Правда, самой Насте Гусев об этом говорить не стал. Щадил ее чувства.
— Ну и что ты молчишь? — снова взвилась Настя.
— Не люблю макаронников, — сказал Гусев.
— Ты никого не любишь! Ты даже мне ни разу не говорил, что любишь! А ведь…
— … ты же женщина.
— Ты надо мной издеваешься, что ли?
— Конечно же, нет.
— И вообще, — сказала Настя. — Мы с тобой уже четыре года встречаемся. Не пора ли нам подумать о том, куда это все ведет?
— Пора, — согласился Гусев. — Перед твоим приходом я как раз об этом и думал.
— Упарываясь коньяком?
— Есть вещи, о которых трезвым лучше не думать.
— А сейчас ты на что намекаешь?
— Ни на что, — вздохнул Гусев.
— И что ты надумал?
— Что ты права, и что пора для следующего шага действительно пришла. В связи с чем я хочу сделать тебе предложение, — Гусев аккуратно отставил бокал с коньяком и сунул руку в карман халата.
— Что, вот так просто? — возмутилась Настя. — Я не говорю о поездке во Францию, но ты мог хотя бы пригласить меня в ресторан, договориться с официантом о сюрпризе… Или, если уж ты намерен сделать это дома, то мог бы встать на одно колено и…
Гусев вытащил руку из кармана и показал Насте фигу.
— Суть моего предложения в следующем, — сказал он. — Шла бы ты домой, Настя.
Когда дверь за Настей наконец-то захлопнулась, выплеснутый ему в лицо коньяк Гусев вытер рукавом халата.
В пятницу Гусев похмелился традиционным русским способом, то есть, выпил алкоголя чуть больше, чем вчера.
Или не чуть.
Для этого ему пришлось выйти из дома, плестись до ближайшего супермаркета и купить там еще три бутылки коньяка. Целый день Гусев валялся перед телевизором, лениво переключая каналы и не задерживаясь ни на одном дольше пятнадцати минут. К вечеру Гусев устал от этого мельтешения и ему стало плохо. Заснул он в своем недавно отремонтированном туалете, засунув голову в унитаз.
В субботу Гусев умер.
Глава вторая
Гусев открыл глаза.
Закрыл.
Снова открыл.
Перед глазами было что-то белое. Гусев решил, что это потолок.
Судя по сигналам, получаемым мозгом от организма, организм занимал в пространстве горизонтальное положение и лежал на чем-то мягком. Гусев пошевелил пальцами рук, и ему это удалось.
Потом он пошевелил пальцами ног.
Тоже успешно.
Никаких тревожных сигналов мозг от организма не получал. Судя по всему, с организмом все было в порядке.
Тогда Гусев пошевелил головой и обвел помещение взглядом. Больничная палата, определил Гусев. Не люкс, конечно, но вполне пристойная. Свежий ремонт, чистенько.
Кровать, тумбочка, стул, цветы на подоконнике. Рядом с кроватью обнаружился монитор с жизненными показателями Гусева. Гусев не разбирался в графиках, которые на нем показывали, но рассудил, что если монитор не визжит противным голосом, не мигает и вообще спокойно работает в штатном режиме, то жизни Гусева ничего не угрожает. По крайней мере, прямо сейчас.
За монитором наблюдалась только одна странность — он показывал пульс Гусева, его температуру, частоты дыхание и еще парочку каких-то показателей, определить которые Гусев бы не взялся, но от него к телу Гусева не вело никаких проводов. Даже датчика на пальце, который Гусев видел в кино про доктора Хауса[4], и то не было.
— Ага, — сказал Гусев просто для того, чтобы услышать звук собственного голоса и уже готовясь испугаться от ужасной слабости, с которой он может прозвучать.
Голос звучал привычно.
Гусев почесал подбородок и обнаружил на нем трехдневную щетину. Впрочем, это ничего ему не дало — он и не помнил, когда последний раз брился.
— Итак, — сказал Гусев. — Или я допился до танцующих на радуге фиолетовых слонов, или мне только что вырезали почку.
Он еще раз прислушался к ощущениям своего организма. Нигде ничего не болело.
Но он и не знал, где должно болеть у человека, когда тому вырезают почку. Сама ведь почка в таком случае болеть не может, правильно?
Тогда Гусев решил ждать, пока кто-нибудь придет и объяснит ему, где он и что происходит.
Выбранная стратегия поведения оправдалась уже минут через пятнадцать.
Дверь в палату открылась и взору Гусева предстала миловидная медсестра в коротеньком белом халатике, словно она только что вернулась со съемок эротического фильма.
