Она говорила несвязно, но искренне. Я заметил, что когда она кончила, на ее глазах появились слезы.
Она села, но ее место заняла Оксана.
— А ну, все те, кого освободили вместе со мной там, на лесной дороге, и те, кто остался жить только благодаря этому, встаньте! Вы тоже так думаете, как эта… эта…
— Шлюха! — донесся из зала чей-то мужской голос.
— Ну, отвечайте! — потребовала Оксана, — кто еще так думает?! Нет? Хорошо! Садитесь! А вы? — она обратилась к девчонкам из стационара, — вы тоже так думаете, как она? — Оксана кивнула в сторону Светки, — что «моя хата с краю»? А ну, встаньте и скажите всем, что пусть катится все к чертовой матери, лишь бы мне было хорошо, лишь бы меня не трогали. Чего молчите? Я же вас всех как облупленных знаю! У вас только… это самое на уме, так же, как и вашей Светки!
— Не забывайтесь! — Наталья встала и возмущенно вперила глаза в Оксану.
— Это не я, а вы забылись! Вы забыли, как вас подобрали на дороге с ребенком. Где бы вы сейчас были, где бы валялись сейчас ваши кости, растасканные голодными псами? И вы сейчас тихой сапой начинаете вести нечестную игру вместе со своим мужем!
Зал ахнул и зашумел.
— Что такое?! — Паскевич поднялся со своего места. — Я не понимаю?!
— А что здесь понимать? Зато я вас прекрасно понимаю! Стыдились бы! И с кем вы связались? С этой, — она презрительно указала пальцем на съежившуюся на своем месте Светку. — Тут правильно кто-то крикнул из зала! Шлюхой она была, шлюхой и осталась. Здесь Вера говорила, что ей стыдно сидеть рядом. Мне тоже стыдно! И от имени остального Трибуната я требую вывода ее из его состава. Что же касается вас, Александр Иванович, то скажу вам следующее: вы прекрасный хирург, мы все на вас молиться готовы, но ради бога, не лезьте в те дела, в которых ровно ничего не смыслите! Вам захотелось покомандовать? Ну, покрасовались в генеральской форме и хватит! Покомандовали бабским батальоном и хватит! Довольно! Зачем вам лезть в Президенты? Да не надо! Не надо! — пресекла она возражения Паскевича, — ваш «адъютант» оказался слишком болтлив!
Зал все больше и больше приходил в возбуждение.
— Дайте мне слово! — поднялся со своего места Олег Зубов, один из двоих трибунов.
Оксана сошла с трибуны, уступая ему место.
— Я тоже поддерживаю предложение Оксаны о замене Светки другой кандидатурой! Но я не об этом! Я, как вы знаете, — он обращался к ребятам, сидевшим на задних скамьях, — был в десанте на танке. Мы тогда потеряли пятерых раненых. А встретились с относительно небольшой группой. Я к чему это говорю? У меня лично не вызывает сомнения то, что бандитское гнездо надо, пока не поздно, придушить! Иначе они нас придушат! Но я хотел бы, чтобы операция была хорошо продумана. Надо считать. Мы имеем чуть больше пятидесяти человек, обученных обращению с оружием. Против нас будет, по крайней мере, двести. Это надо учитывать, чтобы не понести слишком большие потери. Но это вопрос тактики и я думаю, что наш командир, — он повернулся ко мне, — все учтет. Мы ему доверяем! Не так ли? — обратился он к залу.
Зал одобрительно зашумел.
— Что же касается самого принципа, то вот что я вам скажу. — Олег помолчал минуту, собираясь с мыслями, — тут вот Дубинина начала распространяться насчет того, что дескать, нельзя вмешиваться в чужие дела. Это вроде бы противоречит нашей демократии. Чушь собачья! Если и противоречит такое вмешательство чему-то, то, в первую очередь, интересам насильников и грабителей. Им, видите ли, очень удобно такое положение, когда их не трогают на основании принципа невмешательства во внутренние дела. Все беды прошлой цивилизации шли именно из-за этого принципа. Ведь какие красивые слова придумывали: свободу, дескать, нельзя установить насильственно. Скажите, а против кого применяется насилие? Против насильника! А всякое насилие против насильника — святое дело. Воздерживаться против такого насилия — значит помогать насильнику, ждать очереди, чтобы подвергнуться насилию. Насилие — это такая зараза, которую надо выжигать каленым железом до основания, не останавливаясь ни перед чем, жестоко, без всякого сострадания. Да так, что если кому-то взбрело в голову совершить насилие над человеком, чтобы только воспоминание о том, как карается такое насилие, заставило бы его покрыться холодным потом. Я думаю, нам не следует ждать весны или нападения на нас самих. Мы тогда можем оказаться в невыгодных условиях. И последнее. У нас демократия. Но демократией надо уметь пользоваться. Если под видом демократии и под ее покровом начинают плести заговоры, то это может закончиться тем, что от нашей демократии ничего не останется.
