоня Глиммердал проносится точно между сугробом и бампером фургона на скорости и самоуважении.
И всё бы кончилось прекрасно, если бы не Финн-Почтальон. Он внезапно вышел из-за фургона с полной коробкой писем и газет.
— Поберегись! — крикнула Тоня.
Финн-Почтальон кинул коробку с письмами в одну сторону, а сам прыгнул в сугроб в другую, и Тоня Глиммердал врезалась в снегопад счетов и писем. Газета с шелестом залепила ей лицо, и стало темно, как ночью.
Всё хорошее повторяется трижды. Тоня снова приземлилась головой в глубокий снег. Удивительно, что можно столько раз упасть головой в снег всего за одну пятницу. Она быстро содрала с лица газету и вскочила на ноги. Финн-Почтальон, чудом не задавленный, сидел посреди сегодняшней почты, которая рассыпалась на пол-Глиммердала.
— Это и есть снегокат Гунвальда? — спросил он с любопытством.
Ответ Тони утонул в воплях Клауса Хагена. Он налетел как ураган. Можно подумать, это его чуть не переехали.
— Всему есть предел, Трулте!
Клаус Хаген так пышет злобой, что под ним образуется пятно растопленного снега. Тоня выпрямляет спину и только вздыхает, пока крики и ругань разлетаются вокруг нее.
Тоне невдомек, что она только что спасла человека. Она ничего не знает о том, что Клаус Хаген как раз изливал свою злость и ярость на другого не очень взрослого гражданина, когда его отвлек шум у ворот. Нет, Тоня не знает, что за одним из домиков стоит сейчас мальчик и с ужасом смотрит, как теперь этот Клаус Хаген вместо него страшно ругает рыжую девочку. И маленький мальчик, который только что чуть не умер, так он испугался Клауса Хагена, теперь потрясен тем, что девочка ни капли не боится этого Хагена. Она преспокойно собирает газеты и письма, словно не ее Хаген поносит на чем свет.
И еще об одном Тоня не знает. Она не знает, что одно из вынутых ею из снега писем изменит всю жизнь в долине. «Гунвальду Глиммердалу, Глиммердал» — написано на небольшом коричневом конверте. А как раз Гунвальда Глиммердала Тоня отлично знает.
— Я могу захватить письмо, — говорит она Финну-Почтальону. Отдает ему честь, приставив пальцы к шлему, как маленький генерал, и идет к себе наверх, волоча за собой сани. Но в этот раз она не поет. Всему есть предел, Тоня согласна.
Глава пятая, в которой папа, Тоня и Чайка-Гейр ужинают
О Глиммердале мало кто слышал. Он так упрятан, что кажется каким-то тайным местом. Но Тоня прожила здесь всю жизнь. Она знает тут каждый камень и все заводи вдоль реки. Все деревья, по которым хорошо лазить. И она знает по именам все горные вершины, которые венцом стоят у нее над головой. В этот вечер, зайдя к себе во двор, она задрала голову и оглядела темные силуэты гор на фоне вечернего неба.
Зубец — самая высокая гора в долине. На ее крутом склоне у самой вершины есть орлиное гнездо. Дальше — Блестящая, в полдень солнце стоит точно над ней. Зимой с нее, бывает, сходят лавины. Голыш — низкая гора за домом Гунвальда. У нее на животе квадратный лоскут леса, как передник, — этот еловый лес посадил дед Гунвальда своими руками. И остается Большая Морда — гора, которая по вечерам кладет тень на долину.
— Горки вы мои, — шепчет Тоня. — И домики мои, — добавляет она, обернувшись и оглядев два дома на дворе.
В новом живут Тоня с папой и мама, когда она дома. В старом никто не живет. Тонины дядья разъехались до ее рождения и теперь женились и осели кто где; дед с бабушкой уехали два года назад — в тот город, откуда бабушка родом, и живут теперь в Глиммердале только летом. Но свет в старом доме горит часто. Тетя Идун и тетя Эйр живут здесь, когда приезжают. Ну и папа с Тоней иногда тоже там живут, чтобы старый дом не чувствовал себя ненужным.
По освещенной кухне ходит папа, готовит ужин. Чайка-Гейр сидит на кофейнике и наблюдает за ним. Чайку-Гейра принесла мама. Птенец запутался в рыбацкой сети, мама нашла его на берегу полудохлым и привезла сюда, папе и Тоне. Чайка-Гейр прожил в Глиммердале целое лето, а когда крыло зажило, не пожелал улетать. Он отлично чувствует себя здесь в горах, хоть он и чайка.
— Тогда пусть остается, — решила Тоня.
У Чайки-Гейра есть собственный ящик в прихожей и собственное блюдечко на кухне. Теперь ему три года, он превратился в толстую крикливую чайку с вредным и наглым характером. Папа с Тоней обожают его. Он всё время выкидывает фортели, и еще он напоминает им о маме. Потому что она слушает крики чаек дни напролет, когда работает на море, а это бывает очень часто. Если ты хочешь узнать что-то о море, ты должен быть на море, иначе нельзя. А если ты крестьянин в Глиммердале, ты должен быть в Глиммердале, иначе тоже нельзя.
Тоня часто спрашивает себя, о чем думали мама с папой, когда влюблялись. Похоже, они не думали ни о чем. Сейчас мама в Гренландии. Она изучает, как тают льды. Тоня с папой почти каждый вечер получают письма по электронной почте с рассказами обо всем, что она видела и что делала.
«Это потрясающе, — пишет мама. — Гренландия — потрясающая страна!»
Ночами Тоне очень часто снится, что она в Гренландии. Как-то раз во сне она плавала с тюленями среди льдин в одном купальнике и не мерзла. Это был очень красивый сон.
