— Можешь опустить руки, — разрешил старший бандит.
— Закурить найдется?
— Ты гляди на него! Откуда ты такой взялся? — старший порылся в карманах и вытащил сигареты. — Держи!
Мы вошли в большой двор. Там толпились бандиты. Посыпались вопросы, реплики, замечания. Не обращая на них внимания, меня повели к дому.
В роскошно обставленной комнате, больше похожей на антикварный магазин, меня встретил мужчина лет пятидесяти пяти, грузный, с породистым носом и чуть рыжеватыми, тронутыми сединой волосами. Он развалился на тахте, застланной пушистым ковром. Такие же ковры были расстелены на полу.
От меня не укрылось то, что несколько минут назад в этой комнате, по-видимому, царила суматоха. Дверца массивного сейфа у стены была приоткрыта и в замочной скважине торчала связка ключей. На полу валялись осколки большой фарфоровой вазы.
Главарь проследил за моим взглядом, нахмурился, встал, закрыл сейф и положил ключи в карман.
— Ну, с чем пожаловал? — обратился он ко мне.
— Тебе привет, — решив говорить ему тоже «ты», — от Бронислава. Вот он перед смертью прислал на память, — я протянул ему массивный перстень с черным камнем.
Он повертел его в руках.
— Да, это перстень Бронислава. Что с ним?
— Умер на моих руках. Да, вот еще, чуть было не забыл, — я порылся в кармане и достал еще один перстень.
— Ого! — Бандит полюбовался игрой крупного бриллианта.
— Это тоже передал Бронислав, чтоб ты помянул.
— Где он его раздобыл?
Я пожал плечами.
— Так что с ним?
— Напоролся на воинскую часть из «Армии Возрождения». Человек двадцать погибли, остальных взяли живыми.
— Откуда знаешь?
— Так я же участвовал в разгроме отряда Бронислава.
— Ты?!
— На этом самом танке.
— Не понял?
— Что тут понимать? Я давно хотел смотаться, да случая не предоставлялось. Жизнь в армии не сладкая.
— Что за армия?
Я рассказал.
— Ну ладно. Так что случилось с Брониславом?
— Я говорю, что хотел смотаться, да не знал куда. А тут взяли мы ваших, допросили. Я при допросе присутствовал, в охране. Тогда и смекнул, что к чему, и шепнул Брониславу, чтобы он мотал со мною. Он понял. Уходить собрались на моем танке. Он не успел нырнуть в люк, достали очередью. Дальше что? В нашем отряде только мой танк и был. Я развернулся, таранил грузовик и — ходу. Что они мне могли сделать? Отъехал я, значит, километров десять. Смотрю, а Бронислав весь в крови. Перевязал его как мог. Жил он часов шесть. Перед смертью и рассказал, как до вас добраться. Да вот передал кольцо и перстень.
— Тебя не преследовали?
— А на чем? Грузовик я смял. На нем рация была. Пока они там пешком, да на подводах до части доберутся — пройдет еще пять-шесть дней.
— Так что в части пока не знают о твоем побеге?
— Возможно.
— Слушай, а, может, ты сразу скажешь, кто тебя сюда подослал и зачем? Чтоб без хлопот?
— Конечно подослали, да еще в подарок танк приложили!
Бандит некоторое время пристально смотрел на меня, потом рассмеялся.
— А ведь верно! Что-то я не слышал, чтобы шпиона на танке засылали. Значит, говоришь, тебе там не шибко нравилось? Ну ничего. У нас здесь житье вольное, казацкое!
— Как? — он обратился к стоящей в дверях группе бандитов, — зачислим танкиста в наш курень? Вместе с танком?
— То добрэ дило!
— Так ты, хлопче, в технике шось кумекаешь?
— А как же!
— Так ты нам дуже пригодишься. Я вот думаю, — он уже говорил всем, — надо нам технику осваивать. Слыхали все, что он тут рассказывал. Армия объявилась. Так вот, как бы нам эта армия сала за ворот не налила. Как ты думаешь? — он теперь обращался ко мне.
— Думаю, что может. Танки у них, вертолеты. Нам тоже это нужно.
— А ты сможешь обучить моих вояк?
— Конечно!
— Ну и добро! Надо пошарить там на воинских складах. У нас были грузовики. Но, черт подери, наши хлопцы аккумуляторы посадили.
— Их надо перебирать. А что, у вас нет ни одного шофера или механика?
— Ха! Тут у нас шоферы больше по чужим квартирам и карманам! Нет, такие, что баранку крутить могут, есть! А вот чтобы починить что-нибудь, так хрен! Словом так, парень… как тебя зовут?
Я назвался.
— Виктор значит… Ну, хорошо… Так вот, Виктор, ты посмотри там, что к чему, перебери эти аккумуляторы и потом обучи ребят. Вот «тачку», например, водить твою.
