И снова я согласилась с ней. Но, если она считала, что лучшим
выбором для меня будет завышать требования к самой себе, получать
высокие оценки и встречаться с умным мальчиком, то мне лучшее решение
виделось как свобода от прошлого и возможность отпустить эмоции на
свободу. Я пыталась сделать это, но ничего не выходило, и вот сейчас мне,
наконец, стало удаваться вырываться из прежних рамок.
Вдруг я поняла, что наша с мамой проблема именно в этом – мы во
многом соглашались, но то, о чем мы говорили, часто имело разные значения
для нас. Каждый пункт соглашения как две стороны монетки – одна видит
орла, другая – решку. Зависит от того, как упадет.
- Я тоже этого не хочу, - кивнула я.
- Хорошо. Мы поняли друг друга. Именно в этом я и хотела убедиться,
- мама улыбнулась, встала, сжала мое плечо и направилась в свой кабинет. Я
поплелась к лестнице, но на полпути ее голос остановил меня.
- Милая?
Я обернулась. Мама стояла в дверях офиса, одна рука уже держала
ручку.
- Да?
- Я хочу, чтобы ты знала: я всегда буду рада, если ты захочешь
поговорить со мной. О Джейсоне. О чем-то еще. Ты можешь поделиться со
мной, чем угодно, ты ведь понимаешь?
- Конечно.
Я продолжила подниматься, а мама скрылась в офисе и, наверное,
снова взяла телефон, мысленно поставив в уме галочку, что одна проблема –
проблема доверия с дочерью – решена. Но для меня все было не так просто.
Разумеется, мама считала, что я могу рассказать ей все, ведь я – ее дочь. Но
на самом деле я не могла. Мне очень хотелось поговорить с ней обо всем, что
меня расстраивает и беспокоит, я очень хотела прижаться к ней, сказать, как
беспокоюсь о ней, но ничего из этого я сделать не могла. Так что наше
соглашения было лишь формальностью, контрактом, который обе стороны
подписали не глядя. Но я и так знала, что в нем говорилось. Я могу быть
неидеальной, но лишь в ограниченных количествах. Мне разрешается быть
обычной девушкой, но только изредка. А если совсем уж честно – то
никогда.
Зайдя в комнату, я обнаружила большой пакет на кровати, к нему была
приклеена записка. Крупные круглые буквы я узнала уже на расстоянии – это
писала Кэролайн.
«Привет, Мейси. Извини, мне пришлось уехать раньше, чем ты
вернулась. Я приеду снова через пару дней, надеюсь, привезу с собой
хорошие новости. Совсем забыла передать тебе кое-что. Я нашла этот
сверток в шкафу в спальне, когда последний раз была в домике на пляже. Не
знаю, что это (я не открывала его), но, думаю, он должен быть у тебя.
Увидимся, люблю тебя!»
Я открыла пакет и тут же закрыла. Бросив один-единственный взгляд
на содержимое, я различила две вещи – оберточную золотую бумагу и белую
открытку, на которой было написано мое имя. Еще один почерк, который я
узнала бы, где угодно. Папин.
Мне сразу вспомнилась открытка, которую он подарил мне на
Рождество, и многообещающая улыбка – жди большего. Значит, мой
запоздавший подарок был не от «EZ Products», и сейчас эта загадочная вещь
лежала передо мной. Однако я не торопилась открывать подарок, на этот раз
он был не просто тестовым вариантом продукции, а знаком. Вдруг он
разочарует меня? Может, настало время все отпустить, и мне не нужно знать,
что внутри?
Я свернула пакет и положила его в шкаф, туда же, где лежали посылки
из «EZ Products» Пока что-то не началось, не нужно беспокоиться о том, как
это кончится, есть бесконечные возможности. Что бы ни лежало внутри оно
долгое время ждало своего часа. И еще немного времени ожидания не внесет
существенных изменений.
Глава 12
- Чья очередь задавать вопрос?
- Твоя.
- Ты уверен?
Уэс кивнул, включая зажигание.
- Продолжай.
Я откинулась на сиденье, подогнув под себя одну ногу. Мы выехали с
подъездной дорожки и направились по Свитвуд Драйв к автомойке. Сегодня
нам повезло, и мы мыли машину, а Берт с Кристи застряли на кухне, готовя
угощение.
- Ладненько. Чего ты боишься больше всего?
Как обычно, Уэс помедлил несколько мгновений, обдумывая ответ.
- Клоунов, - ответил он.
- Клоунов?
- Ага.
Я лишь посмотрела на него.
- Что? – Уэс взглянул в ответ.
- Это не настоящий ответ.
- Кто сказал?
