Официантка одинокая, можно сказать, счастье свое нашла. Ну, принесет в дом с работы остатки, а есть-то самой надо. А одной все не съесть. Продукты выбрасывала, тосковала. А к ней как-то сосед с собачкой на запах зашел. Уже есть веселей! Другой на звон ножей, вилок забрел, тот, что на заводе шампанских вин работает. Ясно, зашел не с пустыми руками. И потянулся народ, кто с чем. А все где-то работают. Кто с конфетами, кто с лекарствами, кто шпингалеты на окна тащит, кто бенгальские огни! И когда вместе сложились — праздник вышел. И все тихо, мирно, потому что и милиционер где-то свой проживает. Никого вызывать не надо. Словом, хочешь не хочешь — одной семьей зажили. Все общее стало: и радость и горе. А когда все поровну, то на каждого горя приходится меньше, а радости больше.
Бельмондо
Бунькин совершал обычную вечернюю прогулку. Неспешно вышагивал свои семь кругов вдоль ограды садика, старательно вдыхал свежий воздух, любовался желтыми листьями и голубым небом. Внезапно что-то попало Бунькину в глаз. Вениамин Петрович старательно моргал, тер веки кулаком — ничего не помогало. А к ночи глаз покраснел и стал как у кролика.
Сделав примочку со спитым чаем, Бунькин лег спать. Утром он первым делом подошел к зеркалу, снял повязку и обнаружил в глазу странное пятнышко.
— Уж не бельмо ли? — испугался Вениамин Петрович. — Сегодня же пойду к врачу.
На работе его так загоняли с отчетом, что он забыл про бельмо, а когда вечером вспомнил, не хватило сил подняться с дивана. К тому же болевых ощущений не было. «К врачу завтра схожу», — думал Бунькин, разглядывая глаз в зеркальце. Пятнышко стало больше и красивее.
— Когда в ракушку попадает песчинка, вокруг нее образуется жемчужина. А вдруг у меня то же самое? Вот был бы номер! — хмыкнул он.
— Жемчуг или бельмо? Эх, мне бы чуточку жемчуга, — бормотал Вениамин Петрович, укладываясь в постель.
Снились ему ракушки. Они раскрывались, как кошельки, и ночь напролет из них сыпались золотые монетки.
Утром Бунькин увидел в зеркальце, что пятно округлилось. На свету оно нежно переливалось всеми цветами радуги.
«Неужели жемчужина? — всерьез подумал Вениамин Петрович и присвистнул: — Что же делать? Пойдешь к врачу — удалят. Дудки! Грабить себя никому не позволю!»
После работы Бунькин пошел не к врачу, а в ювелирную мастерскую. Старенький мастер прищурил в глазу свое стеклышко и долго вертел в руках голову Бунькина.
— Странный случай, — прошамкал ювелир. — Или я ничего не понимаю в драгоценностях, но — даю голову на отсечение — это не подделка, а настоящий жемчуг! Это…
— А сколько за него дадут? — перебил Вениамин Петрович.
— Трудно сказать. Ведь это не речной жемчуг. И не морской. Но рублей пятьсот за такой глаз я бы дал не глядя…
Дома Бунькин долго разглядывал через лупу свое сокровище, щедро увеличенное и отраженное в зеркале. Потом сел за стол.
— Так. Значит, пятьсот рублей у нас есть. — Вениамин Петрович взял бумагу. — Пятьсот за три дня. Но она же еще расти будет. Вот это зарплата! — Бунькин начал складывать столбиком.
— Только бы под трамвай не попасть, — заволновался он. — А то еще хулиганы по глупости в глаз заедут. Такую вещь испортят, вандалы! Надо припрятать добро.
Бунькин смастерил черную бархатную повязку и элегантно перевязал голову.
— Вот так спокойнее, — улыбнулся он, глядя на бандитское отражение в зеркале.
На вопрос сослуживцев: «Что случилось?» — Вениамин Петрович кокетливо отвечал: «Да ерунда, конъюнктивит».
Жемчужина росла медленно, но верно. Скоро она заполнила полглаза, так что видеть ее Вениамин Петрович мог только вторым глазом, сильно скосив его.
Бунькин закупил литературу о жемчуге. О его добыче, росте в естественных и искусственных условиях.
Во время летнего отпуска он поехал на юг, к морю. Вениамин Петрович до посинения качался на волнах, вымачивая левый глаз в соленой воде. Морские ванны пошли на пользу, потому что вскоре, к большой радости Бунькина, почти весь левый глаз заполнила прекрасная жемчужина.
На работу Вениамин Петрович возвратился другим человеком. Несмотря на повязку, укрывшую глаз, вид у него стал независимый, гордый. Достоинство переполняло Бунькина, лилось через край. Чуть кто толкнет или скажет бестактность — Бунькин вспыхивал, как принц голубых кровей, и требовал удовлетворения немедленно. Виновный тут же просил прощения.
