люд. Затеряться тут было легче легкого.
Мела поземка. Вадим шел, свесив голову и глядя под ноги. На проталине мок сорванный с информационной доски газетный лист. Вадим наступил на него, но сей же миг отдернул подошву. С пожамканной страницы на него смотрело знакомое лицо.
Он поднял газету. Это была первая полоса вчерашних «Известий». Игнорируя шепот Макара и Пафнутия, Вадим подошел к фонарю и в зыбучем валком свете прочел:
«Совет народных комиссаров, Центральный комитет ВКП (б) и весь советский народ скорбят по поводу невосполнимой утраты, которую понесла отечественная литература. 15 марта 1926 года в возрасте 34 лет скоропостижно скончался видный писатель-прозаик, революционер, политический и общественный деятель Дмитрий Андреевич Фурманов. Как гласит медицинское заключение, смерть вызвана заражением крови. Советское правительство выражает глубокие соболезнования вдове покойного и его детям…»
Глава VIII,
лишающая нас главного героя
Смерть Фурманова взбаламутила всю республику. Никто не в состоянии был уразуметь, как тривиальная ангина могла перерасти в неизлечимую болезнь, которая за считаные дни свела в могилу закаленного, энергичного и нестарого человека. Профессора в Москве ломали головы над не поддающимся объяснению фактом, а в Ленинграде Вадим ни минуты не сомневался, что это проделка паука. Того, по чьей милости уже распрощались с жизнью три человека. А то и не три. На ум пришли рассказы таксиста о необъяснимых смертях рядовых граждан. Должен же был паук на ком-то тренироваться…
Мартиролог пополнился новой фамилией. Неясно лишь, было ли убийство Фурманова намечено заранее и стало звеном в последовательном ряду или паук принял спонтанное решение. Чересчур рьяно Фурманов взялся копаться в обстоятельствах гибели Фрунзе и Есенина. Рьяно и открыто, с чапаевской удалью. За что и поплатился. Аналогичная участь ждала и Вадима – Коломойцев прихлопнул бы его, как кутенка, если б не подоспели друзья…
Твоя правда, бабуля: опасен паук, опасен! Тем важнее найти его и нейтрализовать. Прах Фурманова еще не был предан земле на Новодевичьем кладбище, а Вадим уже предпринимал усилия, чтобы покарать убийцу. Запряг своих помощников – нечего им булки плющить, и так уже на ведомственных харчах разжирели. Эмили под его диктовку составила шифрованный доклад Менжинскому, Горбоклюв отволок длиннющую телеграмму на Ленинградский почтамт и отправил в Москву. В послании Вадим тезисно излагал свои соображения, перечислял имевшие место происшествия с Коломойцевым и Самсоновым и просил выяснить всю подноготную анестезиолога Андрея Григорьевича Тюкавина, присланного в феврале из Москвы в Ленинград по программе обмена медицинским опытом.
Фамилию-имя-отчество кряжистого дядьки он узнал в Обуховской больнице. Зашел к главврачу, разложил свои верительные грамоты и без обиняков спросил, что за гидру здесь пригрели. Главврач и так заикался (следствие артобстрела, под который он попал в девятнадцатом, когда Петроград штурмовала армия Юденича), а после такого вопроса едва совсем не лишился дара речи. Вадим затребовал личную карточку присланного москвича, но почерпнул из нее немногое. Кроме ФИО, только год рождения – 1874-й – и место основной работы: Солдатенковская больница.
В Обуховке к Тюкавину претензий не имели. Квалифицированный врач, дока в своем деле. Вел себя скромно и со всеми уважительно, жительствовал в медкоммуне, деля комнату с пятью стажерами. Не пьянствовал, не курил, слабым полом не увлекался. Стажеры сказали, что вечерами он иногда пропадал, возвращался за полночь, но Ленинград – город культурно богатый. Если образованный человек, которому не чуждо прекрасное, сходит вечерком в Мариинку или в драматический театр – что в том плохого?
Поскольку Тюкавин находился в Питере без году неделя, близкими друзьями обзавестись не успел. С той ночи, когда случился пожар в квартире на Выборгской стороне, он в общежитие не возвращался, в больнице его тоже потеряли. Не заходил, не звонил, ни документов, ни вещей не забирал. Куда подался? – да кто ж скажет… Знали о нем мало, Вадиму пришлось довольствоваться крохами и ждать извещений из Москвы. Они пришли ближе к концу марта и содержали подробную биографию Тюкавина начиная с детских лет. Сыщики Менжинского постарались на славу, раздобыли все, что только можно было.
Родился Андрей Григорьевич в Казани, там же учился в университете, известном своими вольнодумцами. На втором курсе был отчислен за бунтарский нрав и участие в студенческих забастовках. Преследуемый охранкой, уехал за границу. Перебиваясь с хлеба на квас, исколесил всю Европу, слушал свободные лекции в Сорбонне и Оксфорде, жадно впитывал знания. Жажда нового погнала его дальше. За четыре года он изъездил оба американских континента, блуждал в джунглях Амазонии, шесть месяцев провел в плену у индейцев мапуче, умирал от зноя в пустыне Атакама, поднимался на вершины Кордильер, тонул в малярийных бразильских болотах. В конце концов обосновался в Нью-Йорке, подрабатывал в амбулатории для нищих русских эмигрантов.
Ему было чуть за тридцать, когда в Штаты, по приглашению американских коллег, приехал тогда уже небезызвестный доктор Розанов. Тюкавин пришел на его выступление, задал из зала несколько вопросов, которые дали недвусмысленное представление о его эрудиции. Розанов заинтересовался земляком, пригласил на собеседование, а затем взял его в ассистенты для проведения демонстрационной операции в Колумбийском колледже. Расторопный и знающий анестезиолог так понравился Розанову, что доктор не захотел с ним расставаться. Предложил вернуться в Россию, пообещал квартиру в Москве и средства для безбедного существования. Тюкавин согласился. Его юношеские революционные шалости к началу двадцатого века были уже забыты, а он, умудренный жизнью, не думал браться за старое.
К досье прилагались показания Розанова. Профессор выражал подлинное недоумение: как это его брат по борьбе с недугами вдруг переступил черту закона? Да, у Тюкавина были странности, он увлекался Фрейдом и Ницше, почитывал госпожу Блаватскую и книги о древних религиях. Но считать ли это отклонением от нормы? Советскую власть он никогда не ругал, построение коммунизма приветствовал, на демонстрациях шел в общей колонне и от субботников не отлынивал. В целом Розанов дал ему положительную характеристику. Тем непонятнее были сношения Тюкавина с недругами СССР. А в том, что они имеют место, Вадим не сомневался.
В московской квартире сбежавшего анестезиолога произвели обыск. Тюкавин жил бобылем, семьей не обзавелся. По отзывам соседей, приветливый, безотказный, давал в долг даже законченным пьянчугам и тунеядцам. При обыске были изъяты книги количеством более трехсот, занимавшие почти половину жилплощади, а также статуэтки
