Вингерфельдт раздражённо выкинул остатки лампы в ведро, и присел на стул, уронив голову на руку, словно боясь, что она упадёт, как хрустальный шарик. Огонь угас в его глазах. Лицо приобрело усталый вид и состарилось лет на десять из-за своей кислой мины. Было видно, что настроение этого человека было подвластно лишь колебаниям окружающей среды, что и приобрело здесь трагический оттенок. Нерст, видя что даже такой неколебимый титан, как Вингерфельдт, пребывает в отчаянии, хотел было его успокоить, но тишину первым прервал сам дядя Алекс, достав из кармана сигара и в задумчивости закурив её.
- Ни к чёрту всё это не годится, Альберт! Дела не идут ни в какую, мы терпим одно поражение за другим. Будь я на месте Читтера, я бы уже давно скрутил бы всю нашу компанию в бараний рог. А тут ещё опыты с этой проклятой лампой накаливания. Зачем мы их ведём? Мы просидели так уже в этом помещении эдак месяц второй, и ни на фунт не продвинулись в достижении намеченной цели…. Мы не имеем никаких результатов, кроме безвозвратно потраченных нервов. И надежды, которая не покидает нас уже столько времени.
- Но мы ведь стали ближе к верному пути, если я не ошибаюсь? – вновь встрял Альберт, цитируя самого Вингерфельдта. – А вдруг верный путь находится в двух шагах, а мы так возьмём и нагло бросим наше дело, которому так отдаём своё время? Должен быть результат. Сколько на него уйдёт времени – не важно. Хватит киснуть, Старик! Уж не ты ли учил меня оптимизму? Взгляни на улицу, и пойми, что всё, что ты делаешь, ты делаешь ради всех этих мелких и простых людишек. Ради них на свою жизнь ты тратишь копейки. Ради них мы тут с тобой стали жить, совсем позабыв о наших домочадцах…
- Наших? – переспросил Вингерфельдт, и Нерст смущённо осёкся, начав протирать стёкла пенсне. – он всегда так делал, когда нервничал, или вспоминал что-то неприятное.
- Я бы не хотел рассказывать о своей прошлой жизни.
- Я просто переспросил, но не задался целью так уж тебя потревожить. Альберт, ты мне ведь никогда и не рассказывал ничего о себе. Позволь, я задам тебе один-единственный вопрос касательно твоей жизни ещё там, в Америке. Что всё-таки заставило тебя покинуть эту страну неограниченных возможностей?
- Это долгая история, я бы не хотел освежать её в памяти. Единственное, что я скажу вслух, в этом виновен Генри Читтер. Я до сих пор вздрагиваю при виде его фотографии на первых полосах газет и журналов. Меня пугает человек с усами кайзера и взглядом чувствительного хищника.
- Так чего уж ты так боишься? Неужели те события прошедших лет так сильно отпечатались в душе, что хочется их поскорее забыть?
После утвердительного кивка Нерста, Вингерфельдт замолк и больше уже ни о чём не расспрашивал. Он открыл какую-то книгу на произвольной странице, что-то вычитал там, и кивнул головой в знак понятия. Затем неторопливо пересёк лабораторию, достал ещё одну нить накаливания, протёртую углём. Несколько минут он искал пустую колбу по столу, и наконец найдя её, с удовлетворением вернулся к точке своего первоначального положения.
- Ты знаешь, Нерст, моя племянница уже выступает в хоре, в мелком пражском объединении. Её мечта – попасть в этот знаменитый театр, в котром мы недавно давали концерт для публики, может быть, ты его ещё помнишь? И тогда время её работы резко сократится на мою контору. Однако, это её путь.
- А кого-то другого приобщить, это не? – спросил удивлённо Нерст, удивляясь резким перепадам настроения и тем в разговоре. – Того же Надькевича… Я чувствую, он просто печалиться от нечего делать. Гай его периодически вытаскивает куда-то, но это явно не помогает.
- Главное, чтобы он не повторил моих ошибок, - усмехнулся Алекс, вынув сигару изо рта. – Я в его года был сущим кошмаром всей немецкой нации. Моя склонность к обогащению и хулиганству не знала пределов. Ты читал «Тома Сойера»? Это и есть прототип меня в детские годы. Альберт, скажи на милость, ты куда складываешь нити накаливания? В этом хаосе я без тебя не справлюсь. Давно хочу здесь порядок навести, а ведь всё должно быть под рукой. Да и для опытов постоянно всё требуется. Некогда мне, как ты знаешь.
Нерст смутно взглянул на своего босса, встал из-за стола, и измерив шагами комнату, подошёл к одному из столов, на который были помещены всякие сосуды и баночки. При удачном стечении обстоятельств, если их обронить, могла произойти утечка этих кислот, и тогда бы всё, к чему они бы прикасались, было бы разъединено. Однако к подобного рода вещам Вингерфельдт пристрастился с детства. Нерст достал коробку, стряхнул с неё пыль и вручил Старику.
