А там разберемся. Ведь вся наша жизнь состоит из мелочей, на которые не стоит обращать внимания.
Алиби
Уму непостижимо, как она догадалась, что в ее отсутствие у меня кто-то был. Ведь никаких следов, никаких. Наоборот. Бросился ей навстречу как мальчик. Не в рваной пижаме, — в костюме, при галстуке. Не дай бог огорчить ее чужими духами — одеколона глотнул. Упал на колени не пьяный, а трезвый, с цветами, которые оставила та.
Потом обнял крепко, поцеловал так — у самого дух захватило! За стол усадил, ужин подал, а пока она ела, затеял стирку, продолжил уборку, с мебели пыль стер чуть ли не с лаком лет на восемь вперед! Непрерывно выносил мусор, целуя ее по дороге, и кричал на весь дом, что лучше ее никого в мире нет. И вдруг ни с того ни с сего она бац! меня по физиономии! Значит, что-то почувствовала. Но как?!
Джоконда
Рабочий день кончился. Александр Сергеевич Кукин отстоял в очереди за пивом, выпил большую кружку, подумал, добавил маленькую и решил пойти домой пешком, подышать свежим воздухом в конце концов.
За углом шевелился хвост длиннющей очереди. «Что выкинули?» — поинтересовался Александр Сергеевич. «Джоконду!» — гордо ответила девушка с большой хозяйственной сумкой. «Надо бы взять», — машинально подумал Кукин, но, прислушавшись к разговорам, понял, о чем идет речь, и усмехнулся: «Да. Деградируешь, Кукин. Забыл, кто такая Джоконда. А когда-то марки по живописи собирал!»
Александр Сергеевич разглядывал лица стоящих в очереди: «Вот люди, следят, мерзавцы, за искусством. Интересуются! Театры, музеи, рестораны. А я? Придешь с работы — диван, телевизор, сигаретка, — все развлечения.
Вырвешься иногда с людьми посидеть — так дома она глазами тебя изведет! А так охота пожить культурной жизнью!» — мрачно подумал Кукин. И занял очередь.
Продвигались мучительно медленно. Из разговоров выяснилось, что Джоконда — любовница Джулиано Медичи, герцогиня Констанца д'Авалос. Не просто Авалос, а «д»! Некоторые утверждали, что она, наоборот, была законной женой богатого флорентинца Франческо Джоконды. И взяла фамилию мужа, Джоконды.
— А вы как думаете, гражданин? — спросил у Кукина мужчина сквозь добротную бороду.
«Побрился бы, искусствовед!» — подумал Александр Сергеевич и сказал:
— Видите ли, мне плевать, чья она была любовница или жена. Для меня она произведение искусства!
До входа в музей доползли через четыре часа. Кукин извелся и проклинал себя и Джоконду. Но столько выстояв, уйти не было сил.
От очереди отсекли кусок с Александром Сергеевичем и запустили в музей. Он почувствовал второе дыхание, но внутри дела пошли еще хуже.
— Букинисты! — выругался Александр Сергеевич, пытаясь определить наощупь, сколько в кармане денег мелочью, и нащупал крупную семечку. Он кинул ее в рот и сплюнул шелуху на пол. В это время его вынесло наконец к картине.
Кукин еще не успел толком разглядеть за спинами, что там нарисовано, как почувствовал на себе чей-то взгляд. «Неужели персонал заметил, что я шелуху на пол бросил?» — Александр Сергеевич покраснел и вдруг увидел женщину, которая не сводила с него глаз, едва заметно улыбаясь.
Это была Джоконда. Законная жена Франческо Джоконды. Взглядом она давала понять, что видела, как Кукин сплюнул шелуху на паркет, но все останется между ними. Александр Сергеевич смутился еще больше, попытался спрятаться за чью-то восторженную спину и оторопел, увидев, как выражение лица на картине изменилось. Оно стало надменным, и, хотя рот Джоконды был закрыт, Кукин услышал шепот: «Свинья!»
Александр Сергеевич пошатнулся, сошел с чьей-то ноги, но отвести от портрета глаза не мог. Съеживаясь он почему-то начал оправдываться:
— В чем, собственно говоря, дело? Не из-за шелупайки же? А что тогда? Если вы имеете в виду, что маме обещал вчера заехать, так я завтра у нее буду обязательно! Десятка в кармане не заначенная, она премия… Вчера не по своей вине задержался: собрание было. Подведение итогов. Сами знаете, чем это обычно кончается…
Джоконда слушала внимательно, но по улыбке чувствовалось, она прекрасно знает, как все было на самом деле.
— А что, я уже не могу посидеть с друзьями по-человечески?! Ишь вы какая! А Виолетты Васильевны там не было!
Кукин понимал, что сбивается на разговор с женой, но ничего не мог поделать, загипнотизированный удивительными глазами Моны Лизы. Его толкали в спину, хватали за руки, почему-то шепотом говорили:
— Гражданин, совесть есть? Свое отсмотрели — дайте другим. Мы тоже деньги платили!