После Олега выступили еще двое ребят из наших бойцов, участвовавших в освобождении села. Они, в общем, говорили то же, что и Олег, добавив некоторые подробности из виденного.
Я тоже собрался было выступать, но меня опередил Паскевич. Он, не глядя ни на кого, подошел к трибуне и начал говорить дрожащим от волнения голосом:
— Мне тут предъявили тяжелые обвинения. Я заявляю, что не имел никакого отношения ни к «заговору», как здесь сказали, ни к чему-либо подобному. Поэтому я требую расследования. До конца расследования я слагаю с себя обязанности члена Совета и вернусь к ним только в том случае, если расследование докажет мою полную непричастность к замыслам этой… — он повернулся к Светке, хотел что-то сказать, но махнул рукой и пошел не на место, а в зал и сел в одном из задних рядов.
Место председательствующей Натальи занял Алексей.
— Я думаю, мы уважим просьбу Александра Ивановича и проведем тщательное расследование. А пока разрешите дать заключительное слово нашему руководителю.
Я поднялся на трибуну.
— Упомянутая банда, — начал я, — представляет не столько непосредственную, сколько потенциальную угрозу нашему существованию. Вот в чем дело. На восток от нас расположена хорошо организованная воинская часть. По моим сведениям там имеется свыше трехсот военнослужащих. Это не бывшие уголовники, а хорошо обученные солдаты, прекрасно владеющие оружием, и во главе их стоят опытные военачальники. Столкновение с ними окончится для нас плачевно. Мы принимаем меры, чтобы свести вероятность такого столкновения к минимуму. Но на это необходимо время. Должен заметить, что социальная сущность организации воинской части, или как она себя называет — «Армии Возрождения», только внешне отличается от социальной сущности организации банды. Подчинение нас этой армией принесло бы то же рабство. Самым отвратительным насилием, — здесь Олег хорошо сказал о нем, я только добавлю несколько слов к его высказываниям, — является организованное насилие. Когда оно вводится в ранг закона, входит в государственную структуру власти. В прошлой цивилизации все банды вместе взятые совершили меньше преступлений, чем само государство. В связи с этим я считаю, что «Армия Возрождения» представляет для нас значительно большую опасность, чем банда.
Почему я настаиваю на немедленном уничтожении банды? Во-первых, рано или поздно она будет обнаружена «Армией Возрождения» и затем последует ее разгром. Казалось бы — это нам на руку. Тем не менее, именно в этом и главная опасность. Допустим, человек сорок-пятьдесят бандитов погибнут во время такого разгрома. Останется еще сто пятьдесят. Что будет с ними? Их мобилизуют и вольют в армию. Таким образом она усилится. Кроме того, в нее войдут еще те, которые сейчас находятся в рабстве у банды. А их там около пятисот человек. Вот вам более чем десятикратное превосходство. Бандиты, попав в армию, будут еще больше разлагать ее. И военная техника у них появится к тому времени. Мы пока имеем преимущество в этом и грех им не воспользоваться. Таким образом, немедленный разгром банды — необходимое условие нашего существования.
Конечно, операция рискованная. Но отказаться от нее или даже повременить — еще больший риск. Вот и решайте!
После собрания я задержался с Алексеем, обсуждая некоторые детали предстоящей операции и вернулся домой около полуночи.
Перед тем как проститься с Алексеем, я заметил, что он мнется, очевидно, желая что-то спросить.
— Ты в чем-то сомневаешься?
— Как тебе сказать? И да и нет. В общем-то, я полностью согласен с тобою и с тем, что говорил на собрании Олег, но…
— Что «но»?
— Не приведет ли такая позиция подавления насилия насилием к еще большему насилию? Может быть все-таки правы те, кто говорит, что нельзя бороться с насилием насилием?
— Откровенно говоря, Алексей, мне трудно тебе ответить… Да, может быть и такой вариант. Может быть… Дело не только в том, чтобы бороться с насилием насилием, а сейчас я не вижу другого пути, но, главное, выработать своего рода иммунитет к насилию в отношениях между людьми. Без такого иммунитета, естественно, может случиться то, чего ты так опасаешься.