И тем трогательнее выглядела постоянная тревога Вениамина Петровича за судьбу сослуживцев, их близких, родных. Если, не дай бог, кто-то умирал, он непременно являлся на похороны. В газетах первым делом искал некрологи и, отпросившись с работы, спешил на панихиды совершенно незнакомых людей, где убивался и рыдал так, что его принимали за близкого родственника покойного. И никто не знал, что чужое горе оборачивалось для него жгучей радостью. Ведь после каждого промывания соленой слезой жемчужина делалась больше и свет испускала ярче.
Когда левый глаз практически перестал видеть, Вениамин Петрович решил — пора. Он пришел к ювелиру, развязал глаз и царственно опустил голову на стол: «Сколько дадите?» Старенький ювелир долго причмокивал и наконец сказал:
— В жизни не видел ничего подобного. У вас здесь не меньше десяти тысяч. Поздравляю!
Вениамин Петрович вышел из ювелирной мастерской, ощущая себя начинающим миллионером.
— А что ж это я иду как простой смертный? Да еще с повязкой? Не ворованное. Все честным путем. — Бунькин сорвал с головы черную тряпку и, размахивая ею, остановил такси.
— Большой проспект! — сказал он и, взяв из пачки шофера сигарету, закурил. Когда подъехали к дому, на счетчике было рубль десять.
— Извини, друг, мелочи нет! А с этой штуки у тебя сдачи не будет, захохотал Вениамин Петрович, сверкнув на шофера левым глазом. Тут даже таксист не нашелся что ответить. Он вцепился в руль, и пока Бунькин поднимался по лестнице, в его честь гудел гудок машины.
С утра в учреждении Вениамина Петровича никакой работы не было. Огромная очередь выстроилась смотреть на богатство Бунькина.
И все разговоры были о том, как все-таки везет некоторым.
Целыми днями ходил теперь Вениамин Петрович со своей жемчужиной, рассказывал, показывал ее при дневном свете и для сравнения — при электрическом. Его угощали, приглашали в гости, показывали друзьям и родственникам. Он стал душой общества. Бунькин сам поражался, но каждая его шутка вызывала дружный заливистый смех. Естественно, он ни за что не расплачивался, говорил: «Потом отдам сразу» — и шире открывал левый глаз, откуда струился невиданный свет. В магазине испуганные продавцы отпускали товары в кредит, стоило ему лишь сверкнуть на них глазом. Он стал нравиться женщинам. Да! И молодым тоже. Они находили его неотразимым, похожим на какого-то киноартиста. А некоторые так прямо и называли его за глаза Бельмондо.
Но Вениамин Петрович был начеку и никому не отдавал свою руку, сердце и глаз.
Жить стало интересно. Одно, правда, беспокоило Бунькина — второй глаз. В нем абсолютно ничего не было. Белок, зрачок, и все. То есть глаз пропадал ни за грош!
Вениамин Петрович стал чаще гулять. Особенно в ветреную погоду. Ночью. Когда никого не было рядом. Он выбирал закоулки позапущеннее, бережно прикрывал левый глаз, широко открывал правый, но ничего путного не попадалось. Дома он пристально разглядывал правый глаз в зеркале — пусто. Ощущение было такое, будто грабят средь бела дня, а ты ничего не можешь поделать.
Но вот однажды, когда погода была такая, что хороший хозяин собаку не выгонит, Вениамин Петрович оделся потеплее и, с третьей попытки распахнув дверь, вылетел на улицу. Его закружило, понесло, обо что-то ударило, ткнуло в урну. Обхватив ее руками, Бунькин дождался, когда ветер немного затих, приподнялся на ноги, и, цепляясь за стену, добрался до дома. В правом глазу что-то приятно беспокоило. Взлетев на третий этаж, он ворвался в квартиру, бросился к зеркалу и замер. В правом глазу, в самом уголке, что-то сверкнуло! Сомнений быть не могло — там начала созревать новая жемчужина.
Вторая жемчужина росла так же, как и первая. Скоро Бунькин почти ничего не видел. Его все время сопровождали какие-то заботливые люди. Они водили его гулять, усаживали есть, укладывали спать, на ночь читали курс иностранных валют.
И настал день, когда Вениамин Петрович понял, что теперь принадлежит к избранному кругу очень богатых людей. Понял он это потому, что окончательно перестал видеть. Значит, вторая жемчужина достигла наконец нормальной величины.
Дальше тянуть не было смысла — пора начинать новую жизнь.
— Есть последняя модель «Жигулей». Цвет коррида.
— Это как выглядит? — спрашивал Вениамин Петрович.
— Ну, полная коррида. Бычья кровь. Внутри полное стерео.
