В грязи, под ногами будущих пассажиров, ворочаются и перекатываются в зацементировавшихся объятиях тела двух пьяных прапорщиков.
Идет диалог:
— Ты, зачем… скажи… Голоденко… дядек полтавский… о сухих пайках… хе-хе…
— Врешь… чоловик я… нэ боракы… Приказ был… ты мне сам показывал… Лавровый лыст… грэчка… ушла куда… Кажы, мни… Патрык…
— На дачу… Пьянь… К генералу… хе-хе… Эныч поскребывает шею и возобновляет путь.
— Да, а вот после армии, — повествует дальше Коля, — я просек главное — бери меньше, кидай дальше и киряй пока летит. А ты, Эныч? Кем ты хотел стать?
Эн Энович звучно сморкается и говорит:
— Мне по ДЯДЬКУ.
Среди окружающих Эныча и Колю прохожих возникает неожиданное волнение. Сзади приближается волна криков и визга. Колю сильно толкают в спину. Слева наваливается на него рыхлое женское тело. Перед носом мелькает авоська с землистым картофелем. Тычется в щеку чей-то орущий рот. Тело женщины сменяется фанерным чемоданом. Справа Колю бьют по уху.
— Ребенка задавишь, гнида!
По ногам хлещет вода. Затем, тайфун удаляется.
Коля проверяет, цела ли бутылка. Впереди виден плоский зад уползающей поливочной машины.
Эныч отыскивается на автобусной остановке. Его поза напоминает Коле букву «Г». Побагровевшее лицо нависает над мокрыми и перепуганными прапорщиками. Те, тараща мутные глаза и скребя ботинками по асфальту, бормочат:
— Не тронь… Мы на службе… Ще нэ вмэрла Вук…
— Эныч! — Коля нагибается к другу. — Что случилось? Не связывайся ты с этими скотами.
Эн Энович не реагирует.
Коля озирается, трясет Эныча за плечо.
— Да что с тобой?! Тебя кто-то ударил?
Эн Энович медленно разгибается, разминает затекшие члены и глухо выдавливает:
— Ничего.
…В парке, хлопая сырыми штанинами, Коля разглагольствует:
— А потом мысль: зачем вообще лопата? Что она мне дает? Решил пойти в семинарию. Ан нет! Не тут-то было. Сидят там одни проходимцы и жулики и стучат не хуже чем в армии. Тот же Толик-доезина, два года пономарем на Покровах промыкался, не дал кому надо, — и полетел под малиновый звон… Теперь веники в Самогудах вяжет.
' Коля метким плевком поражает безрукую статую гипсовой пловчихи.
— Вообще скажу тебе — главное не высовываться. Нашел нужную тебе компанию и пасись. Вон, Володька-солдат, в день с одеколона и клея не меньше двух червонцев имеет. Или Витька-пле-шак — король хрусталя.
Коля намечает для атаки следующую мишень — скульптуру молодого ученого, держащего в руке атом.
— Так что, Эныч, главное в жизни найти свое место и не ломаться как ишак за охапку сена. Тогда и время у тебя навалом будет и деньги.
Коля стреляет и промахивается.
— Это верно, — говорит Эныч. — Ты помедленнее иди.
— Ха! — восклицает Коля, задерживая рукой Эныча и подходя к статуе. — Доигрались с космосом. Она же без шопы!
— Ну и ДЯДЕК с ней, — Эн Энович почесывается. — Пить-то будем?
Коля плюет на обнаженную арматуру.
— Спрашиваешь!..
В конце аллеи, в глухой части парка, за вековыми липами и дубами, дожидаются приятелей Паруса — заброшенное кафе открытого типа, ныне — склад поломанных скамеек. Часть скамеек, вытащенных из общей груды, напоминающей пирамиду Хеопса, расставлена заботливыми руками на свободной половине зала. Отдыхающие располагаются на скамейках, ящиках, кирпичах и на бывшей буфетной стойке. Коля находит подходящее место возле центральной опоры и они с Эном Эновичем удобно устраиваются на покатой скамеечной спинке.
— Дед! — кричит Коля. — Дед Кондрат! Неси стакан! Вытащив из кармана бутылку, Коля смотрит по сторонам.
— Что с дедом, господа удавы? — обращается он к соседям. — Где дед?
— В подсобке, с Лукерьей тусуется, — отвечает сидящий напротив, в компании помятого гражданина в тирольской шляпе и седого старичка с виолончелью на коленях, забинтованноголовый усач.
— Опять сферы влияния делят, — усмехается Коля, подцепляя ногтем пробку. — А у тебя, архитектор, хлебушка не найдется?
Появляется, звякая большой хозяйственной сумкой, дед.
— Куда ж ты запропастился, папаша, — улыбается ему Коля. — В приличной ресторации тебя бы уже давно турнули. Давай аршин.
— Я, ребятки, вон за теми скамеечками был, — шамкает старик, указывая на пирамиду. — Студентики меня подзадержали, капризные оне…
Он протягивает Кувякину липкий стакан. Добавляет:
— Закусить не желаете?
