За неимением пепельницы Гусев стряхнул пепел в окно.
За прошедшие тридцать семь лет Москва не слишком изменилась. Люди, дома, автомобили… Гусеву показалось, что домов стало чуть больше, а автомобилей — чуть меньше. Он прогулялся по улице и, несмотря на то, что движение было плотным, не увидел ни одной пробки. Это странно. В прежние времена в Москве царил транспортный коллапс, и не были ни единого намека, что дальше не станет еще хуже. Очевидно, потомкам таки удалось отыскать решение сей проблемы.
Гусев решил, что подумает об этом позже.
Людей на улицах было примерно столько же, сколько он помнил. Кац не соврал, большинство мужчин имели при себе оружие, и некоторые женщины тоже. Насколько Гусев заметил, оружие было принято носить не под пиджаками или в дамских сумочках, а открыто, используя для этого набедренные кобуры. Гусев нашел это логичным, ведь статусная вещь должна быть видна всем. Иначе какой в ней смысл?
Фанатом оружия Гусев не был. За многочисленными дискуссиями о разрешении короткоствола, которые велись в его время, следил с отстраненным интересом и в основном для того, чтобы пополнить запас бранных слов. Известие о том, что сторонники легализации в конце концов победили, не вызвало у него никаких чувств. Он вообще был удивительно спокоен, и сам этому спокойствию удивлялся. Может быть, во время… э… хранения он отморозил какую-то часть мозга, отвечающую за эмоции?
Или все куда проще? С ним случилось самое плохое, что только могло случиться с человеком — он умер. Так чего теперь волноваться-то?
Гусев решил, что об этом он тоже подумает позже.
Сначала ему нужно составить план. Узнать новое общество и вписаться в него. Вписываться Гусев умел. Как правило, это не приносило ему большого удовольствия, но умел. Он точно знал, как себя следует вести в той или иной ситуации, что можно и чего нельзя говорить в определенной компании, и всегда видел наилучшую стратегию поведения.
Правда, далеко не всегда он этой стратегией пользовался, но это уже другой вопрос.
Экзистенциальный[6].
Гусев открыл шкаф и глянул в зеркало, встроенное в одну из его дверей. Из зеркала на Гусева смотрел человек, которому было слегка за тридцать. Лысеющий, с еле видным, но уже начинающим отрастать животом. Гусев расстегнул рубашку и полюбовался на тонкий шрам, пересекающий его грудь в районе сердца. Единственное свидетельство перенесенной операции, если не считать многочисленных выписок из истории болезни, которые Гусеву обещали выдать всей пачкой, как только возникнет такая необходимость.
В дверь постучали.
— Войдите, — сказал Гусев, закрывая шкаф и спешно застегивая рубашку.
Дверь открылась и перед Гусевым предстала строгая дама средних лет. Доброжелательная улыбка, которую она попыталась нацепить на свое лицо, шла ей, как корове гранатомет. И была столь же уместна.
— Варвара Николаевна, — представилась строгая дама. — Комендант нашего общежития, пришла познакомиться с новым жильцом.
— Гусев.
— Я знаю, — сказала Варвара Николаевна, и гостеприимная улыбка наконец-то покинула ее лицо. — Вы — пациент клиники, пребывали на хранении тридцать пять лет.
— Тридцать семь, — поправил Гусев. — Но это не столь важно.
— Как вам комната? Есть какие-нибудь жалобы?
— Телевизор не работает, — сказал Гусев.
— Заменим, — пообещала Варвара Николаевна. — Холодильник нужен?
— Да, наверное.
— Поставим. Курите?
— Курю, — не стал отрицать Гусев.
— В комнате курить нельзя.
— Извините, я не знал. А где можно?
— На третьем этаже есть специальная комната с хорошей вытяжкой. Там и курите.
— Спасибо, теперь буду знать.
— Но вообще, я этой привычки не одобряю.
— Я, в целом, тоже, — сказал Гусев.
— Тем более, в вашем положении.
— Наверное, я еще не совсем привык к своему положению, — объяснил Гусев.
— Привыкайте, — сказала Варвара Николаевна.
— Ага, — сказал Гусев.
— Теперь о правилах поведения в общежитии, — сказала Варвара Николаевна. — После десяти вечера не шуметь. Лучше вообще не шуметь, но после десяти вечера этого нельзя совсем. Понятно?
— Да.
— Женщин не водить.
— Это вообще не проблема, — сказал Гусев.
— В комнате не курить. Ну, это я уже говорила.
— Не буду, — пообещал Гусев.
