— Что вам угодно, молодой человек?
Из виллы сошла по ступенькам молодая женщина в пенсне.
— Кто живет в этой вилле? — спросил Леська.
— Здесь пока еще детский сад. Впрочем, скоро его закроют, — добавила она, иронически скривив губы.— Хозяева, говорят, объявились.
— А где же хата рыбака Бредихина?
— Эта баня, хотите вы сказать? Баню мы снесли. Теперь, видите, стало вполне просторно.
— Вполне... — со вздохом согласился Леська.
— А что это у вас на голове наверчено?
— Так... Ранение... — неохотно сказал Леська.
— Пойдемте в дом. Я перевяжу.
— Зачем? Не стоит.
— Пойдемте, пойдемте. Так ходить неприлично. Да и с точки зрения гигиены... Пойдемте.
Она решительно пошла в дом. Леська за ней. Пока женщина бинтовала Леськину голову, он осматривал дорогие сердцу комнаты, где обитала Гульнара, и вещи, к которым она прикасалась.
— Но где же теперь сами-то Бредихины? — спросил он.
— О, они разбогатели! Купили дачу Листиковых. Знаете ее? На Третьей Продольной. Там и живут.
Дача Листикова была небольшой: всего семь кабинок и уютный каменный домишко из трех комнат, с деревянной террасой. Леська бывал здесь, когда навещал Сашу. Подойдя к даче, он взглянул через невысокий забор и увидел шаланду, перевернутую вверх днищем.
Сначала Леську облаяла незнакомая дворняжка, которая держала себя здесь по-хозяйски. На перилах крыльца спокойно и домовито сидел тоже незнакомый кот с глазами филина. Этот только повел ухом. Потом выбежала бабушка и заахала, увидя Леську в бинтах. За ней вышел дед. После первых объятий Леська спросил:
— Почему мы здесь? Что случилось?
— Леонид приехал, — счастливо и подобострастно зашептала бабушка. — Большие деньги привез. И все николаевские. Вот и решили купить дачу, а то ведь нынче с деньгами как? Сегодня керенки, завтра «колокольчики», потом еще что-нибудь.
— Откуда же у Леонида деньги?
— Кто его знает? Заработал.
— Уроками заработал?
— А чем же еще?
— На целую дачу?
Бабушка, не отвечая, потащила Леську в дом. Дед молча пошел за ними.
Дворняжка Дружок хотела замкнуть шествие, но бабушка ее прогнала:
— Ступай, ступай себе! Наследишь. Я только что полы вымыла.
На террасе с цветными стеклами сидел за самоваром Леонид и читал «Евпаторийские новости». Он был в украинской рубахе, с вышитыми птичками, и красные, зеленые, фиолетовые пятна лежали на его плечах, как погоны экзотической армии.
— А! Леська! Здравствуй, дорогой. — Они поцеловались. — А это что за ранение?
— Боевое.
— Ну как? Нравится тебе на новом месте?
— Я люблю цветные стекла.
— А вот дедушке не нравится...
— А что хорошего? — сказал дед. — Здесь я уже не рыбак. До берега три версты с гаком.
— Не преувеличивай! Всего четыре квартала. Да тебе незачем теперь быть рыбаком. Объясни ты ему, Леся. У нас тут семь кабинок. Если хотя бы по тридцать рублей с носа, это двести десять рублей в месяц. Помножь на четыре месяца в сезоне, выходит восемьсот сорок. Заметь, я беру только четыре месяца. А есть и такие приезжие, которые, не зная нашего климата, приезжают 15 апреля и уезжают 15 сентября. Значит, прибыль увеличивается. До тысячи догоним. Ну, а сад в пятнадцать яблонь? Я плохой ботаник, не могу еще сосчитать доходы с них, но, думаю, сотню-другую потянет. А ты, дед, заработаешь столько на своей рыбе?
Дед понуро молчал. Где ему объяснить, что дело тут не в заработках — у него отобрали море.
— Андрон не приезжал? — спросил Леська.
— Ждем.
Леське налили кофе. Это новшество ввел, конечно, Леонид. Кофе наливали из самовара. Леська прихлебывал этот заморский напиток и внимательно смотрел на брата.
— Чего уставился?
— Давно тебя не видел.
— Я понимаю твои мысли, Елисей. Но видишь ли, в Одессе на Ланжероне открыли рулетку — и я выиграл целый куш.
— Сколько же?
— Пятнадцать тысяч.
— «Расскажите вы ей», — прозаически сказал Леська.
— Хо-хо! Чудак! Там по пятидесяти выигрывали.
Леонид закрылся газетой и углубился в чтение.
— Почему ты меня ни о чем не спрашиваешь? — спросил Леська.
— Нужно будет — расскажешь.
Потом отложил газету в сторону.
— А что, страшно, когда пули свистят?
— Ничуть. Даже приятно.
— Но-но. Только не паясничай.