— А что у тебя?
— Сырки «Лето», мягкие. Сушки с солью, свежаи. «Завтрак туриста», вкусныя.
— Давай банку и один сырок, — делает заказ Коля, бросая горсть мелочи в подставленный дедом карман. — Только банку открыть надобно, старче.
— Уже открыто, ребятушки, — вынимает из сумки и протягивает наполовиновспоротую тощую банку дед Кондрат.
— Вот это — уже жизнь, я понимаю, — говорит, организуя на скамейке столик, Коля. — Как у Сына Дядиного за пазухой… Торопиться не будем, Эныч? В два захода?
Эн Энович не возражает, снимает пиджак.
— Эй, орлы, — обращается к ним «архитектор», протягивая кусок сизой откушенной горбушки, — БэУ не побрезгуете?
— Давай, в хозяйстве все пригодится, — принимает дотацию Коля, — Ну, поехали!
Пьет Эн Энович. Пьет Кувякин. Закусывают. Бутылку с оставшейся водкой Коля прячет в карман. Удовлетворенно откинувшись на спинку, рассматривает окружающих.
От одной группы к другой курсирует душа заведения — Арка-ша. Аркаша — само движение. Безостановочно и затейливо работают его конечности, ежесекундно, без видимых усилий меняется выражение его лица, а тело живет и вихляется в беззвучном ударном ритме самбы.
— Жухарики-комарики, птички-ягодки! — кричит Аркаша. — Могу продемонстрировать всем желающим маленький, но глубокий психотрючок. Впервые, почти бесплатно. Р-раз… Два-а… Необыкновенный фокус. Желающие!.. Два с половиной…
— Знаем мы твои фокусы, — откликаются распивающие возле ржавой буфетной стойки. — Сто грамм попросишь.
Аркаша всплескивает руками. Направляется к стойке.
— Предлагаю, граждане, маленький экскурс в область искусства. Отгадайте загадку по системе Станиславского. Без рук, без ног, на бабу скок. Или к примеру, кинематограф. Искусство всех искусств. Факир наших чувств и романтик нашего времени. И-и-и-и — Гавайи, чуингам, дворцы, ракетка для пинг-понга, икра на блюдечке «Самтрест», принцесса из Гонконга. И ты — Джеймс Бонд, ты — супермен, кладешь на всех, ликуешь!.. Смотри, разъела: ты живешь. Живешь — не существуешь!
Сделав пируэт, Аркаша застывает в позе статуэтки Оскара.
— Толик, плесни ты ему граммулю. Старается чувачок.
— Не-ет, — не соглашается долговязый беззубый парень в засаленной кепке. — Не заслужил. Пускай еще потреплется… За спорт чего скажешь, суппельмень?
— Пожалуйста. Шахматы. Любимый вид спорта гипнотизеров, — охотно говорит Аркаша. — Черный гроссмейстер делает шах и засыпает, белый гроссмейстер просыпается и выигрывает. Продолжаем спортивный обзорвер. Копейкин рубль бережет. Сто грамм для Храбростина. Кто болеет за «Торпедо», тот нальет мне до обеда. Кто болеет за «Спартак», тот нальет мне просто так.
Долговязый Толя допивает водку, покачивает в воздухе пустой бутылкой и, сморкаясь на штанину Аркаше, замечает:
— Врешь ты все. Козел ты, паря.
Аркаша боком отодвигается от стойки. Продолжая обход, попадает в объятия человека, прислоненного затылком к железной опоре. Человек рассказывает:
— Все пью, пью… Надоело… Ну вот скажи: чем бы еще заняться? А?
— На дядьке верхом промчаться, — советует ему Аркаша. Обдав Аркашу металлическим перегаром, человек отталкивает его.
Неподалеку расположились несколько сотрудников НИИ. Перед ними на застеленном газетой ящике — складные пластмассовые стаканчики, нарезанный сыр, соленые огурцы. Научные сотрудники пьют вынесенный с работы спирт. Аркаша ногой задевает ящик. Один пустой стаканчик опрокидывается.
— Культурней вести себя надо, — возмущается, отодвигая Ар-кашу в сторону, солидного вида научный сотрудник в бордовом галстуке и очках с золотой оправой.
— Пардон-пардон. Эскьюзми, — шаркает Аркаша провинившейся ногой. — Прошу про…
— Иди, иди отсюда, дурачок-попрошайка, — гонит его научный сотрудник с галстуком в горошек.
Еще один сотрудник, в кожаном пиджаке, молча показывает Аркаше кулак.
Из дальнего угла павильона, с эстрадной площадки, машут Аркаше, зовут:
— Маэстро! Маэстро! Просим!
Вдохновленный Аркаша спешит на зов и, вспрыгнув на площадку, оказывается в окружении студентов, исполняющих губами в честь его появления туш. Студент в джинсовой жилетке наливает стакан вина, протягивает, улыбаясь, Аркаше. Маэстро принимает его двумя руками. Пьет.
