— Ты, стало быть, полагаешь, — усмехается генерал, — что все это сотворил один человек? Что-то в истории таких прецедентов не наблюдалось. Разве что Гулливер в нашей Лилипутии поднатужился.
Майор, поскрипывая зубами, возвращается к столу.
— Когда же будут готовы твои анализы на идентичность, Степанчук?
Степанчук придвигает телефон, снимает трубку и набирает номер лаборатории.
— Как дела? Кладет трубку.
— Обещают поторопиться.
…Стрелки настенных часов находятся на правой стороне циферблата. Плухов, помешивая резной мельхиоровой ложечкой кофе, рассуждает:
— Завод у нас с тобой, Степанчук, самое уязвимое место. Несомненно, действует организованная группа хорошо обученных врагов. А насколько циничны методы их работы! И в каком только парнике они такую штуковину отрастили? Нет, без Штатов здесь дело не обошлось. Они на подобные выдумки мастера, хотя и изнутри — пустотелые. Итальяшки всякие или французишки — мелкота. У англичан тоже кишка тонка. Я их хорошо знаю. Еще с Австрии, с сорок пятого, знакомство пошло. Трусы они. Мы у них тогда думали вырвать хоть пару сотен изменников Родины. Для показательной расправы. Так они нас ими по уши завалили… А немцы? Ребята трудолюбивые, но туповаты. Они бы просто весь завод взорвали, и все. Еще японцы вроде бы остаются. Изобретательные головы, но не в области половых выкрутасов. Не их это профиль.
Генерал отхлебывает кофе, ставит чашку.
— Хорошо еще, про наш завод в ЦэКа не узнали. Вони не оберешься. Подлей-ка коньяку, Степанчук.
Майор подливает.
— Вони, Петр Сергеевич, у нас и без ЦэКа хватает. Прикрывает белесыми ресницами глаза.
«Вот змей! Неужели допер? Кто-то, верно, в обкоме меня застучал!»
Стучат в дверь. Входит широкоплечий, с маленькой головой, атлет. Это лейтенант Евсюков.
— Разрешите доложить, товарищ генерал.
— Докладывайте.
— По распоряжению майора Степанчука… — головка Евсюкова чуть наклоняется в сторону Степанчука.
— Знаю, лейтенант. Говорите о главном.
— Гражданка Осипова утверждает, что после развода с мужем, имевшем место четырнадцать лет назад, не вступала с мужчинами в половые контакты. В медицинских документах записей о каких-либо венерических заболеваниях гражданки Осиповой до сегодняшнего дня не было. Родственников за границей, как она утверждает, не имеет и сама там никогда не бывала. Утверждает также, что за последние семь-восемь дней не употребляла в пищу ничего, кроме хлеба и воды, хотя по ее объему, этого не скажешь. Ссылается на то, что пенсии хватает якобы только на две-три недели. Вчера утром — точное время гражданка Осипова не помнит — она, приняв солнечную ванну, возвращалась домой со двора, где повстречала в подъезде своего соседа Энова, который ее толкнул. Далее Осипова заявляет, что по лестнице следом за Эновым — как ей показалось, догоняя его, — бежал гражданин в белом плаще с надвинутым на лицо капюшоном, который сорвал с Осиповой очки. Через минуту, когда практически ослепшая гражданка Осипова пыталась нащупать ногой следующую ступеньку с целью добраться до своей квартиры, кто-то напал на нее сзади и вошел с ней в половой контакт. Больше гражданка Осипова по существу данного дела сообщить ничего не может, так как потеряла сознание и пришла в себя только в венерологической больнице.
Наступает молчание. Слышен напряженный ход часов.
— Евсюков, вы свободны, — произносит, наконец, генерал. Евсюков уходит. Плухов неторопливо допивает свой кофе. Покручивает в руке ложечку.
— Мне думается, Степанчук, что никакого контакта не было.
— Это была инъекция, — соглашается майор, — тем более, что никаких следов мужского семени не обнаружено. Старая женщина, долгое время не имевшая интимных отношений, могла и ошибиться.
— Наверняка ошиблась. Ну-ка, представьте мне досье на этого Энова.
— Оно уже здесь, в сейфе.
У генерала приподнимается бровь.
— Владельцем загаженной квартиры на Кастагоновской, Петр Сергеевич, и является как раз Энов Эн Энович. А работает он, — Степанчук выдерживает паузу, — на чугунолитейном заводе.
У генерала приподнимается вторая бровь.
«Вот так-то, — думает майор Степанчук. — Это тебе не свиней пасти».
Результаты экспертизы, говорящие об идентичности образцов кала, и группа содействия из Москвы прибывают с интервалом в четыре минуты.
