Она вырвала руку, но стала смотреть на него мягче.
— Пойдемте, Васена, к озеру. Хорошо? Я видел между деревьями воду.
— Эта вода соленая. Здесь грязи берут, — сказала Васена и вдруг разъярилась: — Вот! Корят меня вековухой, заставляют идти работать в грязелечебницу. А что мне там делать без образования? Стариков пузатых купать? Да я лучше в омут головой! Эх, хоть бы кто подвернулся... Верите? Я бы за горбатого пошла.
Они присели на какую-то колоду. Леська взял ее руку в обе свои ладони. Девушка не отнимала. Сзади послышались шаги.
— Эге! Ты тут с кавалером? А с нами не желаешь? Ну, погоди, Васенка, — все батьке расскажу.
— Иди ты! — спокойно бросила Васена, не оборачиваясь.
— А твоего кавалера обработаем — забудет где и живешь.
Когда шаги удалились, Васена спросила:
— Испугался? — И тут же поправилась: — Хотя... гайдамаков не испугался.
Посидели тихо. Потом Васена сказала:
— Вот вы говорите: «красота», «любовь»... Думаете, я вам верю? Ведь вы не женитесь на мне, а? Ведь не женитесь, правда?
— Правда, — наивно сказал Леська, не успев подумать.
Васена засмеялась и крепко стиснула его руку.
— Хороший ты парень. Только зачем приехал? Ничего, милый, от меня тебе не будет. Тоской изойду — а не будет. Тут либо весь мой, либо езжай домой.
— Но как же я могу жениться? Ведь я еще гимназист.
— А ты брось чту свою гимназию.
— А что же я буду делать?
— Найдем. Как у других, так и у нас. Отцу помощник вот как нужен. А умрет если — все наше: изба, две лошади, телка, овцы, земля.
Леське было приятно, что она говорила о себе и о нем «мы». В ее сознании они уже были мужем и женой. Но как он может бросить гимназию? И вообще: он превратится в Лесю — Десять Тысяч, а то и того меньше.
В парке послышались пьяные шаги и тоскливый зов:
— Васена! Васенушка! Где ты-ы?
— Отец! — со злобой прошептала Васена. — Ноги бы себе переломал, ведьмак.
Она встала — статная, величавая.
— Прощай, парень! Жениться надумаешь — приезжай. За тебя пойду. Ты хороший. Не такой, как все.
День спустя Елисей снова пошел в село Саки.
У забора заглянул во двор: Васена с матерью пилили ствол, уложив его на козлы. Леська вошел, точно к себе домой, снял пиджак, повесил его на штакетник и, подойдя к Агафье, сказал хозяйским тоном:
— Тетя Агаша, позвольте мне.
Агафья мягко улыбнулась и передала пилу. Леська уперся левой рукой в ствол, взглянул на Васену и сказал:
— Начали!
Васена глядела на него веселыми глазами, которые, как показалось Леське, из темно-синих стали голубыми. Есть что-то чувственное в пилении дров, когда этим заняты юноша и девушка. Васена почувствовала игру и, перестав улыбаться, смущенно опустила ресницы. Почувствовала и Агафья.
— Ну, я отдохнула, — сказала она. — Давай буду пилить. А ты наколи дров. Вон сколько их!
Леська поставил полено на попа, схватил колун и с одного маха рассек пень пополам.
— Вот был бы работничек! — вздохнула Агафья.
Дочка ничего не сказала, отложила пилу в сторону и ушла в дом. Как только девушка исчезла, Леська отбросил колун и пошел за своим пиджаком. Мать собирала дрова и складывала их в горку.
Леська уселся на ступеньках крыльца и стал утирать носовым платком пот с лица и шеи. Вскоре вернулась Васена и присела рядом с Елисеем. На голове у нее появился газовый шарф лазоревого цвета. Не обращая на мать никакого внимания, она заговорила своим низким голосом:
— Ну вот видишь, гимназист: думал, ничего не умеешь, а оказывается, лихой дровосек.
Леська молчал.
— А у нас новость: жеребеночек народился, — умиленно сказала Васена. — Ну до чего же миленький, симпатичный. Я его целую, а он брыкается, не хочет.
— Эх, мне бы на его месте! — вздохнул Леська и подумал, что сказал пошлость.
Но Васена увидела в этом тонкий юмор и от души засмеялась.
— Завидуешь?
— Очень.
Она взяла его руку в свою.
— Но ведь ты меня не любишь.
— Люблю.
— Неправда. Если любят...
Она прикусила нижними зубами верхнюю губу, и, когда отпустила, Леська видел, обмирая, как нежная кровь снова входит в побелевшие заливчики.
— Не могу я бросить гимназию, понимаешь?
— Вот уже и лошонок родился. Тоже нашим будет,— задумчиво говорила Васена, мечтая вслух.