- Я сказала. Я имела в виду настоящий страх, скажем, страх провала,
смерти, сожаления, еще чего-то. Что-то, что заставляет тебя просыпаться в
холодном поту после кошмара.
Уэс подумал.
- Клоуны.
Я закатила глаза.
- Прошу тебя!
- Это мой ответ, - машина притормозила, аккуратно объезжая яму на
дороге, затем снова набрала скорость. За окном промелькнуло сердце в
ладони, медленно вращающееся из стороны в сторону. – Не люблю я их. Они
пугают меня еще с детства, когда я впервые пошел в цирк, и у одного из этих
клоунов лопнул шарик прямо перед моим носом.
- Перестань, - рассмеялась я.
- Хотелось бы, - сумрачно отозвался Уэс, но в уголках рта у него
пряталась улыбка. Мы набирали скорость, и в зеркале заднего вида я видела
облако пыли, клубившейся позади нас.
- Клоуны, - повторила я. – Что, серьезно? В самом деле?
Уэс кивнул.
- Ты собираешься принять мой ответ или как?
- А это правда?
- Говорю же.
- Хорошо. Тогда твоя очередь.
Об Уэсе мне было известно уже многое. Первый поцелуй у него был в
шестом классе с девочкой по имени Уилла Патрик. Он считает, что его уши
великоваты для его головы. Он ненавидит джаз, васаби и запах пачулей. И
клоунов. Игра, которую мы начали в тот вечер, когда шли по пустой дороге,
и продолжили на вечеринке, не прекращалась. Всякий раз, когда мы
оставались одни, тусовались где-то с Кристи и компанией или чистили
столовое серебро, мы машинально вспоминали, на ком остановились в
прошлый раз и кто должен задавать вопрос. Если рядом был кто-то еще, то
вокруг всегда царили шум, драма, смех и хаос, но, когда возле нас никого не
было, то мы оставались втроем – Уэс, я и правда.
Когда мы играли в первый раз, я жутко нервничала. Уэс был прав
насчет психологических штучек – вопросы должны быть либо личными,
либо смущающими, а лучше всего – и то, и другое. Когда мы играли в
«Правду» с сестрой или подругами, я предпочитала пропускать вопрос, ведь
любой скажет, что лучше проиграть, чем признаться, что ты влюблена в
учителя по математике! Став старше, я поняла, что игра растет вместе с нами
– теперь все вопросы вертелись вокруг мальчиков, поцелуев и Как-Далеко-
Вы-С-Ним-Зашли. Но с Уэсом все было иначе. Самый трудный вопрос был
задан еще в начале, так что отвечать на остальные было легко. Ну,
сравнительно легко.
- Какой случай в твоей жизни, - поинтересовался он однажды, когда мы
шли в магазин «У Милтона» за бумажными полотенцами, - был самым
непристойным?
- Фу, - я послала ему убийственный взгляд, - что, это так необходимо?
- Ты всегда можешь отказаться, - радушно предложил он. Уэс знал, что
я не откажусь, так же, как и он. Мы оба любили соревноваться, но в этой игре
было кое-что большее, чем просто возможность показать свою
неотступность. В всяком случае, для меня. Мне нравилось узнавать его
именно так, вытягивая один маленький факт за другим, это как собирать
паззл из крохотных деталей. А если один из нас выиграет, то картинка не
будет закончена. Мне не хотелось этого.
- В пятом классе, в декабре, к нам пришла женщина, которая
рассказывала о Хануке. Я помню, как она тогда дала нам дрейдлы
(*четырѐхгранный волчок, с которым, согласно традиции, дети играют во
время еврейского праздника Ханука. На каждой грани дрейдла написана
еврейская буква: нун, гимел, hей и шин).
- Это и было непристойно?
Я бросила на него еще один прожигающий взгляд, а он внимательно
уставился на полки с полотенцами.
- Именно к этой части я и подбираюсь.
Уэс всегда был очень скуп на слова, но в то же время постоянно
подгонял меня и желал узнать больше, из-за чего я начинала ценить
собственные ответы, превращавшиеся в маленькие истории. Это тоже было
частью игры, которую я не хотела терять.
- Это была миссис Фелтон, мама Бабары Фелтон. Раздав дрейдлы, она
стала говорить о меноре (*светильник, который зажигают в течение восьми
дней праздника Ханука), все было в порядке.
Сняв с полки большую упаковку полотенец, Уэс протянул ее мне, затем
достал еще одну, и мы направились к кассам.
- И в следующий момент наша учительница, миссис Уайтхед, подошла
к Норме Пискелл, которая сидела рядом со мной, и спросила, все ли с ней в