— Капитан Дельцин, — представляется среднего роста шатен с пронзительным взглядом.
— Капитан Ландсгербис, — называет себя стоящий справа от Дельцина блондин. Брюнет, стоящий слева, говорит:
— Джугашхурдия.
Глаза генерала Плухова теплеют.
— По чашечке кофе? — предлагает он. — Наверно, устали с дороги?
— Спасибо, не надо кофе, — капитан Дельцин делает короткий отрицательный жест. — Товарищи мои действительно устали и не прочь немного отдохнуть, а мы с вами сейчас же приступаем к работе, генерал. Время торопит.
Генерал нажимает на кнопку. Входит прапорщик.
— Проводите людей в отведенные для отдыха помещения. Ландсгербис, Джугашхурдия и прапорщик выходят.
— Хочу представить вам майора Степанчука. Он — мой первый заместитель.
— Да-да. Мне это известно, — капитан поправляет галстук. — А что касается кофе, генерал, беру свои слова обратно.
— Присаживайтесь, — Плухов указывает капитану на кресло. Садится сам неподалеку от него. Исподтишка поглядывает на Дельцина.
«Шустер. Такому палец в рот не клади. Чувствуется железная хватка. Барабан знает, кого прислать. Ну и попрыгает у меня Степанчук».
Степанчук разливает кофе. Думает: «Расселся. Хорек московский. Еще кофе его пои. Ладно. Посмотрим еще чья возьмет… Стоп! А Плухову-то в Центре не доверя-яют…»
В течении получаса капитан Дельцин входит в курс дела, уточняя детали. Затем предлагает допросить Тульского.
…Аркаша, лежа на боку, часто моргает. За спиной у него, вдоль тела, помещается скомканная арматура.
— Снимали его с этой штуки еще в парке. Потом здесь, — поясняет Степанчук. — До половины она из зада выходит, дальше никак. Возвращается. Отбили гипс. Электросварку применить пока не решились. Попробуем после допроса.
— С позиции научного материализма, — отмечает генерал, — здесь и на чугунолитейном заводе действуют одни и те же физические законы.
Капитан Дельцин неопределенно кивает.
— Приступайте, майор, — говорит Плухов.
— Что же вы, гражданин Тульский, на статую полезли? — начинает допрос Степанчук. — В диссиденты записались? Или как?
Аркаша моргает.
— Плохо вам разве раньше жилось?.. Такой симпатичный молодой человек. Подстрижены. Не носите бороды. По-моему, в свое время и в институте учились? И даже, кажется на пятом курсе, поисками Дяди всерьез занялись?.. Нашли?
Аркаша перестает моргать.
— Родители у вас хорошие люди. Честные труженики, — продолжает майор. — Отец погиб на производстве, у станка. До сих пор на доске почета висит. Мать — неглупая женщина. Работает уборщицей в Трегубовском гастрономе.
Глаза Аркаши наполняются влагой.
— Может быть, вас кто-то обидел? Или неправильно понял?.. Почему вы не отвечаете?
Майор склоняется над Аркашей. Дельцин смотрит на часы, это не ускользает от внимания Степанчука.
— Не хочешь, значит, с нами на чистоту? Тогда придется поговорить с тобой по-другому.
Он выходит и тут же возвращается с человеком, который накануне был прислонен к опоре под Парусами.
— Знаешь его? — Степанчук тычет пальцем в Аркашу.
— С ним вчера тот, которого фотографию вы мне показывали.
— Что «тот, которого»?
— Разговаривал. Ни с кем до этого словом не перемолвился. А этот болтун весь день по павильону ходил, как тот ему слово сказал, сразу ушел.
Степанчук оскаливается.
— Ты сказал «болтун». А о чем он болтал?
— Про Гавайи упоминал. Про Гонконг. А еще о китайцах говорил, об американцах, — рассказывает человек-опора, — и жалел, что Гитлера нет.
— Про Дядю упоминал?
— Да, упоминал… Советовал на нем верхом кататься. Аркаша снова моргает.
— А вы не помните, — вступает в разговор капитан Дельцин, — в связи с чем он это советовал?
— Вот… тут… — мнется человек-опора. — Не то чтоб не помню, а шумно там, не все расслышишь.
— О чем он еще говорил? — ^- задает вопрос Степанчук.
— Разное. Об актерах что-то, писателях, стихи читал, о блокаде вспоминал, ругал космос, о шахматах говорил, о «Спартаке»…
Плухов и Дельцин переглядываются. Пальцы генерала ломают сигарету. В глазах капитана зажигается огонек.
— …о бабах… то есть, о женщинах говорил, по-иностранному тоже…
— С кем? — справляется Степанчук. — Долго говорил?
— Минуту, наверно. С очкариками какими-то.