- Так-с, - Алекс открыл её и несколько секунд внимательно изучал содержимое. – Скоро денег уже и на эти опыты мне не будет хватать в полной мере. Впрочем, отбросим все чёрные мысли в сторону. Друг мой, пока я буду измываться над газовым освещением, пожалуйста займи себя приготовлением других нитей. Я чувствую, этих нам тоже не хватит. Так и будет работать в паре.
- Если б найти это решение этой гигантской задачи!
Нерст присел за ближайший к нему стол, и принялся за свою нудную утомительную работу, повторявшуюся изо дня в день. Но то было свойство Вингерфельдта – вдохновлять людей на подвиги, и тогда они уже не жалели сил и энергии, полностью отдаваясь делу. Альберт тоже неважно выглядел. Руки скользили из-за пота, волосы так же были всклочены, но чего ещё можно ожидать от ночлега на рабочем месте? Столы заменяли кровати, а лаборатория – дом.
- … А этот умник опять продолжает свои дела, хо-хо! – продолжал что-то рассказывать Вингерфельдт, но лишь затем, чтобы в помещении создавалось ощущение, что кто-то есть, и просто чтобы сбить меланхолию, бушевавшую в связи с последними событиями.
Альберт знал, что еженедельно Старик делает взнос шерифу в размере пяти крон, чтобы не закрывали его лабораторию. Компания была на грани банкротства, представая в свете могущественной державой. Лишь работники знали, что вся эта система уже давно прогнила насквозь – и вопрос лишь в том, когда она рухнет окончательно. Нерст сунул в рот мышьяка, и долго стал разгрызать его зубами, не видя ничего кроме нитей накаливания.
Несколько иначе начиналось это утро в другом конце города. Без взрывов ламп во время экспериментов, но имеющее свою особую притягательность. Окна как всегда были открыты, а утро начиналось с прогулки – что помогало освежить голову и провести достаточно бодро всё своё утро, а затем уже и приниматься за всю свою нужную работу, которая работой порой была лишь на словах – на деле очередным развлечением. Разум человека способен самое скучное и нудное превращать в интересное и забавное.
Собрание всегда проходило на кухне, поэтому после просыпания Николас шёл именно туда – это было единственное место квартиры, где интересы обоих её жителей пересекались утром. Для кого что – у кого-то макароны смысл завтрака, у кого – каши, а у кого и бутерброды, без которых жизнь была бы просто скучна и неинтересна.
- Знаешь ли ты, - усмехнулся Николас, следуя заразительному примеру Гая в насыщении желудка, и намазывая маслом бутерброд. Он взвесил его слегка в воздухе и продолжил,- сколько энергии в хлебе с маслом?
- Ну, просвещай меня, раз знаешь, - не стал упорствовать Гай, заинтересовавшись.
- Её хватит, чтобы 15 минут идти быстрым шагом, или ехать на велосипеде столько же, 6 мнут прыгать или спать полтора часа, а если отнестись к технике – чтобы машина со скоростью 80 километров в час ехала семь секунд, или же, чтобы лампочка мощностью в 60 ватт горела полтора часа…
- Увы, сейчас такой лампы нет, - вдруг встрял Гай, для которого последняя фраза оказалась решающей. – Но я верю и надеюсь, что вся деятельность дяди Алекса взялась не на пустом месте. И не на пустом месте она окончится.
Николас кивнул головой, после чего доел свой бутерброд и взглянул в окно. Погода была прекрасная – не смотря на то, что конец осени неутомимо приближался. Солнце светило, но переставало греть. Гай внимательно проследил за взглядом серба, после чего куда-то удалился, а пришёл уже с газетой, вынутой заблаговременно. Он вручил её Николасу на осмотр, и сел ожидать реакции. Взгляд серба сразу же упал на первую страницу, где было… его имя! Удивлению просто не было предела.
- Удивлён? – тихо спросил Гай, довольный собой. – Я давно пытаюсь вычислить того человека, который продаёт всю информацию о нас прессе, но он умело скрывается…
- Меня удивляет другое, - поспешил заметить Николас, напряжённо вглядываясь в текст статьи. – Помимо всего прочего, они знают, на каких условиях я попал в компанию. Да и заголовок статьи просто прекрасен. Ещё и обо мне что-то написали, о моём характере. Интересно.
Николас пролистал газету и отметил для себя, что на каждой странице так или иначе попадаются имена Вингерфельдта, его компаний, и конкурентов. Изредка мелькают попытки чего-то другого – но они малы и не заметны. Все газеты трубили исключительно про их компанию, словно по какое-то чудо... Были и восхвалительные, и унижающие заметки, ни на те, ни на те журналисты не жалели ни копейки, умело орудуя пером. На последней странице Николасу попался сатирический рисунок на Вингерфельдта. Он долго всматривался в него, после чего поспешил прокомментировать, не щадя слов:
