Из окна потянуло ветерком, ну и отлично! Я сделала воду погорячей, и вот с моих коленок, торчащих над краем ванны, сошли зябкие пупырышки, смылась грязь, и я сидела в ванне долго-долго, совсем забыв про наказ беречь воду. Сквозь мыльные струи, стекающие с моей головы, видна невероятно зеленая ветка огромного раскидистого каштана с зелеными коробочками, из которых по осени вывалятся глянцево-коричневые, каштановые плоды. Кроме этой ветки видно изумительно голубое небо да еще краешек красной черепичной крыши.
Это крыша сарая: ванная выходит на задний двор.
Налюбовавшись тем уголком вселенной, который только и был сейчас доступен моему обозрению, и вдоволь намывшись, я долго и тщательно вытираюсь, стоя в ванне, потом схожу на коврик – типа тоже древний, как все в этом доме, чуть ли не ручной работы – и принимаюсь расчесывать волосы и обмазывать себя кремиками.
Ветерок слегка шевелит створку окна. В стекле отражается высокая каменная ограда, окружающая дом, а над нею – снова небо, и снова ветви каштана, и все это дрожит, бликует, шевелится, все зыбкое, нереальное, и точно таким же зыбким и нереальным, почти призрачным кажется мне мужчина, чьи голова и плечи вдруг высунулись из-за стены.
Он замер, потом сильным броском забросил тело на стену и опять замер, настороженно оглядывая двор и обращенные к нему окна.
Я машинально дергаю к себе створку, как если бы захотела, захлопнув окно, отгородиться от этого наваждения, от пугающего призрака, но отражение, пусть несколько померкнув, продолжает жить в белоснежном кафеле, который покрывает стены. И я понимаю, что можно сколько угодно закрывать глаза на очевидное – от этого оно не перестанет быть более очевидным и пугающим.
Этот человек – Максвелл Ле-Труа!
Это он. Это он, я не могу ошибиться, даром что сейчас он без шляпы и не держит руки в карманах. Его распутная, бесшабашная физиономия засела у меня в памяти, словно вырезанная на скрижалях каким-то мучительным, болезнетворным резцом!
Откуда он здесь взялся?!
Ну, видимо, из Парижа, откуда же еще ему взяться?
Зачем он здесь?!
Вопрос, конечно, интересный…
Среди множества предположений мелькает, разумеется, и такое: он явился сюда, чтобы повидаться со мной! Типа влюбился с первого взгляда, признался в этом Николь, ну, она и выдала ему место моего пребывания. А через стену он полез для пущей романтичности, ибо стучаться с парадного крыльца – это пошло.
Да, да, да… А с кем он разговаривал в бистро на Монторгей – забыла?
В следующую минуту Максвелл прыгает со стены. Слышу мягкий, вкрадчивый звук, с которым он приземлился. Слышу, как он идет по двору, но не могу выглянуть, понятное дело: ведь стоит ему поднять голову, как он увидит мою дурацкую физиономию в окне.
Впрочем, и не глядя, не составляет труда догадаться, что он делает: пытается открыть сарай. И делает это очень просто: ведь я, собираясь взяться ближе к вечеру за грабли, оставила в замке ключ.
Вот дура! Разве не научило меня вчерашнее сидение в погребе, что нельзя, нельзя оставлять ключи в замках!
Вот, кстати, о вчерашнем сидении. Не Максвелл ли запер меня в погребе?! Он что-то искал в доме, потом прибежала Жани и спугнула его. Но он явился сегодня, чтобы закончить начатое.
Не исключено. Ведь прозвище этого типа, как мне сообщила Николь, «Король старьевщиков»!
Мне без разницы, что он ищет и что хочет стащить. Я не собираюсь грудью бросаться на защиту брюновского антиквариата! Я хочу одного: как можно скорее выбраться из этого дома! Вчера Максвелл хладнокровно запер меня в погребе, а что он сделает сегодня, если я, на беду, попадусь ему на глаза, живая и здоровая помеха?!
И еще вопрос: один ли он прибыл из Парижа? А что если в кильватере притащился мой старинный дзержинский знакомый?!
Я со страшной скоростью одеваюсь (хорошо еще, что заблаговременно сложила на стуле чистую одежду!) и, чуть касаясь ступенек, слетаю на первый этаж, выскакиваю на террасу.
Внизу, у ворот своего дома, стоит Клоди, которая болтает с каким-то очень плотным, высоким, загорелым мужчиной.
– О, привет, Валентин! – радостно машет мне Клоди. – Вы не знакомы с Жильбером? Это сосед Николь, муж Жаклин.
Я смотрю на Жильбера. У него такой горбатый нос, словно в прошлой жизни обладатель его был птицей… например, вороном. У него волосатые руки и ноги, что придает ему еще более свирепый облик…
Вот только грабель в руках нет!
Итак, шарился по саду Жани именно Жильбер. Или у них и впрямь настолько близкие отношения, что она призналась ему в убийстве Лоры, или он явился отыскать улику по собственной инициативе.
