Холодную, эгоистичную Лелю не могли глубоко трогать печаль нелюбимого дяди и болезнь его более чем безразличного ей ребенка. Конечно, когда смерть, притаившись, распростерла над домом свои мрачные крылья, грозя ежеминутно унести намеченную ею жертву, притихла и девушка: даже вчуже слишком подавляет каждого своим жутким величием близость этой страшной гостьи. Весь дом был охвачен этим чувством в гнетущие дни неизвестности и ежеминутного страха рокового исхода в ожидании приезда профессора и результата произведенного им опыта. Но страшный призрак отлетел. Чуть притихшая жизнь вошла снова в свою колею.
Отсутствие Гали, ее тревоги и, наконец, ее болезнь мало огорчали Лелю. Наоборот, в глубине души она даже радовалась, что лично для нее обстоятельства складывались столь удачно. Симпатия Ланского к Гале, так откровенно проявленная в день спектакля, была острым ножом для сердца Лели, полного зависти и недоброжелательства к девушке как за сценический успех, так и за постоянные лестные отзывы о ней Ланского.
Но вот Галя исчезла, заперлась в двух угловых комнатах, появляясь лишь случайно, мимоходом. Между тем Борис Владимирович ежедневно заворачивал в Васильково и подолгу, иногда до позднего вечера охотно гостил там. Леля в восторге: теперь его частые визиты она вправе объяснить исключительно тем удовольствием, которое доставляет ему ее общество.
Себялюбивая и тщеславная девушка не замечает, как внимательно прислушивается Ланской, не раздадутся ли легкие, торопливые шаги, направляющиеся к ним из левой половины дома; как пристально, не отрываясь, во время прогулок по саду следят его глаза за окнами угловой комнаты, где лежит больная; как торопливо на полуслове он обрывает начатую фразу, лишь только редким счастливым случаем появится в комнате Галя; как дружески жмет он протянутую ему руку; с какой заботливой тревогой всматривается в похудевшие черты лица девушки, в ее потухшие большие глаза; да и сам он как будто похудел слегка, и в его карих глазах нет обычной улыбки; только губы одни улыбаются, а глаза хранят свою затаенную думу.
Леля по-своему, в самой лестной для себя форме объясняет задумчивость, порой даже рассеянность своего собеседника, и начавшие было исчезать радостные надежды с новой силой воскресают в ее душе.
Целую неделю пролежала Галя, ослабленная обилием потерянной крови, но благодаря своевременно принятым мерам и различным укрепляющим средствам, предписанным профессором, ее здоровье довольно скоро начало восстанавливаться. Быстро поправлялась и Ася, и наконец они, одна за другой, появились в общей столовой и в саду.
Первый выход девушки был светлым, памятным для нее днем — такой теплый и сердечный прием она встретила со стороны всех присутствующих. Даже Марья Петровна, даже Леля, если в душе по-прежнему не питали к ней особой симпатии, все же не могли не отдать должного самоотверженному поступку девушки и хотя бы из простого чувства приличия встретили ее приветливой улыбкой и благосклонными словами.
Зато Надя столь бурно приняла и так энергично начала душить в объятиях своего «воскресшего», как она выражалась, друга, что вмешался Власов.
— Согласно статье 5285637, тома 469, — повелительно поднял он руку над головой Нади, — гласящей о мерах, принимаемых к охранению общественной безопасности, я, как будущее доверенное лицо благородной Фемиды, считаю своим долгом пресечь могущее быть совершенным преступление и допросить могущую совершить его в припадке восторженного невоздержания девицу Надежду Таларову, признает ли она себя способной возвратить из своих пылких объятий в целости и безо всякого членовредительства гибнущую в них от удушения и перелома шести левых ребер девицу Галину Волгину? Предлагаю обдумать, согласно статье 4584982, и ответить в трезвом уме и здравой памяти, в противном случае означенная девица будет привлечена к уголовной ответственности за неисполнение личного требования за № 7439564 господина будущего министра Фемиды, Николая Власова. Подсудимая, слово за вами, — торжественно закончил он.
Непосредственно затем, точно по мановению волшебства, на груди Гали появилась висящая на шнурочке записка с начертанным на ней крупными буквами: «Хрупкое. Обращаться с осторожностью».