И тут что-то произошло в голове Александра Сергеевича. Он бросился к портрету, закрыл его телом, закричал:
— Хватит глазеть! Дайте женщине отдохнуть! Сколько лет можно на вас смотреть? Противно же! Ты устала?
Джоконда еле заметно улыбнулась, не раздвигая губ.
— Видели?! — завопил Кукин. — А я что говорил? Если она воспитанный человек и терпит, так вы обрадовались?! Разойдись!!
Началась давка.
Александр Сергеевич сражался минут десять. Наконец его вывели на улицу.
— Ваше поведение следует рассматривать как хулиганскую выходку. Но, учитывая, что хулиганская выходка была спровоцирована шедевром мирового искусства, — вы свободны. Уже пятого сегодня выводим.
— Но скажите, она правда улыбается или мне показалось?
— А черт ее знает, — покачал головой милиционер и улыбнулся загадочной улыбкой Моны Лизы.
Кукин медленно брел по улице.
— Мона Лиза, Лизавета, я люблю тебя за это, и за это, и за то… бубнил Александр Сергеевич. Внезапно лицо Моны Лизы начало двоиться, на него наплывало другое лицо, потом они наложились друг на друга, полностью совпали, и Кукин едва не полетел под машину:
— Лиза! Господи! Лиза! Да это же моя Елизавета!!!
Сомнений быть не могло. На картине Леонардо да Винчи была изображена супруга Александра Сергеевича Елизавета Петровна в масштабе один к одному. Комок подступил к горлу Кукина:
— С кем живу? С шедевром мирового искусства! Народ сутки в очереди стоит, по рублю платит, чтобы одним глазком увидеть, а я с ней восемь лет живу и бесплатно!
Александр Сергеевич всхлипнул:
— Скотина! Кто я такой? Герцог? Директор? А она герцогиня Елизавета д'Петровна. Может быть, я умница или просто красавец? С такой-то мордахой?! Что же я ей дал за красоту и ум? Дворец однокомнатный. Совмещенный санузел. И две тысячи лир годового дохода. Приемы устраиваю, балы? Где ей сверкать красотой, блистать умом? На кухне? Когда голову ломает, чем меня накормить… А когда-то подавала надежды. На пианино играла. Вплоть до Бетховена! И все наизусть, наизусть!
Сукин я сын! Чуть на работе не так или настроение плохое — по столу кулаком грохнешь: почему суп холодный?! Отчего картошка недожарена?! Я, видите ли, люблю с корочкой, чтобы на зубах хрустело.
Кукин хрустнул зубами.
— А она все молчит. Чуть улыбнется, как все Моны Лизы, и молчит. Лишь на глазах слезинка блеснет. А как она раньше смеялась…
Ни в театр ее не свожу, ни в музей, ни в цирк. В компанию не беру ей все некогда.
Телевизором не пользуется, это я потом, если поговорить охота, рассказываю ей, что было в четвертой серии. Кто такой Третьяк, не догадывается.
Понедельники от суббот не отличает. Хоть бы раз вышла на улицу просто так, без дела, чтобы идти, не бежать.
Купил косметики ей на пять рублей. Так она краситься не успевает. Руки! Ее тонкие руки с длинными пальцами покраснели от стирки. Увидел бы Леонардо да Винчи, что с ней стало!
Кукин ударом кулака согнул фонарный столб и зашагал дальше, сбивая прохожих.
— Раньше на нее оглядывались все нормальные мужчины, а теперь ни одна свинья не обернется! И никто ей не поможет! Сына вырастил — пять лет мужику, — ничего по дому не делает!
— А я?! — Александр Сергеевич плюнул на крышу троллейбуса. — В магазин лишний раз не схожу. Пол мыть брезгую. — Кукин застонал и сдвинул плечом газетный киоск. — Такую Мону Лизу угробил. Варвар! Да я с ней рядом жить не достоин! Мне у нее конюхом быть! А где ее карета, где?! Александр Сергеевич пнул ногой «Жигули», и они покатились по асфальту.
— Все! Хватит! Отныне превращу свой дом в музей-квартиру. Моне Лизе человеческие условия. Газ, водопровод, электронагревательные приборы переходят в руки народа, то есть в мои!
Кукин, громко выкрикивая лозунги, шагал к рынку.
— На доме повешу табличку: «Здесь живет Мона Лиза Петровна». Вход с одиннадцати до двадцати часов. Выходной — понедельник. Взрослые пятьдесят копеек. Дети с инвалидами — тридцать. Тьфу, дьявол! Что я несу?! Она просила принести три кило картошки — я ей двадцать принесу! И не картошки, а лука. На все деньги лука! — думал он, проталкиваясь между покупателями.
Через пять минут Александр Сергеевич выбегал с рынка, прижимая к груди три красные гвоздики и авоську с морковкой.