— И вообще, ведите себя прилично.
— Постараюсь.
— Не надо стараться, — отрезала Варвара Николаевна. — Просто ведите себя прилично, и все.
Гусев кивнул.
— Так, что-то я еще хотела сказать, но забыла. Ладно, вспомню, скажу.
— С удовольствием выслушаю, — сказал Гусев. — Моя дверь всегда открыта для вас.
— Это конечно, — согласилась Варвара Николаевна. — Я же комендант.
Гусев не стал ждать, пока комендантша заменит ему телевизор и поставит холодильник. Он рассовал по карманам свои нехитрые пожитки и пошел знакомиться с миром.
Первым делом Гусев пошел в парикмахерскую и попросил, чтобы его побрили наголо. Он давно уже мечтал об этом, с тех пор, как у него начали выпадать волосы и появились первые залысины, но все не решался, боясь, что коллеги его неправильно поймут. Теперь же, в мире, где его никто не знал, такой проблемы не существовало.
Гусев относился к тому типу людей, которые, будучи недовольными своей нынешней жизнью, все время обещают себе, что вот-вот что-то изменят. В канун нового года, с очередного дня рождения или просто со следующего понедельника. И, как и подавляющее большинство таких людей, так и не начинал. Или начинал, но хватало его ненадолго.
Он обещал себе, что бросит курить к тридцати годам, но так и не бросил. Каждый Новый год он давал себе слово, что запишется в фитнес-клуб, но так и не записался. Доведенный до состояния белого каления идиотизмом начальника и собственных подчиненных, он трижды обещал себе, что бросит эту работу и найдет себе применение в другой области. В любой другой области, от которой его не будет так тошнить. Результат был немного предсказуем.
Теперь же судьба дала ему второй шанс. По-настоящему второй шанс. Гусев подумал, что он будет дураком, если в очередной раз все профукает.
Новая жизнь, новый имидж, новый Гусев. Версии 2.0, так сказать.
Расплатившись с парикмахером — за стрижку с него содрали двадцать пять рублей — Гусев вышел на улицу и зарулил в ближайший салон сотовой связи. К его великому удивлению, ассортимент магазина не слишком отличался от того, к которому он привык. То есть, по начинке, может быть, и отличался, но чисто внешне там было все то же самое. Видимо, научно-технический прогресс на самом деле достиг своего пика в конце нулевых годов этого века, и никаких принципиальных новшеств в области связи так и не случилось.
И продавцы тоже не изменились. Один из них тут же подбежал к Гусеву с голодным блеском в глазах.
— Мне нужен телефон, — сказал Гусев.
— Отлично, — просиял продавец. — Тогда вы точно пришли по адресу. Скажите, чего именно вы ждете от своего телефона?
— А есть модель, которая сама ходит за пивом? — поинтересовался Гусев.
— К сожалению, нет.
— Тогда мне нужен телефон, чтобы звонить, — Гусев помолчал немного, а потом добавил. — И чтобы читать интернет.
В обычной ситуации он предпочел бы купить для этих целей два разных устройства, но сейчас приходилось экономить.
— Вот идеальное решение, — продавец снял с витрины и сунул Гусеву в руки какой-то кусок пластика. По мнению Гусева, этот кусок пластика принципиально ничем не отличался от десятков других кусков пластика, которые остались без внимания продавца. — Восьмиядерный процессор, шестнадцать гигов памяти, гигапиксельная камера, операционная система «андроид-16», встроенные датчики Джи-Пи-Эс и ГЛОНАСС…
— Сенсорный, — констатировал Гусев.
— С кнопочными сейчас только пенсионеры ходят, — сказал продавец. Что ж, видимо, и с этой старой привычкой тоже придется расстаться.
— Батарейки до конца рабочего дня хватает?
— Батарейки хватает на неделю, — гордо сказал продавец. — И это при довольно плотном режиме использования. У меня у самого такой.
— Покажите, — сказал Гусев.
Вопреки его ожиданиям, продавец не стал отнекиваться и рассказывать, что как раз сегодня он забыл телефон дома, а на самом деле достал аппарат из кармана и продемонстрировал его Гусеву.
— Сколько стоит?
— Пятьсот девяносто девять рублей.
— Кудряво, — сказал Гусев.
— Простите?
— Дороговато, говорю.
— Это телефон из среднего ценового сегмента, — сказал продавец. — Если вы хотите что-то более бюджетное…
— Черт с ним, — сказал Гусев. — Давайте этот.
— Подключаться будете?
— А то ж.