На стене же красовался анонс: «За повреждение, в целом или в части, хрупких предметов, снабженных предупредительными надписями, виновные будут преданы смертной казни через утопление в ложке воды без замены денежным штрафом. Охранительное бюро транспортирования хрупких кладей».
Вывешенные на груди Гали и на стене плакаты были встречены общим одобрительным смехом. Однако они ничуть не воспрепятствовали Наде еще раз с не меньшим азартом стиснуть подругу и посредством собственных рук удостовериться в ее прочности.
— Господи, какая же ты тонюсенькая! Еще потоньшела! Право, нужно к тебе палку подвязать, как к душистому горошку и пионам, а то еще и впрямь переломишься, а мы тут отвечай за тебя! — громко воскликнула Надя, затем понижая тон: — Вот, право, счастливая, а я-то, я-то!.. И с горя, и с радости все толстею да толстею! — и наконец совсем шепотком: — Хорошо, что у моего Николаши руки длинные, а то, пожалуй, не смог бы и обнять меня. Ты знаешь, ведь мы со вчерашнего вечера жених и невеста. Чудно-о! Хорошо-о-о все! А-ах! — и в заключение Надя громким поцелуем запечатлела свой восторг на Галиной щеке.
Безмолвно, но со светящимся радостью взором, со счастливой улыбкой, крепким сердечным рукопожатием приветствовал Ланской появление девушки. У него появилось ощущение, что вместе с ней ворвался светлый ликующий луч, который озарил и комнату, и дом, и сад, которые в последнее время казались ему такими мрачными и безжизненными.
На Галю действительно весело было смотреть: она вся сияла, вся искрилась от охватившего ее внутреннего довольства бытия, от нахлынувших свежих, молодых сил, и душевных и телесных, от жажды жизни, счастья, веры в то, что оно будет — есть уже там, в глубине ее сердца и оттуда светит ей, озаряет все кругом, льет радостные лучи на дорогие лица, в их ласковые глаза, согревает их сердца; оттого так приветливо все на нее смотрят, оттого столько тепла в их словах и голосе. И до самой сокровенной глубины ее прогрета душа девушки, и не может она разобрать: их ли тепло нежит ее душу, собственное ли ее сердце переполнено горячей любовью и потому такими ласковыми и добрыми кажутся ей все. Не все ли равно, когда на сердце так безоблачно, ясно, так дивно хорошо!
И снова, точно звезды, сияют своим влажным блеском глаза Гали, расцветают горячим румянцем ее щеки, а душа жаждет простора, света и звуков. И снова льются они из груди, снова перекладывает она в песни слова любимых поэтов:
Нам жизнь дана, чтобы любить, Любить без меры, без предела, И всем страдальцам посвятить Свой разум, кровь свою и тело.
Нам жизнь дана, чтоб утешать Униженных и оскорбленных, И согревать, и насыщать Увечных, слабых и бездомных.
Нам жизнь дана, чтоб до конца Бороться с тьмой, бороться с ложью И сеять в братские сердца Одну святую правду Божью.
А правда в том, чтобы любить, Любить без меры, без предела, И всем страдальцам посвятить Свой разум, кровь свою и тело [85].
Рассыпаются мягкие серебряные звуки, льются из самого сердца девушки; она поет свои любимые стихи, не задумываясь, не сознавая, что сама в точности выполнила призывный завет любви, заключенный в этих словах.
Целый день раздается голосок девушки, то весело болтающей, то смеющейся, и мелькает среди зелени сада ее любимое красное платьице-талисман.
По настоянию Михаила Николаевича до полного выздоровления Гали с нее были полностью сняты всякие хозяйственные заботы.
Молодость берет свое: почти два месяца затворничества и напряженного сидения сменяются потребностью движения и простора. Красная фигурка мелькает то по зеленым аллеям сада, то, точно крупный пунцовый мак, алеет на берегу переливающегося на солнце озера. Рядом выделяется светлое платьице белокурой девчурки, движется мохнатая шуба верного друга Османа, тоже стремящегося наверстать пережитое им тяжелое время одиночества. Иногда длинные прогулки совершаются целой компанией.
Теперь на них неизбежно присутствует и Галя; единственный недовольный, протестующий голос, который мог бы раздаться, — голос Лели, потонул бы в дружном, настойчивом приглашении Нади, Ланского, Власова и самого Таларова. И опять веселая болтовня, опять часто беспричинный, но искренний звонкий смех — спутник ранней юности, ищущего выхода молодого веселья.