— Я серьезно. Ведь если пуля свистнула, значит, не твоя — она уже пролетела. Свою пулю ты не услышишь.
Леська достал спичку, зажал ее головку между большим и средним пальцами, поднес к самому уху Леонида и щелкнул. Спичка вылетела и, ввинчиваясь в воздух, понеслась на какой-то нежно поющей ноте, напоминающей голубиные крылья, если бы они были крошечными.
— Занятно, — усмехнулся брат и снова углубился в газету.
Затем добавил:
— Пиродеться тебе нужно. Сегодня же пойдем в конфексион и купим тебе костюм.
Леськи выпил свою чашку. — Спасибо, сказал он.
Дед и бабка молчали. Леонид отозвался из-за газеты: — Пожалуйста. Пей еще.
— Не хочется. Пойду осмотрю сад.
Сад был низкорослый, но кряжистый. Принялся хорошо. Под одной яблоней стояла зеленая скамейка. На спинке вырезано: «Саша дурак». Что-то теперь делает Сашка? Где он? То, что они продали дачу, понятно: решили выехать из города, который убил их отца. Но откуда у Леонида деньги? Пятнадцать тысяч — это очень много. Откуда же он их взял? Не мог же он быть налетчиком?
Леська ничего не мог придумать и отдался своим любимым мыслям. Почему Васена на него рассердилась? За что обиделась? Гульнара заплакала — так он хоть поцеловал ее, хотя что в этом преступного? Не ударил же... А эта и вовсе! Бог их знает. Трудный народ эти девчонки.
По дорожке, усыпанной ракушками, поскрипывая, шел Леонид. Он разыскивал Леську.
— А! Вот ты где! — сказал он и уселся рядом. — Почему ты меня дичишься? Ведь я тебе брат, странная ты личность. Сколько времени не видались, а он удирает от меня в лес.
— А ты от меня в газету.
Леонид рассмеялся.
— И то правда. Прошу извиненья. Но объясни хоть, что у тебя за рана? Откуда она?
Леонид спрашивал так участливо, что Леська сдался. Он рассказал ему об эпизоде в овражке.
— Ну что ж. Ты поступил как рыцарь.
— Дело не в этом. Вот ты взрослый человек. Очевидно,
знаешь всяких женщин. Объясни же мне, отчего эта девушка, Васена, отнеслась ко мне чуть ли не враждебно? Я ведь рисковал для нее жизнью!
Леонид расхохотался и хлопнул Леську по спине:
— Эх ты, молода, в Саксонии не была! Да ведь она сердится на тебя за то, что ты помешал этим гайдамакам.
— Что ты!? Подумай, что ты говоришь.
— И думать нечего. «Для меня так это ясно, как простая гамма».
— Но почему так грязно думать о девушке?
— Я медик, Елисей. Привык объяснять душевные движения биологическими причинами, природой человека. Сообрази сам: девке девятнадцать, женихов не предвидится, возненавидела, наверное, свою девственность до бешенства. И вдруг такая возможность: молодые роскошные гайдамаки. И главное, безо всякой вины с ее стороны: все от бога.
Леонид так искренне смеялся, что Леська действительно почувствовал себя дурачком.
После обеда пошли в конфексион и купили Елисею серую пару в красной царапине, две рубашки «апаш» из какой-то белой плетенки и полдюжины разноцветных носовых платков.
На обратном пути услышали военную музыку: германские солдаты шли прогуливать лошадей. Впереди верхом на русском дончаке ехал бородатый обер. За ним шагали флейтист и барабанщик. Затем спешенные артиллеристы вели под уздцы своих тяжеловозов.
Лошади эти — краса и гордость германской армии, которая вывела эту породу совсем недавно. Кони были чалой масти, иногда белые в частую бусину. Огромные головы переходили в гигантские шеи, а те — сразу же в чудовищные крупы, так что для хребтины места не оставалось.
— Сэкономили спину, — усмехнулся Леонид. — Прямо-таки зоологический парадокс. Ох, эти немцы...
— А как немцы себя здесь ведут? — спросил Леська.
— Внутренняя жизнь города их не интересует. Главное — вывезти нах фатерланд как можно больше пшеницы, баранов, даже соли, а заодно ковры, зеркала, картины, статуи и всякую прочую эстетику. За все, конечно, платят, но цены назначают сами, — ответил Леонид.
— Ах, так! — засмеялся Леська. — Зачем же их профессора изучают проблему рынка, если все обстоит так просто?
— Зачем? А затем, что нынче профессора у них генералы.
К вечеру Леська во всем параде отправился к Шокаревым. Несмотря на усталость, он не мог высидеть дома в таком роскошном костюме.
Приняли Леську очень радушно. Обычно дальше Володиной комнаты его не впускали, по сейчас Иван Семенович лично пригласил его в столовую.
Стены синие, тахта красная, на буфете в зеленой вазе — горка желтых лимонов.