— Одной моей «тачки» будет маловато. Надо иметь хотя бы три танка и столько же вертолетов.
— Так кто будет вертолеты водить? Это же сколько учиться надо?
— Ничего! Нужда заставит — быстро научатся. К лету должны быть готовы, а нет, так надо отсюда сматываться подальше.
— Ты думаешь, к лету сюда пожалуют?
— Обязательно!
Он прищурился.
— А не раньше?
— Может и раньше.
— Ты, я вижу, беспокоишься.
— Как мне не беспокоиться. Вас если поймают, то кого как. Кого к стенке, а кого в солдаты. А меня уж точно к стенке, а то и повесят. Как пить дать!
— И то верно! Слушай! Расскажи-ка ты мне о себе подробнее, — приказал он, делая знак стоящим в дверях бандитам, что они могут идти.
Я рассказал ему всю правду о себе, ничего не утаивая, кроме последних месяцев моей жизни.
Он слушал внимательно, несколько раз переспрашивал фамилии моих бывших «друзей» — уголовников. Оказывается, некоторых из них он знал. Как бы проверяя меня, он расспрашивал как они выглядят внешне, по какой статье сидели и т. п.
— Так выходит мы с тобой коллеги! — сказал он в заключение, — только я был раньше прокурором, а ты — адвокатом. Так что, коллеги-противники, — он засмеялся своей шутке.
— В общем, теория твоя мне кажется верной! — заключил он после того, как я изложил ему те свои доводы, которые приводил Владимиру в памятный день крушения моих планов, — я сам тоже приблизительно придерживаюсь таких же взглядов, — он стал вдруг говорить иным, более культурным языком, не вставляя жаргонные словечки:
— Вы правы, — он внезапно перешел на «вы», — в том, что при данной ситуации общество деградирует до более ранних ступеней своего социального развития. Мы это с вами понимаем. А то, что вам и мне независимо друг от друга пришла идея использовать для этой цели уголовников, подтверждает, что мы с вами выбрали верный путь. Действительно, нам нужны решительные исполнители наших замыслов. А именно такие люди, которые в своей социальной морали как раз находятся на этом исходном уровне. Другие для этого мало пригодны. Пока до них дойдет истина, можно погибнуть в этой заварухе и не создать никакой организации. А организация нужна во что бы то ни стало! Без организации человечество обречено на гибель. А что касается внешнего проявления, то что тут можно поделать? Приходится мириться, да и самому не отставать, если хочешь иметь авторитет среди этой братии. Впрочем, ко всему можно привыкнуть! И вам советую не выделяться. Иначе вас не поймут. Здесь долго не раздумывают! Знаете, — продолжал он, — у меня до сих пор, пока вы мне не рассказали всего и не изложили свои взгляды, было сомнение. Теперь я вам верю как себе, потому что вижу в вас единомышленника.
Сейчас это был совсем другой человек. Это был не простой главарь банды, а мыслящий человек. И от этого становилось еще страшнее. Собственно говоря, это была гиперболизированная копия меня самого, моего короткого, но неизгладимого прошлого. Сгладится ли когда-нибудь оно в памяти? В моей и тех людей, которые были тому свидетелями?
— Сейчас мы с вами перекусим. И еще раз хочу вам напомнить: не удивляйтесь и не выделяйтесь. Будьте как все. Берите пример с меня. Иначе мы с вами быстро окажемся здесь инородным телом! И вот что! Мы с вами культурные люди среди этого сброда. Но свою культуру надо прятать подальше. Вы меня извините, но при всех я буду говорить вам — ты!
— Да, конечно, я понимаю!
— И это еще не все! Вам может быть будет трудно преодолеть себя, но прошу вас это сделать, иначе я не гарантирую вам безопасность. Вы не только не должны вмешиваться, если увидите что-то такое, что вам может не понравиться, но и сами вести себя так же! Это обязательно! Вы меня поняли? Я еще раз вас предупреждаю! Иначе вас могут принять за шпиона и тихо прирезать!
Он мне давал советы, но в них видна была попытка самооправдания. Ему, видимо, доставляло удовольствие снова почувствовать себя на какое-то мгновение «культурным» человеком, он хотел, чтобы именно так я его и воспринимал: как человека, который ради высшей цели вынужден маскироваться, приспосабливаться к окружающим. Может быть это была игра, а может быть, в какой-то мере и правда. Я не смог этого понять. Но в то же время он дал мне ценный совет, не последовав которому, я был бы мгновенно «засвечен».
Степан Можиевский был великолепным артистом. Он умел мгновенно преображаться. Когда я впервые его увидел, передо мной был обыкновенный бандюга, и вдруг эта маска слетела, и на меня смотрели умные, проницательные глаза. Так что до сих пор я не знаю, который из двух Можиевских был настоящим. Мы еще не раз с ним встречались наедине, и я ловил себя на мысли, что говорю с другим человеком.