Медсестра улыбнулась Гусеву, как улыбаются только медсестры в эротических фильмах или очень дорогих клиниках, бросила короткий взгляд на монитор, а потом села на стул рядом с кроватью.
— Здравствуйте.
— Привет, — сказал Гусев.
— Как вы себя чувствуете?
— На удивление нормально, — сказал Гусев.
— Это хорошо.
— Не стану спорить.
— Вы помните, как вас зовут?
— Бонд, — сказал Гусев. — Джеймс Бонд.
Медсестра нахмурилась, и Гусев решил, что сейчас не время демонстрировать ей свое чувство юмора. Пусть сам вопрос и показался ему странным.
— Гусев, — отрекомендовался он. — Антон Гусев. Антон Михайлович Гусев.
— Год рождения?
— Восьмидесятый.
— Дата?
— Двадцать третье апреля.
— Город?
— Москва.
— Отлично, — сказала медсестра.
— А вас как зовут?
— Алина.
— Очень приятно, — сказал Гусев. — Что со мной, Алина? Алкогольная интоксикация?
— Инфаркт, — сказала Алина.
— Инфаркт? — удивился Гусев. — В моем-то возрасте?
— Дело, насколько я понимаю, не в возрасте, — сказала Алина. — Дело в вашем образе жизни. Малоподвижная нервная работа, алкоголь, курение…
— Минздрав меня предупреждал, — согласился Гусев. — Но я как-то не думал, что он это всерьез.
— А зря.
— Видимо, так, — согласился Гусев. — Но вы меня откачали, так?
— Вроде того, — согласилась Алина.
— Где я?
— В частной клинике.
— Вот и пригодилось чертово корпоративное медицинское страхование, — заметил Гусев. — Стандарты у вас вполне европейские.
— Спасибо.
— И долго мне еще тут лежать?
— Это вам доктор расскажет.
— Но сейчас со мной все нормально? — спросил Гусев.
— Ваша жизнь вне опасности.
— Отлично, — просиял Гусев. — А где тут телефон? Мне надо позвонить… ну, хотя бы на работу. Сказать, что со мной все нормально.
— Я думаю, это может подождать, — сказала Алина.
— В принципе, да, — согласился Гусев. — Тем более, я все равно собирался оттуда уволиться. А посетители ко мне не приходили?
Алина покачала головой.
— Девушка, — предположил Гусев. — Настя.
— Нет.
— Ну и черт с ней, — сказал Гусев. — Я же все равно ее бросил.
— Вы помните все, что с вами произошло перед приступом?
— Ну, мне разбили машину, я жестко поговорил с начальством, потом была семейная сцена… Все это не в один день, конечно. А потом я напился.
— И что последнее вы помните?
— Э… — Гусев сосредоточился. — Мне стало плохо, и я пошел в туалет. Ну, честно говоря, скорее, пополз. Дополз ли, нет ли — не знаю. Тут-то все и обрывается.
— Так бывает, — сказала Алина. — Не волнуйтесь, это абсолютно нормально.
— Я и не волнуюсь, — сказал Гусев.
Алина посмотрела на показания монитора.
— Да, не волнуетесь, — согласилась она. — Это очень хорошо, что вы такой спокойный.
— А что, у вас бывает много неспокойных пациентов?
— Нет, — сказала Алина. — По правде говоря, у меня не очень большой опыт работы.
— Вы отлично справляетесь, — заверил ее Гусев.
— Вы голодны?
— Немного, — сказал Гусев.
— Через полчаса я принесу вам поесть, — сказала Алина, поднимаясь со стула и направляясь к двери. — А пока отдыхайте.
— Да я не слишком-то и устал, — сказал Гусев, но Алина уже ушла.
Гусева немного удивило, что в палате не было телевизора, впрочем, он относился к тому редкому виду людей, которые могут отдыхать и без оного устройства.
Новость о случившемся у него инфаркте Гусева не слишком взволновала. Он предполагал, что дело идет к чему-то подобному. По сути, Алина не рассказала ему ничего нового. Сидячая работа, стрессы, алкоголь, курение. Если не инфаркт, то инсульт. Если не инсульт, то рак легких. Правда, он думал, у него еще есть лет десять в запасе, но что уж теперь.
Началось, так началось.
В последнее время собственная жизнь не казалась Гусеву чем-то особенно ценным.
Религиозным человеком он не был, на загробную жизнь особых надежд не возлагал, хотя от возможности существования высших сил тоже полностью не открещивался. Когда ему требовалось сформулировать свою позицию по этому вопросу, то он называл себя агностиком.
В принципе, он не был против того, чтобы уверовать, но у него не получалось.