— Гимназию бросить не могу. Всю жизнь мечтал об университете — и вдруг бросить! И потом — что скажет дядя Андрон? Он остался полуграмотным, чтобы дать мне образование...
— А тогда нечего тебе тут делать! — в сердцах вскричала Васена и кинулась в избу так стремительно, что над ней взлетел ее газовый шарф и, плавно отплывая на четырех концах, нежно опустился на Леськины колени. Леська, не замечая, принял его на ладони. Так и сидел.
— Зачем ты к нам ходишь, Леся? — мягко спросила мать.
— Не знаю.
— А кто же знает? Жучка?
— Не могу я без Васены, тетя Агаша! Ну вот просто не могу!
— А она без тебя не может. А что дальше?
Леська молчал.
— Полюбовницей твоей она не будет. Убьет ее отец, коли что.
— Отец пусть молчит. Я-то видел, как он боролся за ее честь.
— А видел, так смотри, как бы я тебе гляделки не вышиб, — раздался хриплый голос.
Хозяин стоял на крыльце и свирепо глядел на Леську:
— Духу твоего чтобы тут не было, кобель! Марш отседа!
18
Отель «Дюльбер» — самое роскошное здание Евпатории. Построенный в швейцарском стиле, он напоминал о горах и этим как бы перекликался с Чатыр-Дагом, который высился против него через все море и сизым очертанием красовался в окне.
Владельцем «Дюльбера» был актер Художественного театра Дуван-Торцов. Невозмутимый, необъятно тучный, он много лет подряд играл в этом театре одну-единственную роль Хлеба в сказке Метерлинка «Синяя птица». Наконец это ему надоело, он переехал в Киев, где взял в аренду театр Соловцова, и зажил в украинской столице со всей многочисленной семьей. Но в этом году Киев испытал на себе такие ужасы от частой смены властей, что жить в нем стало уже невозможно. Беженцы устремились кто на север к большевикам, кто на юг за немцами. Эта стихия подняла и Дуванов, которые прикатили к себе в Евпаторию.
Хозяева «Дюльбера» стали жить открытым домом. Все знаменитости, приезжавшие в Евпаторию, останавливались, конечно, в дувановском отеле и неизменно навешали хозяев. Усиленно начал посещать этот гостеприимный дом и Леська, хотя он и не был знаменитостью: просто один из сыновей Дувана, Сеня, перевелся из Киева в седьмой класс евпаторийской гимназии и очень подружился с Леськой. Леська втянул его в свой спортивный кружок, познакомил с братьями Видакасами, с Шокаревым и Улиссом Канаки. Теперь это была уже одна компания.
Самыми близкими друзьями Елисея были Шокарев и Гринбах. Но Гринбах ушел в революцию, и Леська даже не знает, жив ли он; что же до Шокарева, то пошатнувшаяся дружба с ним не налаживалась. Поэтому Леська с особенной силой тянулся к Сене Дувану.
— В «Дюльбере» остановился чемпион мира Поддубный. Он приехал лечить почки, — сообщил однажды Сеня.
— Ну? Ей-богу? Что ж ты молчал? Надо сейчас же сказать Артуру.
И вот Артур, Юка, Елисей, Улисс и Семен сидят в комнате Ивана Максимовича, который угощает их чаем с пирожными. Непомерно широкоплечий, добродушный русский богатырь с пшеничными усами и еврейским носом рассказывает эпизоды из своей жизни.
— Борьба с борцами — это самое легкое: борцы знают правила. Другое дело в жизни. Если приведется с кем схватиться, соображайте, что за человек. Русский кидается по-медвежьи, нахрапом, чтобы взять в охапку... Говоря по-нашему, на «передний пояс». Я в таких случаях его ладонью по лбу и чуть-чуть отклоняюсь в сторону. Противник, конечно, промахивается... Конечно, растерялся... Тут же бери его на «двойной нельсон» и гни в три погибели, чтобы у него сердце зашлось. Совсем другое дело — татарин. Этот норовит подставить ножку. Значит, сам нападай, сам хватай его на передний, не давай опомниться.
— Ну, а профессионально? Как держать себя на ковре, Иван Максимович?
— Тут, конечно, ни нахрапа, ни подножки не будет. И все-таки надо угадывать, с кем имеешь дело. Если это великан, — а у великанов ноги слабые, — никогда не переводите его в партер. Если же борец вашего роста и примерно вашей силы, здесь надо уже следить за его пульсом. Постарайтесь изнурить противника, поддавайтесь ему на «задний пояс», пусть возится с вами, как с мешком картошки. Покуда он будет пыхтеть, вы отдыхаете. Ну, а раз у него дыхание сбито, он ваш.
С утра Иван Максимович уезжал на извозчике в майнакскую лечебницу, принимал там грязи и усталый возвращался в отель. Здесь его уже поджидали главари спортивного кружка и принимались за ним ухаживать.