И так хорошо, и этак неплохо. Одно и в самом деле радует: я его в том саду видела, а он-то меня – нет! Значит, во мне никакой опасности не чует. Хоть его можно не бояться.
Однако давненько я не видела в обращенных ко мне глазах такого клинического изумления, какое наблюдаю в глазах Жильбера!
– Ва-лен-тин?.. – переспрашивает он, натурально заикаясь. – А где Николь?
– О, она уехала, – машу рукой на манер булгаковского Фагота. – Еще вчера утром! Она, знаете ли, уже давно в Париже!
– Но как же?.. – продолжает активно недоумевать Жильбер. – Час назад я видел ее на крыльце. Я поздоровался с ней, и она ответила…
– Это была я, – признаюсь стыдливо, что ввела в заблуждение хорошего человека. – Я тут траву полола.
– Вы?! – Глаза Жильбера, и без того очень яркие и выпуклые, просто-таки готовы вылезти из орбит. – Но я решил… я потом посмотрел в щелочку, машины в гараже нет… Я решил, что Николь закончила работу и уехала в Нуаер или Тоннеруа в магазин. Поэтому я… Я думал, что никого…
Тут он, такое впечатление, спохватывается и замолкает на полуслове.
Однако сказанного вполне довольно, чтобы понять: Жильбер огорчен не только тем, что я – не Николь, но прежде всего тем, что в доме, который он считал пустым (даже в гараж в щелку заглядывал, проверял, на месте ли машина хозяйки!), кто-то оказался.
Интересно знать, почему он просто-таки убит этим открытием?
И вдруг я понимаю почему. Да ведь Максвелл перелез через стену, которая отделяет двор Брюнов от двора Жильбера и Жаклин! Значит, это Жильбер привез сюда Максвелла. И уверил его, что можно безопасно пробраться в дом соседей, ибо хозяйки нет!
Итак, это все одна шайка: Жильбер с его граблями и страстью прятать улики, Максвелл, любитель форсировать чужие заборы, – и третий. Самый страшный, самый опасный!
У Клоди вдруг делаются большие-пребольшие глаза. Она смотрит куда-то мне за спину, и, кажется, я догадываюсь, кого она там видит…
Оборачиваюсь с обреченным видом.
Так и есть!
– Привет, – говорит он. – Будьте так любезны, дорогая, осчастливьте меня: поставьте автограф на этой книжечке.
Он протягивает мне покетбук в бумажной обложке. Это книжка, которую я захватила с собой из дому, а потом привезла и в Мулян. Детектив Алены Дмитриевой «Любимый грех». К детективной литературе, по-моему, это практически не имеет отношения, но читать до смерти интересно.
– Я… не понимаю, – бормочу я, завороженно глядя в темные, насмешливые глаза Максвелла. – Почему вы просите меня подписать это?
– Но ведь вас зовут Алена Дмитриефф, если не ошибаюсь? – вскидывает Максвелл свои четко вырисованные брови. – Полагаю, вы автор этой книги? Видите, тут написано: А-ле-на Дмит-ри-ефф! – Он произносит по складам, будто имеет дело с дурой неграмотной, да еще тычет в обложку отлично наманикюренным ногтем.
– Какая Алена? – подает голос Жильбер. – Мадемуазель зовут Валентин. Она подруга Николь. А Николь еще вчера уехала в Париж. Так что… так что ты зря ее искал в доме. Кстати, медам, позвольте представить моего друга Максвелла Ле-Труа.
Ага, налицо не слишком-то ловкая попытка объяснить мне и оторопевшей Клоди, почему из дома Брюнов с хозяйским видом вышел какой-то мсье. Типа он искал Николь, ну просто с ног сбивался!
– Значит, все-таки Валентин, – произносит Максвелл, задумчиво глядя на меня. – Ну что ж. Прошу простить, мадам, – галантно кивает он Клоди. – Извини, Жильбер. Но мне срочно нужно поговорить с этой… особой.
С этими словами он хватает меня за плечо, втаскивает в дом и бесцеремонно захлопывает за собой дверь.
Не отрывая от меня мрачного взгляда, он нашаривает торчащий в скважине ключ и резко поворачивает его. Теперь мы заперты изнутри.
И вдруг перед моими глазами вспыхивает видение. Распахнутая дверца красного «Рено»… скорчившаяся на заднем сиденье фигурка мертвой Лоры…
Да, теперь я убеждена, что это была именно Лора! И я совершенно точно знаю, кто ее убил.
Не Жани. Не Жильбер.
Вот этот человек, который стоит сейчас передо мной.
Мгновение я смотрю в его глаза, а потом их вдруг начинает затягивать какое-то марево. Я качаюсь, но чьи-то руки подхватывают меня. Мне холодно. Мне невыносимо холодно. Наверное, Максвелл опять затолкал меня в погреб! И теперь-то мне уже не выбраться!
